Белые и Православие

20 июня (2 июля) 1919 г. в только что захваченном белыми полками Царицыне Главнокомандующий Вооруженными силами Юга России (ВСЮР) генерал А.И. Деникин огласил свой главный стратегический документ: «Московскую директиву», ставившую перед южнорусскими белогвардейскими армиями задачу овладеть красной столицей. В результате упорных боев белые взяли Орел, до Москвы оставалось примерно 300 километров… Однако у Деникина не оказалось резервов для развития успеха, а советское командование, в свою очередь, спешно перебросило на свой Южный фронт подкрепления и вырвало победу. После кровопролитных сражений белые отступили в Крым. Деникин передал командование генералу П.Н. Врангелю, который переименовал ВСЮР в Русскую Армию и провел ряд удачных операций против большевиков. Но силы были слишком неравны…

В ноябре 1920 г. эвакуацией из Крыма Русской Армии генерала Врангеля фактически завершилась Гражданская война в России. С тех пор не утихают дискуссии о причинах поражения Белого движения, сначала они велись на страницах эмигрантской печати, а с конца 1980-х гг. – у нас в стране. Очевидно, что комплекс причин, не позволивший силам контрреволюции сокрушить большевизм, достаточно сложен и не сводится к однозначным и упрощенным, как ныне принято в СМИ, оценкам и выводам. По мнению автора, в исследованиях, посвященных истории Гражданской войны, недостаточно внимания уделено ее религиозной составляющей. Пришедшие в октябре 1917 г. к власти большевики изначально заняли жесткую антихристианскую позицию, их действия в большинстве случаев носили оскорбляющий чувства верующих характер[1] Исчерпывающий ответ на эти вопросы сложен и выходит за рамки отдельной статьи. Отчасти понять проблему поможет изучение мемуарного наследия белой военной эмиграции. В связи с большим количеством воспоминаний белогвардейцев, опубликованных как в эмиграции, так и, начиная с 1990-х гг., в России[1]. Не могли сформулировать основные принципы Белой идеи или ясно высказать о ней свое представление не только военные руководители контрреволюции, но и офицеры-фронтовики. В этом плане примечателен разговор между одним белогвардейским офицером и инженерами, отраженный в книге артиллериста-марковца[1]?»[1].

Итак, в сущности, ни руководителям, ни рядовым участникам Белого движения так и не удалось сформулировать цели борьбы. Но был ли хотя бы какой-то нравственный и духовный идеал, за который бок о бок шли умирать седовласые полковники, прошедшие не одну войну, и мальчишки-юнкера? Отвечая на этот вопрос, необходимо обратиться к мемуарам человека, непосредственно в Белой армии не служившего, но имевшего к ней прямое отношение. Речь идет о последнем главе военного духовенства ВСЮР митрополите (в 1920 г. епископе) Вениамине (Федченкове). Владыка Вениамин оставил интереснейшие воспоминания о своей жизни, в которых немало размышлений о духовных причинах поражения Белого дела. В 1920 г. владыка встретился в Крыму с малоизвестным сегодня (как, впрочем, и в начале прошлого столетия) писателем И.А. Родионовым. Этот человек не верил в успех борьбы, следующим образом объясняя свой скептицизм по поводу перспектив Белого движения: «…чтобы победить большевиков, нужно одно из двух: или мы должны задавить их числом, или же духовно покорить их своей святостью. Еще лучше бы и то и другое. Вы здесь хоть и благочестивы, но не святы. Ну, а о количестве и говорить не приходится»[1]. Участник Гражданской войны профессор В.Х. Даватц, мысливший борьбу с красными в религиозном аспекте[1], образом рассуждал о Белой идее: «Поручик Р. сказал сегодня, что выше идеала единой России (и большевики стремятся к единой России) стоит идеал правды и добра, за который мы боремся»[1].

Разумеется, белые не были святы, да и невозможно было на кровавых полях братоубийственной войны требовать высоких нравственных качеств и исполнения христианских заповедей от большинства белогвардейских офицеров, многие из которых пережили ужасы Первой мировой войны, кошмар террора, развязанного против них весной 1917 г. обезумевшими солдатами, когда стремительно разваливавшаяся и духовно деградировавшая некогда грозная Русская Императорская Армия превращалась в вооруженную толпу дезертиров и грабителей. Единственными, кто еще продолжал исполнять свой воинский долг, были офицеры, жившие под постоянной угрозой оказаться сраженными не только неприятельской пулей, но и быть растерзанными собственными солдатами. Достаточно сказать, что абсолютно все военные руководители Белого движения на юге России в буквальном смысле слова только чудом избежали в 1917 г. гибели. Нужно еще заметить, что среди офицеров, поднявшихся на борьбу с большевизмом, большинство не принадлежало к дворянскому сословию, из представителей которого формировался раньше офицерский корпус Русской Императорской Армии.

Читая мемуары белогвардейцев-фронтовиков, убеждаешься в огромной силе их духа и каком-то презрении к смерти. Но вот вопрос: лежало ли в основе этой силы живое религиозное (если быть более конкретным – православное) чувство? Рассмотрим отдельные эпизоды в мемуарах некоторых белогвардейцев, связанных с их размышлениями и воспоминаниями о духовных переживаниях на войне.

Подполковник Павлов, описывая бои, происходившие в августе 1919 г. южнее Курска, вспоминал о том, как белым приходилось освобождать древний женский монастырь, ставший укреплением красных, которые сильным огнем, корректировавшимся с колокольни, не давали белым приблизиться к обители: «Обстрелять колокольню? Несколько шрапнелей и, как стон раненого, отозвался один из колоколов, в который попал осколок. Стон, болезненно отозвавшийся в сердцах марковцев. Ночью высоты монастыря были взяты… Группа офицеров батальона с капитаном Слоновским пришла в монастырь поклониться его святыням. Их встретили настоятель монастыря и игуменья. Настоятель благословил защитников Веры Православной и раздал все черные монашеские четки – символ служения Церкви и людям. Офицеры были тронуты глубоко этим благословением. Надевая четки на руки, они сочли этот дар относящимся не только к ним лично, но и ко всему полку… Судьба как бы сама направляла марковцев на путь христианского служения Вере и Отечеству, Церкви и людям. И тогда вспоминали… Когда в Новочеркасске формировался 1-й Офицерский батальон, в его рядах поднимался вопрос о создании «крестовых» рот, которые имели бы на своих погонах кресты – символ похода за веру и Отечество… Вспоминали благословение другой женской обители Покровского монастыря под Екатеринодаром. Говорили и о благословении святого Сергия Радонежского – небесного покровителя полка и шефа генерала Маркова. Необычайно было видеть марковцев с монашескими четками на руке. Те, кто их носил, носил с достоинством… Но это не привилось, начальство полка отнеслось несерьезно, оно не огласило этот глубокий факт по полку, предало его забвению. Может быть, потому, что знало – в разгаре жестокой борьбы глохнет голос христианской совести, ожесточается сердце и неизбежно нарушение долга, связанного с ношением четок. Молчал о благословении и полковой священник. Но о них не все забыли: были те, которые в своей жизни и поступках мысленно перебирали шарики четок»[1]. Он не был, подобно Врангелю, внешне яркой фигурой, ему не довелось, как генералу Деникину, добиться крупных военных успехов в борьбе с большевиками. Однако, пожалуй, именно этот генерал из всех военных руководителей российской контрреволюции отличался наиболее глубокой религиозностью. Алексеев не оставил воспоминаний, на это у него не было времени. С 1915 г. он – Главнокомандующий армиями Северо-Западного фронта. Вступая в эту должность, Алексеев отправил телеграмму Государю, начинавшуюся такими словами: «С молитвою к Богу и с верою в Его Святую волю…»[1]. Сам генерал как-то произнес: «А я вот счастлив, что верю, и глубоко верю, в Бога и именно в Бога, а не в какую-то слепую и безличную судьбу»[1]. Умер этот генерал-подвижник 25 сентября 1918 г.

Глубоковерующим христианином был генерал Александр Борисович Штейфон, командовавший Белозерским полком Добровольческой армии. В своих воспоминаниях он много размышлял над причинами поражения белых. О религиозной составляющей войны этот человек почти ничего не написал, но есть в его мемуарах эпизод, безусловно подтверждающий искреннюю веру генерала: «Пасху мы встретили уже на северной окраине Каменноугольного района. Штаб 3-й дивизии (Добровольческой армии – И.Х.) стоял в Дмитриевске, небольшом заштатном городке, недалеко от Юзова. В Дмитриевске имелся собор, и было радостно стоять у заутрени, слышать «Христос воскресе» и хотя на час-другой отрешиться от суровой повседневной жизни, забыть о кровавых боях. Большевики нас не тревожили. Думаю, что красные войска в этот святой праздник почувствовали, что и они – русские люди. И в их душах затеплилась та лампадка, какая всегда заправлена в душе русского человека. Только редко он ее зажигает…»[1].

Искренние религиозные переживания можно встретить и в мемуарах одного из самых известных и ярких белогвардейских генералов А.В. Туркула, который в составе Дроздовского полка на Пасху 1918 г. освобождал от красных Ростов: «Ночь была безветренная, теплая, прекрасная – воистину святая ночь. Одна полурота осталась на вокзале, а с другой я дошел по ночным улицам до ростовского кафедрального собора»[1]. По настоящему верующим человеком был белогвардейский офицер, уже упоминавшийся профессор Даватц, о чем свидетельствует само название его мемуаров: «Литургия верных».

Литургия верных… Верных кому? Далеко ведь не все белые офицеры желали защищать веру. В приведенных воспоминаниях Павлова выразительно показана диалектика войны: одни и те же люди бок о бок сражались, в общем-то, за разные идеалы. Кто-то был вдохновлен идеей борьбы за возрождение Святой Руси и желал воевать за Веру Христову, другие оставались равнодушными к религиозному содержанию противостояния красных и белых. Но за что сражались те, для кого благословение священника не являлось чем-то вдохновляющим на подвиг, и кто не мыслил свое участие в Гражданской войне как литургию верных?

Откроем воспоминания другого марковца, сражавшегося фактически вместе с Павловым, одного из храбрейших белогвардейских офицеров В.А. Ларионова. Он также дрался с красными за монастырь и несколькими словами описал его защиту. «Монахини часто приносили нам густые монастырские сливки и другие вкусные вещи. Давали отдыхать в их чистеньких, пахнущих кипарисом кельях, закрывая ставни от назойливых мух… Защита монастыря придавала особую силу нашей обороне. Мы чувствовали выполнение какого-то долга»[1]. Вечный мрак… Ради чего же сражаться, если после гибели в бою – вечная пустота, небытие? У многих белогвардейских офицеров был ответ на этот вопрос, красной нитью проходящий практически через все их мемуары: они воевали за Россию, точнее, за свой внутренний идеал Родины, ибо Россия вне Православия, вне веры существовать не может. И в этом трагедия как Белого движения, в целом, так и большинства белогвардейских офицеров, многие из которых, разочаровавшись в борьбе, не сумев пережить изгнание и горечь поражения, кончали с собой[1].

Тогда, в описанном Туркулом боевом эпизоде, стоять под огнем никакой необходимости не было, тем более неопытному мальчишке. В любой регулярной армии в подобной ситуации и офицеры, и нижние чины штаба были бы отведены в укрытия. Но Туркул подобного приказания не отдал. Случаи, когда офицеры и даже генералы, возглавлявшие крупные воинские соединения, без должной необходимости выходили на линию огня, типичны для Белого движения[1].

В этих строках подчеркнуто, что белые служат «прекрасной даме» – смерти. Очевидно, что подобные, далекие от христианских, идеалы были свойственны отнюдь не всем офицерам, но все же есть основания говорить о существовании среди некоторой их части культа смерти. Это противоречит православному миропониманию, выражающемуся в том, что человек должен нести свой крест до конца, и только Господь волен решать, когда путь нашего земного странствия завершится. Сами же мы не имеем права лишать себя жизни, каким бы образом ее обстоятельства не складывались, тем более создавать поэтические произведения, культивирующие смерть. Да, воин-христианин, если потребуется, должен быть готов умереть, но он не должен искать смерти…

Среди части белых офицеров существовал другой культ, связанный с почитанием вождей. Наиболее ярко это проявилось в культе легендарного генерала М.Г. Дроздовского, умершего в январе 1919 г. Этот человек привел из Румынии на Дон сформированную им часть и добровольно подчинился генералу Деникину. Уже упоминавшийся генерал Туркул писал: «В Дроздовского мы верили не меньше, чем в Бога (курсив мой – И.Х.). Вера в него была таким же самим собой понятным, само собой разумеющимся чувством, как совесть, долг или боевое братство. Раз Дроздовский сказал – так и надо и никак иначе быть не может. Приказ Дроздовского был для нас ни в чем неоспоримой, несомненной правдой. Наш командир был живым средоточием нашей веры в свершенную правду нашей борьбы за Россию»[1]. Однако, выступая только против чего-то, крайне трудно добиться победы, необходимы лозунги «за». Таковых у белых не оказалось, если, конечно, не принимать во внимание выдвинутую Деникиным идею борьбы за Единую и Неделимую Россию. Однако эта идея по многим причинам не вдохновляла ни государственные образования, возникшие на окраинах рухнувшей Империи, ни рабочих и крестьян. Но ведь можно, казалось бы, сражаться за веру. Пускай не все офицеры были религиозны, но руководители Белого движения, почему они не объявили целью борьбы защиту христианства? Владыка Вениамин вспоминал, как однажды в вагоне один из наиболее известных белых генералов А.П. Кутепов рассказывал ему и генералу Врангелю о том, как в деникинском окружении обсуждался вопрос о целях войны: «По старому обычаю говорилось: «За веру, царя и Отечество». Хотели включить первую формулу, но, рассказывает очевидец Кутепов, генерал Деникин как «честный солдат» запротестовал, заявив, что это было бы ложью, фальшивою пропагандой, на самом деле этого нет в движении»[1], основания для подобной позиции? Епископ Вениамин отвечает на этот вопрос утвердительно. В массе своей ни рядовые, ни высшие белые офицеры не являлись людьми церковными. Владыка, бывший в близких отношениях с генералом Врангелем, описал типичный случай – во время одного из приемов: «Генерал, по обычаю, подошел ко мне, как к архиерею, под благословение, щелкнул громко верхушкой правой руки о левую ладонь, а после моего благословения не донес даже до уст своих благословляющей моей руки. Опять не в осуждение говорю, а жизнь была такой: все одна форма, внешность, а – внутреннее сознание превосходства светской власти над Церковью (курсив мой – И.Х.)»[1]. В то же время владыка приводит в свих воспоминаниях эпизод, когда крымский Синод назначил на 12 – 14 сентября 1920 г. дни покаяния. Епископ Вениамин пишет об огромных массах простых людей, исповедовавшихся и причащавшихся в те дни, но через некоторое время он получил письмо от одного благочестивого верующего, в котором тот сетовал: «Владыка, где же наше начальство? Почему никого из них не видно в храмах? Неужели лишь рабочим нужно каяться, а не им?». Епископ Вениамин обратился с этим письмом к Врангелю и получил характерный ответ: «Владыка! Мы тоже верующие. Но у нас было иное воспитание в семьях и школах, мы не афишировали нашей религиозности, даже стеснялись показывать ее. Нас тоже можно понять, да и дел масса»[1].

В своих мемуарах Врангель вспоминал о важнейшем эпизоде своей жизни, связанном с выбором преемника генерала Деникина. Тогда, в апреле 1920 г., в руках белых оставался только Крым. Значительная масса донского и кубанского казачества была деморализована поражением, высокий боевой дух сохраняли только добровольческие части, да и то не все. Врангель понимал, что, скорее всего, именно ему предстоит возглавить остатки немногочисленных белогвардейских войск, и что шансы на победу ничтожно малы. Он имел право отказаться от столь тяжкого креста, как руководство обреченной на поражение армией, но, являясь честным офицером, посчитал необходимым, по собственным словам, «…испить горькую чашу до дна»[1]. Врангель вспоминал, что владыка подошел к нему со словами: «Этой старинной иконой я решил благословить вас, когда вы прибудете сюда на ваш новый подвиг. Я преклонил колено. Владыка благословил меня. Тяжелый камень свалился с сердца. На душе просветлело…»[1].

Надо сказать, что молитва Врангеля поразила владыку, вспоминавшего: «На меня эти три креста произвели большое впечатление… эта его собственная молитва говорила о его личной вере, просьбе о помощи Божией и предании себя всего и всего дела в руки Промысла»[1]. Остается добавить, что вера Врангеля и благословение владыки, а также предстательство Божией Матери за Белое воинство позволили барону провести успешную эвакуацию Русской Армии из Крыма в ноябре 1920 г.

И все же… И все же религиозного подъема у белых не было. Владыка Вениамин вспоминает, как в 1920 г. в Крым доставили чудотворную Курскую икону Божией Матери. Тогда образ Богородицы, прибывший в Севастополь, вышло встречать огромное количество народа: «Вышел навстречу генерал Врангель с Кривошеиным[1]. Обращают на себя внимание слова владыки о том, что Врангель и Кривошеин «не горели духом» и только «смиренно повиновались» епископу Вениамину, взяв чудотворную икону.

Однако далеко не всегда в белогвардейских войсках демонстрировали хотя бы видимое смирение и благоговение к православным святыням. В 1920 г. владыка лично отправился с чудотворным образом на фронт. По дороге народ «… массами встречал ее везде. Была старая Русь! Затем я один повез ее на фронт в отдельном вагоне. Первым встретил меня генерал Туркул с конвоем. Был парад и молебен… Что было на душе у военных вождей, опять не знаю. Признаюсь: не очень я верил в их ревность по вере. Помню, как в Александровске при крестном ходе в штабе стояли офицеры за окном и небрежно курили, смотря на процессию с абсолютным равнодушием…»[1]. Далее владыка пишет: «Выхожу на улицу. Встречается в военной форме солдат-мальчик лет 13–14… С кем-то отчаянно грубо разговаривает. И я слышу, как он самой площадной матерной бранью ругает и Бога и Божию Матерь, и всех святых!… Везде матерная брань висела в воздухе»[1].

Были и более жесткие оценки, о них также пишет владыка, вспоминая о беседе с одним благочестивым офицером, произнесшим: «Где же нам, маленьким бесенятам, победить больших бесов – большевиков?»[1]. Более того, святой Патриарх Тихон в своем послании от 8 октября (25 сентября) запрещал «…духовенству встречать белых колокольным звоном и молебнами…»[1], писали мемуары, в значительной части которых практически нет глубокого духовного осмысления причин поражения Белого движения. Как это ни парадоксально, но одним из тех, кто увидел события Гражданской войны не в коллизиях земной истории, а в мистическом плане, был человек, оказавшийся, отнюдь не по добровольному желанию и велению сердца, в рядах Красной Армии. Речь идет об одном из лучших русских генералов Алексее Алексеевиче Брусилове, написавшем незадолго до смерти: «В то время (в период февральских событий 1917 г., когда Брусилов поддержал отречение Государя и принял революцию – И.Х.) я еще не понимал, что революции нашей, русской, уже нет… нахлынуло совсем иное: всемирная антихристианская борьба, желающая уничтожить весь свет Христов во имя тьмы сатанинской…Кто-то верно сказал, что большевики очутились в темной прихожей того большого антихристианского движения, которое ими руководит, и они сами не знают, кто дает им свои директивы… Особенная вина на нас, верующих людях, ибо неверующие – те не понимали многого, а мы, христиане, должны были понимать…. Мережковский совершенно прав, утверждая, что наша либеральная, атеистическая интеллигенция и большевики-коммунисты имеют точку соприкосновения, равнозначащую и одинаковую в смысле вины перед Россией, ибо разрушали церковь, веру в народе одинаково»[1].

Наконец, необходимо указать на еще одну причину, которая помешала белым выступить под лозунгом защиты веры. В данной статье не раз белогвардейские армии именовались контрреволюционными. Однако таковыми они были лишь по отношению к большевистской власти. В сущности ведь и белые были… революционерами, сражавшимися за идеалы Февральской революции, которые отнюдь не были проникнуты христианским духом….

Посев ном. 7, 2009

• Дети Русской Эмиграции: книга которую мечтали и не смогли издать изгнанники. Москва: 1997.