В сентябре 2023 года ведущий богословский портал Русской Православной Церкви bogoslov.ruопубликовал статью священника Павла Бочкова описывающую биографию Епископа Евтихия (Курочкина). Епископ Евтихий преставился 28 ноября, 2022 г., находясь на покое, у себя на родине, в деревне Шаблыкино в Сибири.
Эта публикация напомнила о моих встречах с Владыкой Евтихием. Он был не многословен, улыбался и смотрел как-то загадочно. Последний наш с ним разговор состоялся в Леснинском монастыре, во Франции в декабре 1999-го года. Я помню тогда, что на мои сомнения о правильности перехода из Московского Патриархата в РПЦЗ, Владыка Евтихий сказал, что надо жить в сегодняшнем дне.
В марте 1991 года после кончины иеромонаха Игнатия (Трепачко) я стал редактором Православной Руси. Предлагаемое Вашему вниманию интервью стало моим первым интервью.
Это публикация дает представление о работе нашего интернет узла РПЦЗ:Обзор. Илья Савельев из Херкимера, шт. Нью-Йорк осуществил перевод аудиозаписи с кассеты в цифровой формат, Василиса в России соединила звуковые файлы и поместила их в интернете, Иоанн Курр в Джорданвилле конвертировал интервью с бумажного в эл. формат. Затем иером. Алексей (Лисенко) в Чикаго перевел его на англ. Все это при участии Джона Томпсона из Германии, Ольги из России и протод. Андрея Псарева.
Протодиакон Андрей Псарев, 25 ноября, 2023 г.
В начале текущего года Свято-Троицкий монастырь посетил игумен Евтихий Курочкин, клирик Свободной Российской Церкви, служащий в ceле Шаблыкино, которое находится в западной части Сибири, возле старинного русского города Ишима. В США о. Евтихий приехал по приглашению Владыки Митрополита Виталия. О. Евтихий сделал доклад Архиерейскому Синоду, побывал на нескольких наших приходах и любезно согласился ответить на нижеприведенные вопросы одного из сотрудников редакции «Православная Русь».
О. Евтихий, расскажите, пожалуйста, историю присоединения к Зарубежной Церкви вашего прихода, какие причины побудили вас покинуть Московскую Патриархию?
История, да еще с предысторией, могла бы занять весь ваш журнал, однако всего все равно я не смог бы высказать, потому что переход не мог состояться без внутренней борьбы.
Все началось тогда, когда внешнее мое положение многие считали завидным. Я был обласкан архиереем, назначен епархиальным духовником, возведен в сан игумена, курировал и выполнял крупномасштабные художественные работы. Но при всем блеске я видел внутреннюю пустоту, ложь и бездуховность. Стал я вести себя дерзко, и мне все прощалось и архиереем, и духовенством, они, казалось, умилялись моим «милым шалостям». Но когда от меня стали слишком часто раздаваться слова в защиту справедливости, архиерей стал меня отдалять. Когда же все убедились, что я всерьез занялся правдоискательством, ко мне отношение стало очень настороженным, хотя мой первый шаг на этом поприще вызвал осуждение только архиерея, остальные все высказывали тайно или явно поддержку.
Я имею в виду письмо в Совет по делам религий, где в 15 пунктах я изложил основные, по моему мнению, нарушения государством законности и справедливости по отношению к Церкви. Конфликты накапливались: то я без благословения начал подписи собирать на открытие в Ишиме собора (который, кстати так и не отдали. – Прим. редакции), то без благословения перед преподавателями и студентами выступил. Но как я мог идти за благословением, если архиерей против передачи верующим собора, а выступление не вписывалось в рамки официальной патриархийной пропаганды. Большой шум и резкое разделение мнений получилось на епархиальном собрании, когда я предложил свою кандидатуру в делегаты на Поместный Собор 1988 года.
Развязка отношений с Московской Патриархией приблизилась пoсле моего рапорта в Московский Синод об аморальных поступках архиерея и созданной им атмосфере лжи. Это, конечно, вроде бы частный случай, но ответные действия Синода наглядно показали состояние Московской Патриархии в целом. Я метался в поисках возможного способа изменить положение дел. Вошел в контакт с движением правозащитников. Но в их рядах хотя и много встречалось хороших и честных людей, однако это, к сожалению, не церковные люди, и на них я не мог опереться, и я всегда чувствовал за собой мою паству и должен был думать о ней. У меня было безвыходное положение: я убедился, что Синод Московской Патриархии не может слушать правду и действовать по правде, я уже не мог ему больше доверять, а искать поддержки мне было не у кого. Я искал возможности сочетать служение в рядах Московской Патриархии с отстаиванием правды — меня такой возможности лишили, я был устно запрещен в служении решением епархиального собрания и архиепископа Феодосия. Причина запрета — выражение недоверия Синоду Московской Патриархии и обращение к Синоду Заграничной Церкви; в рапорте патриарху Пимену архиепископ Феодосий указал целый список, перечисляющий причины, сводившиеся к «непослушанию и дерзости, публичным выступлениям, порочащим Церковь и советское государство».
К предложениям моих собратьев о переходе в Катакомбную или Зарубежную Церковь вначале отнесся я очень осторожно, так как располагал только лишь ложными сведениями, внушенными советской пропагандой и клеветническими материалами Московской Патриархии, но обострение отношений с ней заставило сократить время «перерождения».
По началу я предполагал ограничиться заявлением, бросить от своего лица, так сказать, вызов Московской Патриархии. Но должен же я думать и о приходе. Сам я был готов к «заштатному» существованию, но мои новые прихожанки так верили мне, что не мог я сам уйти в заштат, а их передоверить «наемнику». Я уже наблюдал с горечью, какой разброд, какую смуту сотворило патриархийное духовенство в моем родном ишимском приходе, где я служил ранее, и на приходе в Тюмени, который вынужден был оставить мой брат, о. Михаил. Одним словом, не мог я им доверить свою паству.
В общем, не без колебаний, но с полной ответственностью решился я на переход и с этой целью обратился к Епископу Лазарю. Но им я был принять в евхаристическое общение только при устном согласии, после чего я принес устное и письменное покаяние и фактически перешел в Зарубежную юрисдикцию 10 января 1990 года, а через неделю ко мне присоединился и мой приход. Но официально обявить своему епархиальному архиерею о моем разрыве с Московской Патриархией я смог лишь 2 июля того же года. Реакция его была бурная. Тотчас начались проповеди, пресыщенные клеветой и ругательствами против всех нас — шести сибирских священнослужителей, ушедших под омофор Зарубежного Синода. На мой приход был прислан благочинный и вместе с ним священник с соседнего прихода, но со стороны моих бабушек им был дан отпор. Наш приход остался со мной.
Когда после встречи с владыкой Лазарем, в канун Крещения Господня (1990 г.) вернулся я домой, то, руководствуясь чином присоединения, объяснил своим бабушкам на приходе ситуацию, положил на аналой икону Новомучеников и сказал: «Если вы приложитесь к ней, значит, признаете Зарубежную Церковь, если приложитесь к вынесенному мной кресту, значит, вы следуете за мной. Сейчас вы стоите перед ответственным выбором: или я без всяких обид уеду отсюда и вам пришлют другого священника, или вы вместе со мной перейдете в юрисдикцию Зарубежной Церкви». У нас на приходе пользуется авторитетом одна 90-летняя бабушка Пелагея, и она сказала: «Хватить нас обманывать, мы будем с вами!»
Мои прихожане перешли все, никто из них не имел ни малейшего представления о Зарубежной Церкви. Перешли потому, что верят мне и знают меня по делам. Конечно, есть и такие, которые не одобряют мой шаг, но это те селяне, которые в храме бывают редко, для которых Церковь – всего лишь обряд, традиция, но и они «как все». Я стремлюсь к тому, чтобы люди в действительности знали, что такое Русская Зарубежная Церковь. Мне удалось в местной, очень популярной газете опубликовать материал о моем переходе, из нее люди узнали о нашем уповании, о том, почему мы не общаемся с Московской Патриархией.
Если бы в то время, когда вы решили уходить из Московской Патриархии, в вашу епархию был бы поставлен благочестивый архиерей, остались бы вы в Московской Патриархии?
А в это время (с начала 1990 года) уже и был у нас новый архиерей, сменивший архиепископа Феодосия — Епископ Антоний. Я пробовал установить с ним нормальные человеческие отношения, но он меня просто не слышал, а все пел похвалы Московской Патриархии и «перестройке». К тому же оказался он человеком весьма лживым. От благочестивого архиерея я бы, конечно, не ушел, но если бы такой архиерей появился в нашей епархии и стал бы нас поддерживать, то его бы заставили уйти вместе с нами. Потом, поймите, я ведь не один, перешла целая группа сибирского духовенства, и у нас накопилось достаточно опыта и фактического материала, чтобы составить мнение не только об отдельных архиереях, но и вообще о положении дел в Московской Патриархии. Видно, Господу Богу было угодно, чтобы оживить нас действиями «шоковой терапии» в виде Аpxиепископа Феодосия.
О. Евтихий, расскажите, пожалуйста, о себе.
Родился я в 1955 году в г. Ишим Тюменской области. Родители мои – Курочкин Тимофей Порфирьевич, 1907 года рождения, из крестьян, 12 лет перед смертью работал сторожем-кочегаром при церкви, мама до выхода на пенсию работала санитаркой в аптеке.
В духовном звании из моих родных состоял только дед по матери — схимонах Павел, духовный сын митрополита Тетрицкаройского Зиновия (в схиме Серафима). Окончил я десять классов средней школы, работал художником-оформителем, был в комсомоле, отслужил два года в армии. С 13 лет работал с отцом в церкви по текущему ремонту, занимался реставрацией икон, немного переплетал вместе с отцом церковные книги. Дед настаивал на поступлении в семинарию. Перед уходом в армию настоятель нашей церкви, напутствуя меня, советовал поставить себе вопрос: «Если не я, то кто же?»
И вот в армии, на первом году службы твердо решил поступать в семинарию, стал учить молитвы, их дед пересылал мне в письмах. Но после армии нужно было еще год проработать на гражданской работе – художничал в кинотеатре. Пел в церковном хоре. Когда выучился читать по-церковнославянски, переехал в город Омск, на послушание к архиерею. Вскоре был пострижен в чтеца. Поступил в Московскую духовную семинарию. Занимался год в иконописном кружке у М. Н. Соколовой (монахиня Иулиания). Сотрудничал несколько лет с Издательским отделом Московской Патриархии по оформлению богослужебных книг. По окончании семинарии 25 июля 1982 года был пострижен в рясофор и одновременно рукоположен в иеродиакона, а через три месяца – в иеромонаха, служил в родном городе. На короткое время был переведен в город Ялуторовск. По смене епархиального архиерея был возвращен в город Ишим. Архиепископ Феодосий назначил меня духовником епархии. В результате конфликтов с епархиальным начальством переведен в сельский храм великомученицы Екатерины, находящийся в 30 километрах от города, который был закрыть 52 года назад и ныне вновь открыт.
Расскажите, пожалуйста, об истории вашего храма и современном его состоянии.
Храм построен в 1904 году на средства благотворительного фонда имени императора Александра III.
С 1937 года и до моего назначения храм был закрыт и использовался под зерносклад. Храм наш, слава Богу, не ломали, однако крыша полностью прохудилась. Для покрытия крыши прошлым летом закупили алюминиевую черепицу на 6,5 тысяч рублей; кровельные работы почти что закончены. Мы застеклили половину окон и сделали рамы. Соорудили из шпал крыльцо. Внутри храма заштукатурили до свода стены, деревянный свод местами прогнил, приходится чинить. Дай Бог, завершим все ремонтные работы в течение ближайших полутора лет, а если я и дальше буду продолжать разъезжать, как в этом году, то и в пять лет не управимся. Все делать приходится самим, на счету каждая пара рабочих рук.
Какое отношение к церкви у жителей села Шаблыкино и окрестного населения?
Село Шаблыкино состоит из 150-200 дворов, т. е. население человек 700-800.
Число прихожан, посещающих богослужения, зависит в основном от календаря сельскохозяйственных работ и колеблется около цифры 20. Но на Рождество, Крещение, Св. Пасху храм полон. На клиросе обычно две бабушки по 90 лет (самой младшей моей прихожанке 60 лет), но одна плохо слышит, а другая плохо видит. Написал я им аршинными буквами «Херувимскую» и «Милость мира», так что ничего, справляемся с Божией помощью.
В приходе моем пять активных прихожанок, с ними мы убираем Храм и выполняем все необходимые работы.
Я уже говорил, что храм в селе был закрыт 50 лет назад, и люди отвыкли от службы Божией. Когда наш Храм был закрыт, то в находящуюся в Ишиме церковь ездили всего три человека.
Наши селяне видели, что церковь для некоторых представителей духовенства стала просто выгодным местом работы. Поэтому, когда я приехал, они спросили меня: «Батюшка, а ты что же, еще и в Бога веруешь?»
Когда они убедились, что мы, члены прихода, «настоящие» православные христиане, а не лихоимцы, все делаем сами, «и печь топим, и дрова возим», то стали приходить помогать. В этом году пришли пособить в ремонте храма наши старики; надо сказать, что у нас в Сибири они самый «неподъемный народ». Стоять в храме на службе они стесняются — считают бабьим делом. Однако изредка кое-кто отваживается даже поговеть, что поистине для них является подвигом.
Людям приходится привыкать к Церкви после стольких лет жизни вне ее, поначалу им было просто дико слушать о постах, о правилах христианской жизни.
Население Ишимского района относится к нам очень хорошо, можно даже сказать, дружелюбно. Но верующим жителям города Ишима было запрещено со мной общаться под страхом отлучения от причастия, мне их жаль, обидно, что они оказались столь маловерными, ведь знают и моих родителей, и меня, можно сказать, с пеленок, семь лет я у них служил, однако верят всяким сплетням, будто я и «католик», и «баптист».
До последнего времени от какой-либо агитации среди них я воздерживался, хотелось, чтобы они судили о Свободной Российской Церкви не по словам, а по делам, но после посещения нашего прихода Епископом Димитрием понял, что настала пора посещения с проповедью приходов Московской Патриархии.
Однако есть и сознательные верующие, которые ездят ко мне из Ишима и Тюмени, но по существу назвать их своими прихожанами я не могу потому, что когда в обоих этих городах устроятся наши общины, они перестанут ездить ко мне и будут окормляться в них.
Каково отношение к вам местных и городских властей и как проходила регистрация вашей общины после перехода в Российскую Церковь?
О моих первых попытках установить общение с иepapxиeй Зарубежной Церкви Архиепископ Феодосий, как только ему это стало известно, сообщил ишимским городским властям, но это мало повлияло на их отношение ко мне, так как они и без помощи архиерея имеют постоянную возможность знать о всех сторонах моей жизни. Если уже в городе Ишиме все люди на виду, то в селе, где все жители знакомы и живут, можно сказать, на глазах друг у друга, известен каждый твой шаг. Местные власти знают, что я не делаю ничего безнравственного или противоречащего конституции, поэтому они не участвуют в кампании травли, организованной епархиальным начальством. Напротив, сельский совет, дирекция совхоза и районные власти все активнее оказывают поддержку нашей общине.
К сожалению, чем дальше от местной власти, чем ближе к центру, тем отношение все хуже. Это вполне понятно, так как представители власти нижних рангов на местах не подвергаются столь тщательному просеву, как в городе, к тому же их личное благополучие больше зависит от отношения к ним местного населения, нежели от вышестоящих органов. К этому нужно прибавить, что сельское начальство связано родственными и бытовыми узами с местными жителями (из которых и состоит мой приход), поэтому оно должно принимать во внимание личность приходского священника, к которому население прислушивается.
В областном центре другая картина, здесь главную роль играет прочно спаянный партийно-административный аппарат, формировавшейся советской властью на протяжении десятилетий; в своих действиях он руководствуется ленинской идеологией и коммунистической моралью. Его функционеры уже почти не интересуются отношением к ним местного населения, так как они всецело зависят от партийной номенклатуры, к нижним этажам которой сами принадлежат.
Сейчас многие социологи пытаются составить хотя бы приблизительно схему, показывающую, в чьих руках действительно находится власть в Советском Союзе, но одна за другой эти схемы рушатся, так как сама «социалистическая реальность» опровергает их. И только христианское чувство подсказывает страшную догадку, что если та, действительная власть, прикрываемая названием «советская», покажет свой подлинный лик, мир людской вздрогнет и застонет, и будет бить вновь себя в грудь, подобно иудеям у креста Христова.
Так что нет ничего удивительного в том, что в ответ на просьбы признать законным существование Свободной Российской Церкви официальный представитель советского правительства заявляет: «Мы зарегистрируем кришнаитов и сатанистов, но вас никогда!» Спрашивается — зачем нам тогда нужна эта регистрация?! Ясно, что она не нужна для нашего существования, для нашей молитвенной жизни, мы в ней никогда и не нуждались. Но то, что требуется от нас законом этого же государственного аппарата, мы выполним, хотя бы для того, чтобы не было к нам от него нареканий, для того, чтобы обличить попрание им своих же законов.
К местным властям с просьбами о регистрации общины я не обращался, прошлой осенью они сами предложили нам свои услуги и помощь. Думаю, что сделали они это потому, что имели время убедиться в том, что Православная Церковь не враг местному населению. Из кого состоит местная власть? Это те же местные жители; близкая или дальняя родня моих прихожанок — мои земляки, и как не крути, всем нам жить на одной земле. Все люди устали от дурацкого атеизма, ныне он вышел из моды даже у представителей советской власти.
Так вот, написал я заявление, приложил «Приходский Устав» (имеется в виду «Нормальный приходский устав СРПЦ», утвержденный Архиерейским Собором РПЦЗ в мае 1990 года. — Прим. редакции) и грамоту о принятии меня в клир Российской Церкви. Через месяц на заседании райисполкома задали только один вопрос: «Вы православные?» и единогласно порешили зарегистрировать.
Так нас зарегистрировали на основании нового, общесоюзного законодательства, а по республиканскому нам еще предстоит зарегистрироваться в областном отделе юстиции.
О. Евтихий, какими приемами в вашем крае пользуется Московская Патриархия, чтобы отторгнуть наши приходы и дискредитировать духовенство Российской Церкви?
Прошлым летом приехали два священника и зачитали указ епископа Антония о запрещении меня в священнослужении, но получилось, что этот их приезд только крепче сплотил прихожанок вокруг меня. В моем родном городе Ишиме священники в проповедях распространяют невероятные слухи и сплетни; о некоторых из них я уже упоминал, людей, им внемлющих, они попросту запугали. В основном делается упор на слово «зарубежная», распространяя измышления о навязываемой народу «американской церкви», священники пользуются невежеством верующих, благо, что патриархия сама воспитала такую паству. Епископ Антоний поливал нас грязью и духовенство на то вдохновлял, но в глазах многих он наш авторитет укрепил этими поношениями — у людей ведь кроме ушей еще и глаза имеются. Они видят, как мы живем, и начинают понимать, что слухи — это ложь и что гонят нас за правду.
С ноября 1990 года на новообразованной Тобольско-Тюменской кафедре уже второй епископ (еп. Димитрий (Копалин). У него тактика противоположная: публично он хорошо отзывается о перешедшем духовенстве и отказывает в поддержке всем тем, кто ранее в борьбе против нас отличался особой ретивостию, но одновременно он ласково увещевает наших прихожан обратиться из «раскола» и соединиться с «матерью Церковью». Его приезд на наш приход внес некоторую смуту, так как на его увещевания, сопровождаемые пением семинарского хора, откликнулись «нецерковные» жители села, не принимавшие ранее участия в жизни прихода. Однако и епископ Димитрий не обошелся без лганья, он заявил моим бабушкам, что ничего не знает о моем запрещении в служении и обещал им, что я буду служить на этом приходе «до конца своих дней». Местные власти знают, что я не делаю ничего безнравственного, поэтому не участвуют в кампании травли, организованной епархиальным начальством.
Также уверял он, что его епископская хиротония произошла без ведома КГБ, с которым он никогда не знался, открещивался он и от экуменизма, также как открещивался от него и епископ Антоний при первом нашем знакомстве. Вот и получается, что он может моим прихожанам и комплименты делать, и старую песню напевать: «Зачем вам заграница?»
О. Евтихий, как вы оцениваете процесс возвращения приходов из Московской Патриархии в Российскую церковь, что вас радует и что огорчает?
Этот процесс идет очень болезненно. Сильно мешает просто повальная подозрительность, чего и я, увы, не лишен, как бы не старался от этого избавиться. Враждебные круги очень эффективно на этой беде играют «и для потехи раздувают, чуть затаившийся пожар». Ради этой «потехи» вокруг освободившихся от Московской Патpиapxии приходов увиваются ловкачи-авантюристы и крикуны-конъюнктурщики, и те, и другие очень отталкивают народ от наших приходов. Но им не удастся сделать с ними то, что смогли они сделать с «Памятью», казачеством и другими патриотическими движениями, сколько бы они ни старались нас опутать, «Бог поругаем не бывает». Конечно, нужно наше противодействие, но оно, по-моему, заключается как раз в том, чтобы нам самим хранить спокойствие и углубляться в благочестие. Укореняясь в нем, мы должны принять меры, предотвращающие проникновение таких типов.
Хорошо то, что появление наших приходов расшевелило Московскую Патриархию, заставило ее в собственных приходах действовать более активно.
Находите ли вы возможным отказать в приеме в клир Российской Церкви, если известно, что священнослужитель переходит лишь для удовлетворения личных амбиций или улучшения своего материального положения?
Вопрос приема священнослужителей ложится полностью на ответственность принимающих их архиереев. Можно, правда, предложить, чтобы кто-то из прежде перешедшего духовенства выступал 6ы в роли поручителя. Но все это должно решать нашему священноначалию.
К перебежчикам ради корысти я, конечно, отношусь отрицательно. Правда, для меня как-то сомнительно, чтобы к нам могли переходить из-за денег. Каких? Мы, например, едва-едва сводим концы с концами, хотя, находясь в Московской Патриархии, имели твердые оклады. Раньше я получал 300, теперь 82 рубля.
Пока не слышно, чтобы Московская Патриархия решила сменить своего пaтpиapxa, а без его смены отказ от этой пагубы не возможен, так как он сам активнейший экуменист.
Московская Патриархия прочно утвердилась в России и продолжает расширяться. Если на 1985 год в стране насчитывалось 6,806 приходов, то на 1 июля минувшего года их было уже 11,118 (см. «Литературную газету» №48, стр. 9, Москва 1990 г.). За последнее время в Российскую Церковь вернулось лишь насколько приходов. Какие меры, по вашему разумению, необходимо предпринять для организации нормальной церковной жизни в перешедших к нам приходах?
Наиглавнейшая мера по укреплению наших приходов – это подъем на приходах духовной жизни. «Бог не в силе, а в правде». Здесь возрастает спрос с нашего духовенства, но и прихожане также должны стремиться к воплощению в своей жизни идеалов христианских добродетелей. Без основанного на этом стремлении взаимодействия духовенства и мирян, вся работа превращается в бесполезную возню.
Скажу от имени сибирского духовенства, что нам хотелось 6ы более приблизиться к первохристианским взаимоотношениям между прихожанами и приходами, как основанных на святых принципах соборности и взаимодоверия. Того же ждут от нас как наши прихожане, так и те, кто находится вне церковной ограды. Нужно сказать, что люди, которые становятся христианами самостоятельно – или читая Евангелие, или вспомнив родительское воспитание, или под влиянием общественных явлений, – гораздо более чутко относятся к церковной жизни, все до мелочей сравнивая с самыми высокими идеалами, а увиденное ими несоответствие ранит их душу. Люди эти требовательны в своих оценках и в решениях весьма категоричны. Надо сказать, что другая группа верующих – те, кто родились и выросли в Московской Патриархии, по отношению к нам повышенно придирчивы. Вот так, на виду у всех мы начинаем не только приходскую, но, собственно говоря, и епархиальную жизнь.
У себя на приходах мы пытаемся строить церковную жизнь согласно св. Писанию, св. Преданию и канонам Православной Церкви.
У нас, сибирских священнослужителей, сложилась прочная группа, в среде которой мы полностью доверяем друг другу, поэтому у нас получается как 6ы само собой, что каждый значительный шаг мы принимаем с общего согласия, тем самым воплощая в жизнь принципы «соборности». Но, к нашему сожалению, при нынешнем положении дел мы вынуждены теперь брать на себя какую-то часть ответственности и за общее состояние всех российских приходов, думать о том, как будет в дальнейшем жить и развиваться Свободная Российская Церковь.
Считаете ли вы необходимым сохранять и укреплять «затаенные» приходы Российской Церкви?
Во-первых, их сохранять нужно потому, что так хотят сами «затаенные» христиане, во-вторых, мы за свой переход должны благодарить катакомбную Церковь, ведь состоялся он при ее непосредственном участии. Потом, кто может поручиться, что не начнутся новые гонения? И сейчас мы видим, как делаются попытки со стороны чуждых сил проникнуть в Церковь. Мы поняли, что и Зарубежная Церковь, и российские ее приходы стали главным объектом их разлагающей деятельности. Хорошо, если от них укроются хотя 6ы катакомбники.
Здесь, в Зарубежье, многие полагают, что в скором времени Московская Патриархия откажется от экуменизма, покается в сергианстве, присоединится к прославлению Новомучеников. Соответствует ли это чаяние действительности?
Московская Патриархия готовит свое прославление Новомучеников, но, наверное, она будет определять достойных канонизации по их лояльности к советской власти. Если некая «канонизация» свершится, но во главе сонма святых не будешь Царя-Мученика Николая II, то всем должно стать ясным, что Московская Патриархия продолжает оставаться в плену политиканства и это «прославление» лишь очередная «дань времени».
Пока что не слышно, чтобы Московская Патриархия решила сменить своего патриарха, а без его смены отказ от экуменизма не возможен, так как он сам активнейший экуменист. За экуменизмом стоят могучие интернациональные силы, Московская Патриархия вступила с ними в союз, и они будут давить на советское правительство, чтобы удержать Московскую Патриархию. В этот союз легко вступить, но выйти крайне сложно. Конечно, если патриархия на это решится, это будет делом, достойным покаяния, но для воссоединения нужны и другие покаянные дела. В общем, надеяться на это в скором времени не приходится, на сей день она изо всех сил старается оправдать сергианство. Так что я думаю, эти чаяния не соответствуют действительности.
Как известно, последний законный Всероссийский Церковный Собор состоялся в 1917-1918 гг. Какие пути вы видите к созыву будущего Всероссийского Церковного Собора?
С увеличением числа епархий на территории России вопрос о поместном соборе назреет сам собой.
Какую конкретную помощь можно было бы оказать из Зарубежья вашему приходу?
Неоценимая помощь уже оказана – Зарубежье сохранило Православие.
Если каждый член Зарубежной Церкви будет хранить и соблюдать заповеди Божии, то этим он и нам окажет конкретную помощь. Помните, добро не исчезает, то что вы сделаете китайцу или африканцу, дойдет и до нас. Если кто-то из наших зарубежных братьев по вере, по крови, читая ваши издания, познакомится с этим интервью и ради нашей сельской церковки сделает какое-нибудь, пусть самое маленькое дело личного благочестия – или маму старенькую навестит, или выключит телевизор, где нечестие какое показывают, или вечернюю молитву прочтет с теплотой, со вниманием, или откажется от покупки ненужной роскошной вещи, пленившей уже сердце его, – то пусть он знает, что это добро дойдет до нас. Помощь нам нужна, и я вас умоляю, сделайте ради нас, грешных, доброе дело, на которое раньше все не хватало у вас решимости. Умоляю об этом каждого, кто это прочитает!
О. Евтихий, вы посетили Свято-Троицкий монастырь, семинарию. Что запомнилось вам, какое впечатление осталось от посещения наших храмов, от встреч с прихожанами здесь, в США?
Я кому-то уже высказывался, что, бывая в церквах и в семьях духовенства, я переживал свое детство, то, о чем я слышал, но чего у меня не было. Сумело бы только подрастающее поколение сохранить этот дух. Хочется, чтобы молодые люди знали истинную цену того духовного богатства, которое их родители могут передать им, если они растеряют его, будут преступниками, им нечем будет перед нами оправдываться, ведь мы этого наследия православного духа и русской культуры были лишены насильно.
Первое впечатление от монастыря и семинарии — это показательная непохожесть каждого монаха, каждого семинариста. Каждый из них — это какая-то особая личность. Перед мною как будто воскресли старые типы России. В сравнении с советскими монастырями и семинариями здесь удивительная простота. Простота в одежде, в общении. Очень пришлась мне по душе тишина в монастырской трапезной, тишина в храме. Вот и удивительно: простота — и строгость, свобода — и тишина.
Я слышал, что клирики Московской Патриархии бывают в храмах Зарубежной Церкви, и не представляю, какое окаменение должно быть на сердце, какая пелена на глазах, чтобы побывать и не почувствовать, что значит сохраненная благодать. Какое все-таки преступление совершено, что при изобилии роскоши во многих церквах советской России, люди лишены этого, сохраненного здесь внутреннего богатства.
