Икона говорит с современниками на языке своего времени

В 2021 году я планировал поехать на свой день ангела в Переславль-Залесский, к мощам св. благов. кн. Андрея. Списался даже по этому поводу с Преосвященнейшим Феоктистом, епископом Переславским. Но в феврале 2022 г. мои планы не осуществились.

Будучи в прошлом ноябре у семьи в Вене, я решил заехать 9 ноября, в день ангела, к о. Илье Лимбергеру в храм Святителя Николая в Штутгарте, в земле Баден-Вюртемберг. В аэропорту меня встретила матушка Марьяна.

Она родилась и училась в Белграде, в лучшие годы существования Югославии. Переехала в Германию по любви и не испугалась незнакомой для себя культуры. Сама матушка объясняет: Я не боялась потерять себя при встрече с новой культурой именно потому, что всегда ощущала себя стопроцентной сербкой и верила, что возможность пожить в Германии обогатит нас обоих: и сама научусь чему-то и получу что-то, но что-то хорошее и Германия от меня получит. Как типичное новое знакомство.

В 1990 году супруга будущей матушки рукоположили во пресвитера, и с тех пор отец Илья Лимбергер служит в храме святителя и чудотворца Николая (как и мой святой, который подвизался у Никольского храма в Переславле).

В Югославии матушка окончила Белградскую академию художеств по специальности скульптор. О связи между своим образованием и иконописью она рассуждает так: «Удивительно, но я словно предчувствовала, что мне пригодится умение работать с материалами, владение скульптурными техниками и особое понимание перспективы и взаимодействия элементов в пространстве. В иконописи это проявляется даже сильнее, чем в светском искусстве. Именно через такое понимание пространства мне было легче прийти к иконописи — этому мосту между миром человеческим и божественным».

У матушки пять детей, но несмотря на хлопоты она не оставляет иконопись и продолжает работать. Основы иконографии она изучала сначала в Греции, в женском монастыре Благовещения Ормилия — подворье афонского монастыря Симонопетра. Там она освоила базовые техники и принципы иконописного мышления. Понимая, что иконопись невозможно постигнуть, просто закончив курс, матушка училась у многих мастеров — греческих, сербских и русских, и у каждого она взяла что-то новое.

Меня заинтересовал рассказ матушки Марьяны об иконах, и я решил записать это интервью. В РПЦЗ много замечательных людей, и важно, чтобы об ихнем опыте знали. Так и держится наша Церковь…

Протодиакон Андрей Псарев,
23 января 2025 г.

Расскажите, пожалуйста, о своем понимании иконописи.

Для меня иконопись — самое естественное проявление человеческой природы: ведь каждая мать фотографирует каждый шаг своего ребенка, каждая жена хранит фотографию уехавшего в командировку мужа. Поэтому когда люди удивляются: «Что такое святая икона?» — я отвечаю, что это самое естественное для каждого из нас.

Вы спрашивали о том, какой должна быть современная иконопись. Я считаю, что каноны иконописи развивались примерно до XIV века. Можно сказать, что XIV–XV века стали вершиной христианской культуры — временем глубокого осмысления наших обычаев, канонов и правил. Тогда в православном мире наметился новый путь: появилось стремление очень сильно уважать красоту. Возникло барокко — искусство, порой переходящее границы содержания ради формы. Подобные тенденции проявились и на православном Востоке. У этого были свои причины. Так что не хочу сказать, что барокко — это обязательно излишество или безвкусица. Просто появилась потребность в особой нежности, душевности, в необычайной красоте — и это хорошо. Лишь бы красота не стала кумиром а сохранила свою достойную роль помощника в духовной жизни.

Преп. Сергий Радонежский, игумен земли русской

А какое у нас время? Мы сейчас по-другому смотрим на мир, наше внимание устроено иначе. Можем ли мы писать иконы так, чтобы современный человек воспринимал их так же глубоко, как древние воспринимали иконы своего времени? Чтобы форма была разной, но суть оставалась православной?

Сегодня иконописцы порой стремятся вернуться к идеальным средневековым образцам — например, XIII–XV веков, а иногда и к более древним образам, таким как фаюмские портреты. Но ценно ли простое копирование, хоть оно и благочестиво, хоть и сохраняет традицию?.. Знаете, это как шерстяные носки, связанные бабушкой для внука, или старинный бабушкин сервиз — во всем этом есть своя красота. А лучшие образцы иконописи созданы по всем канонам искусства, по законам математики и золотого сечения (которое проявляется даже в сочетании красок). Всё это достигло совершенства примерно 700–800 лет назад. И создавать их точные копии — дело благочестивое и правильное. Но не совсем достаточное, строго говоря.

Преп. Кассия

Боюсь что сейчас мало иконописцев задумывается о сходствах и разницах между прошлым и настоящим. Как я уже говорила, сегодня наше внимание раздроблено: у каждого не только основная работа, но и множество других дел. Особенно это касается матерей, которые и раньше умели делать несколько дел одновременно. Сложно найти семью, где мать не управляет всем сразу. А теперь стало обычным делом, что у нее есть еще и профессия, работа вне дома. Именно эта раздробленность внимания отличает наше время.

Изменилось и наше зрение: вокруг электрический свет, мы читаем не с бумаги, а с экранов телефонов. Да и политическая жизнь стала острее, поэтому приходится не только поддерживать привычный уклад жизни, но и формировать свое отношение к экологии, культуре, биоэтике.

Вы вчера сказали, что когда смотрите на иконы преподобного Андрея Рублёва, то видите людей, которые…

Которые тогда молились. Да-да.

И вы как будто видите то, что видел он. Меня поразила ваша мысль о том, что икона отражает время иконописца.

Да. Могу развить эту мысль. Возьмем, например, время преподобного Андрея Рублёва. Глядя на его иконы, можно понять характер людей, молившихся перед ними. О характере современных молящихся я уже говорила. Теперь — об иконах. Средневековые памятники позволяют нам догадываться не только о психологии тех людей, но даже об их внешнем облике. По иконам мы можем представить, какими были те, кто перед ними молился.

Преп. Параскева Пятница

В нашей беседе я подчеркиваю различия между нами и людьми того времени. Некоторые иконописцы стремятся не просто копировать древние образы, а создавать диалог между святым, иконой и современным человеком. Я думаю, что иконы должны стать немного проще, чтобы легче было молиться перед ними. При этом важно найти особую меру в выражении лика — не слишком строгого, но и не излишне мягкого. Для современного человека взгляд должен быть иным, чем для людей прошлых веков.

Спасибо. Если я правильно понимаю, вы признаете необходимость иконописного канона, но оставляете место для творческого осмысления. Вы бы не стали просто копировать средневековые образцы — например, Спас «Ярое Око», где Спаситель смотрит очень строго. В ваших работах соединяются канон и творчество.

Да. Ведь иконописец обязан быть ремесленником. И как у любого настоящего ремесленника, здесь многое зависит от опыта, от интуиции, которая развивается годами. Конечно, ремесленнику помогает талант — то, что дает Господь, я бы сказала, в форме любви.

А если человеку по-настоящему интересно дело, это почти равнозначно таланту. Вот я, например, люблю петь, но пение — это совсем не мое. Так что не всегда интерес совпадает с даром. Но рисовать я всегда умела, пусть и не блестяще. Талант, интуиция, опыт — все это помогает понять, чего не хватает при простом копировании древней иконы, что нужно добавить, а что убрать.

Конечно, канон иконы — это основа, и здесь нет места спорам. Что установлено церковными соборами — то незыблемо. Но в восприятии конкретной иконы есть место вариациям: можно немного усилить или смягчить контраст между красками, расширить или сузить их выбор, сделать взгляд святого строже или мягче. Именно тут важнее всего наш опыт, именно тут ремесло подсказывает, какие изменения нужны, чтобы икона была правильной, чтобы молящийся человек сразу чувствовал связь с ней, ощущал, что беседует со святым или участвует в празднике. По сути, язык иконописи становится чуть более соответствующим времени — как любой язык меняется со временем.