Пути Церкви Русской в катакомбах и рассеянии: глазами нашего современника

От редактора

Когда в 1937 в РПЦЗ было получено сообщение о кончине местоблюстителя патриаршего престола митрополита Петра Крутицкого на ектениях, на месте, священноначалия Русской Церкви, где теперь поминается патриарх, было введено поминовение «православное епископство гонимой Церкви российской». Непризнание выборов патриархов Русской Церкви канонически проведенными, начиная с митрополита Сергия в 1943 г. и кончая патриархом Алексием Вторым в 1990-ом, способствовало тому, что РПЦЗ стала считать своей матерью-церковью «потаенную Церковь» на родине, так же не признававшей каноничными патриархов Московской Патриархии. Это убеждение нашло официальное выражение в резолюции Архиерейского Собора РПЦЗ 1971 г. – принятое в ответ на получение Северо-Американской митрополией автокефалии от Русской Православной Церкви. Интервью с отцом Олегом ценно своим глубоким анализом основании фактом тех проблем, которые испытывали на своем пути исповедники Православия и те, кто старались им подражать. Есть только одна РПЦЗ – ныне самоуправляемая часть Русской Православной Церкви. При этом я не могу принять точку зрения, что наша церковь «очистилась от тех, кто ушел из нее» в 2001 и 2007 гг. Отделившиеся были воспитаны в годы холодной войны в духе противостояния не допускающего диалога. Возможно, что отец Олег мог быть стать нашим голосом, обращенным к тем, кто покинул нас? Пусть наша рука останется повисшей в воздухе, но протянуть ее было бы достойно Церкви митрополитов, Антония, Анастасия, Лавра и Илариона.

Протодиакон Андрей Псарев
23 июля, 2022 г.

Мы беседуем сегодня с протоиереем Олегом Мироновым, настоятелем храма Блаженной Ксении в пригороде канадской столицы Оттавы. Отец Олег, очень рад, что нам удалось эту беседу провести. Если можно, опишите свой приход в Христианство.

Протоиерей Олег Миронов

Вы знаете, в моем случае это было позднее обращение к вере и обращение, которое произошло на волне подъема в конце 1980-х начала 1990-х годов, когда происходило возвращение к истокам после празднования 1000-летия крещения Руси, когда везде возрождали монастыри. Мой личный путь был достаточно сложным. Крещение в Православие, было не моим решением, а скорее желанием моих родственников. Мне было лет 12 и я уже был в это время таким довольно сложившимся атеистом и очень переживал по этому поводу. Именно по поводу насилия над свободой выбора, что меня привели без моего внутреннего согласия на это таинство. Естественно, что я продолжал образ жизни, совершенно далекий от религии. Исходным толчком для меня послужила срочная служба в советской армии, поскольку студенты в 1980-е годы призывались в советскую армию, и после второго курса физического факультета я попал в достаточно сложную для меня атмосферу. Я думаю, что для меня было первичным даже не познание Бога, веры, а познание «изнанки». То есть, я сначала понял, что существует преисподняя. Потом уже по методу аналогии стал замечать, что, наверное, должна быть какая-то альтернатива всему этому. Вернувшись уже после срочной службы, я стал задумываться о том, чтобы сменить род деятельности. То есть, я думал вначале поступить на философский факультет в Московский университет, но по здравому размышлению решил доучиться.

В Воронеже в это время был очень известный катакомбный приход возглавляемый игуменой Маргаритой (Чеботаревой). Матушка Маргарита была очень известная такая катакомбная исповедница, постриженица воронежского новомученика архиепископа Петра (Зверева).

Получил диплом физика, распределился. Но на старших курсах я начал вести такую достаточно активную церковную жизнь. Это был 1990-91-й год. Я ездил в монастыри, присутствовал при открытии – Валаамского, cкита Оптиной пустыни. Задонской монастырь на моих глазах восстанавливались. И так вышло, что после окончания университета, поработав пару месяцев инженером конструктором третьей категории в научно-исследовательском институте радиоэлектроники в Воронеже, я решил поступать в духовную семинарию. В это время как раз происходил набор в Православный Свято-Тихоновский богословский институт и мой духовник, в то время митрополит, нынешний на покое Никон Задонский, благословил меня поступать в этот институт и учиться там, на пасторско-богословском факультете. Я поступил туда и одновременно работал в издательском отделе Московской патриархии в Даниловом монастыре, потом на Погодинской. Там в это время была миссия от Американской православной церкви. Там Фома Бэтс такой был, который книгу издал про Распутина от братства Преп. Германа Аляскинского. И там же я познакомился с разными людьми, которые позже тоже повлияли на мой жизненный путь. Например, с Джеймсом Пафхаузеном, который позже стал митрополитом Православной Церкви Америки. Мы с ним были в очень хороших отношениях долгое время во время учебы, вместе путешествовали, ездили по России, по монастырям. И в 1994-м году я стал работать, сотрудничать с Воронежским епархиальным управлением. Я там был заведующим издательским отделом этой епархии. Мы издавали газету, журнал. Естественно, что параллельно я много читал и знакомился с историей Зарубежной церкви. У меня вопрос о приходе в РПЦЗ встал в начале моей церковной жизни еще в 1991-м году, когда открывались приходы РПЦЗ в России. Это Суздаль и другие. Но поскольку все мои друзья и сфера общения находилась в Московском Патриархате в это время, то я продолжал там оставаться. Там были известные трудности – это время еще было очень сложное в плане хозяйственном, материальном и духовном. 90-е годы были сложными временами в России. Например, приходилось всякими правдами или скорее неправдами добывать бумагу для епархиального журнала. Наверное, на волне некоторого разочарования в такой практике, существующей в епархиях, я вернулся к своему решению присоединиться к РПЦЗ. В Воронеже в это время был очень известный катакомбный приход возглавляемый игуменой Маргаритой (Чеботаревой). Матушка Маргарита была очень известная такая катакомбная исповедница, постриженица воронежского новомученика архиепископа Петра (Зверева). И я стал ходить в ее приход безо всяких планов на продолжение именно церковной карьеры или деятельности. В это же время я учился в аспирантуре в Воронеже на философском факультете и скорее связывал себя с академической деятельностью, чем со священнослужением. Однако в это время в Воронеже сложилась очень интересная ситуация. Архиепископ Лавр был одним из немногих зарубежных архиереев, которые реально интересовались церковной жизнью приходов РПЦЗ в России. Мы с ним объездили позже, уже когда я стал священником и немножко еще до этого, много приходов. То есть, он реально держал руку на пульсе церковной жизни. Он хотел, как мне кажется сейчас, понять, насколько все это доброкачественно в церковном отношении и насколько можно на это опереться. Может быть, я ошибаюсь, но по крайней мере его интерес к катакомбной церкви в России был совершенно явным. Он интересовался даже самыми маленькими общинами, и, например, мог в какой-то там советской дребезжащей всеми железяками машине проехать 3000 километров только ради того, чтобы увидеть, допустим, приход катакомбников в Краснодаре, Харькове, других местах. У меня в это время был довольно напряженный график учебы, и я, в общем то, не планировал заканчивать богословский институт. Однако владыка Лавр настоял на том, чтобы я защитил диплом и не перекладывал «все яйца в одну корзину». Чтобы я не только занимался методологией науки, как я делал на кафедре онтологии и теории познания, на которой я в то время учился, но и продолжал уже заочно учиться в Тихоновском институте. Я его закончил и после этого владыка Лавр после разговора с нашей матушкой Маргаритой пригласил меня в Джорданвилл для возможного рукоположения. Я не думал, что это будет рукоположение во священника. Честно сказать надеялся, что, может быть, удастся остаться дьяконом и продолжать преподавательскую деятельность. Я в то время не думал, что мне удастся сочетать и то, и другое. То есть, служить священником и одновременно преподавать у себя в университете в Воронеже. И там еще с чем это было связано. С тем, что в это время строилось подворье джорданвилльского Свято-Троицкого монастыря в Истре.

Однако в это время в Воронеже сложилась очень интересная ситуация. Архиепископ Лавр был одним из немногих зарубежных архиереев, которые реально интересовались церковной жизнью приходов РПЦЗ в России. Он хотел, как мне кажется сейчас, понять, насколько все это доброкачественно в церковном отношении и насколько можно на это опереться.

Схимонихня (Макария Чеботарева). В 1952 г. архим. Никандром из Задонского м-ря, пострижана в мантию. Фото. А.Псарева, 1996 г. Информация из кн. Православное церковное сопротивление в СССР. Биограф. справочник

В Воронеже мы поминали трех епископов в то время: митрополита Виталия, архиепископа Лавра и архиепископа Лазаря (Журбенко). Даже не знаю, в каком статусе этот приход находился. По моему, он был чем-то вроде ставропигиального. Там служил иеромонах Евфимий (Трофимов). Он был рукоположен владыкой Лазарем и служил с его разрешения в приходе владыки Лавра. И когда меня владыка Лавр рукоположил, то это был своего рода размен. Я оставался в Воронеже для того, чтобы служить на приходе, на котором, раннее, служил отец Евфимий из Москвы. А отец Евфимий мог целиком себя посвятить строительству подворья, хотя при этом оставался нашим настоятелем и служил почти каждое воскресенье в Воронеже. То есть, я там, может быть, несколько служб за несколько лет провел только самостоятельно, а так мы с ним служили вдвоем. Но это, тем не менее, мое рукоположение, сняло с него часть пасторских обязанностей. Он мог меня послать, например, на обслуживание каких-то церковных приходов. Мы могли помогать друг другу. И это было важно, поскольку в некоторых регионах у нас было несколько тысяч прихожан. Например, из Чувашии к нам на праздники приходили буквально тысячи писем с исповедью, которую мы должны были прочитать в определенный час, прочесть над ними разрешительную молитву. И эти люди, которые еще сохраняли там святые дары от катакомбных священников, могли причащаться. В разных регионах: в Волгоградской области, в Новомосковске, в той же Чувашии.

Единственное, что я хотел пояснить. Как я вижу, владыку Лавра сейчас представляют так, как будто он прямо родился с миссией соединить церкви. А я вижу, что он был человек церкви. Он не хотел, чтобы у нас были приходы в России. Но коль скоро они появились, он полностью включился. И когда он был мальчиком во время войны, на него произвела впечатление встреча с катакомбными христианами из СССР, которые рассказали ему о схиепископе Захарии. О нем была публикация в Православной Руси. То есть, он с ранней молодости об этом слышал, встречался. Поэтому ему было понятно то, что происходило. Эти люди ему были понятны.

Я совершенно согласен, потому что у меня сложилось впечатление из разговоров многочисленных с ним, из поездок, что у владыки Лавра возникло некоторое разочарование в катакомбной церкви в России. И оно имело под собой основание.

Ответом на это было подворье в Истре. Он видя все это хотел создать место, где не будет дрязг. Помню, я в 96-м году путешествовал летом по нашим приходам. Понятно, что люди изолированы и так далее. Но везде какие–то разговоры, везде какие–то обсуждения, везде какой–то определенный накал идет, а он хотел созидательную деятельность. Вот так он видел это подворье.

Архиеп. Лазарь посещает часовню Св. блаж. Ксеньи в Петербурге в 1991 г.

Думаю, что так и было. Ну и естественно, что владыка Лавр лучше, чем кто-либо знал, скажем так, сильные стороны катакомбного движения в России и его слабые стороны, потому что там были действительно святые люди. Было очень много интересных и таких, как сказать, горящих Богу христиан. Но вот это движение, конечно, оно в конце концов привело наверх таких людей как, допустим, владыка Лазарь (Журбенко). Очень сложная была эта т.с. позднесоветская катакомбная среда. Мать Маргарита сама тоже очень много про это знала, видела. Она держалась за Зарубежную ццерковь до последнего, пока было возможно, чтобы никоим образом не погрузиться опять в неразбериху вот этих каких-то склок, взаимных обвинений.

Отец Олег, Ольга Владимировна Косик из Тихоновского института, опубликовала письма отца Иосифа Журбенко, будущего архиепископа Лазаря, священноисповеднику Афанасию (Сахарову), написанные в  1950–е годы. И там такое чувство проходит, что мы последние, что в современной России эта церковь уже никому не нужна, что это все умирает, сходит на нет. Вот такая безысходность в этих письмах мне почувствовалась у будущего владыки Лазаря. Поэтому, когда это катакомбное течение вышло наверх, казалось, что возглавить это движение – это не его. Когда вы говорите тысячи людей, то это, в общем–то, уже совсем другие масштабы.

Да, возможно. Тем более, я вам так скажу, что все реальные лидеры катакомб, такие как Шура Шевченко из Харькова, матушка Маргарита, монашки из Новомосковска, они все имели очень много накопленного негатива по отношению к руководству РПЦЗ в России и к владыке Лазарю и владыке Вениамину. Как они сами говорили, что если бы они были не зарубежные архиереи, то зная их бэкграунд и поскольку они росли у многих на глазах, то ни в коем случае никогда бы с ними…

Поэтому в Катакомбной церкви, под омофором РПЦЗ в России, существовали известные противоречия, разные трения, взаимное недовольство. Рано или поздно это не могло не взорваться.

То есть, вы говорите, что Зарубежная церковь давала определенную такую солидность, стабильность. Потому они интуитивно за нее держались?

Групповое фото с крёстного фото в Воронеже, фото в Петровском сквере рядом с памятником Петру. Cлева во втором ряду инокиня Александра Губарева, бывшая келейница о. Михаила Рождественского, справа мон. Ксения (Нужная), тогда ещё Мария. В центре иером. Евфимий (Трофимов). Фото А.Псарева, 17 июля, 1996 г.

Безусловно, это был якорь, настоящий такой якорь. Причем, понимаете, допустим, в том приходе, в котором я служил до 2009 года, там создали позже еще один катакомбный приход. Одна из наших монахинь, мать Александра (Губарева), была келейницей отца Михаила Рождественского, и также она была, в общем то, в хороших отношениях с отцом Никитой Леханом. И они были уверены, что Владыка Лазарь является человеком из спецслужб. Мне мать Александра рассказывала, например, историю хиротонии владыки Лазаря. О том что она лично ездила в Питер разговаривать с отцом Михаилом Рождественским. Потом, кстати, Шура Шевченко это тоже подтверждала. Очень интересная история. Мать Александра везла будущего владыку Лазаря на встречу с отцом Михаилом Рождественским и он просто в Ростове-на-Дону убежал из поезда при ней. Не поехал дальше. Потом сказал, что там устроена была облава и ему пришлось под вагонами убегать. Целая была история, почему он не захотел приехать на встречу с отцом Михаилом. В общем, десятилетиями накапливались эти взаимные обиды. И легальный статус, который Зарубежная церковь дала Катакомбной церкви в России после признания хиротонии владыки Лазаря в 1992-м году – это был очень мощный фактор консолидации этих общин. Без этого они просто бы не смогли даже просуществовать это время. Это очень большая тема для отдельного разговора.

И вот эта хиротония РПЦЗ епископа Лазаря тоже послужила такой бомбой под дальнейшие отношения с патриархией. Когда в 1988–м году пришло приглашение приехать на 1000-летие – наши архиереи не могли это сделать, так как в 1982 г. в Москве был хиротонисан катакомбный епископ РПЦЗ. В том же 1996-м году мне удалось встретиться в Белоруссии со схимитрополитом Епифанием, потом со схимитрополитом Феодосием на Северном Кавказе. И вот у нас в Джорданвилле был иеродиакон Зосима (Никуляк) – огродник. И мне этот отец Зосима показался таким вселенским учителем по сравнению, с этими катакомбными архиереями, потому что все–таки у него была какая–то широта понимания окружающих реалий, что нужно общаться. Хотя у нас это понимание тоже сужалось, но там это просто не нужно. Если вы хотите, как говорится, нас признать, то и признавайте, а ничего вам доказывать не будем. Нам это не нужно. Чего ради? Нам и так хорошо. Вот это меня поразило. Вот это существование самодовлеющее, чтобы не остановить общение с единомысленными людьми.

Поэтому в Катакомбной церкви, под омофором РПЦЗ в России, существовали известные противоречия, разные трения, взаимное недовольство. Рано или поздно это не могло не взорваться. То, что случилось 2001 году в России, это как раз, мне кажется, следствие — отложенный эффект от неразрешенного. Центробежный. Вот эти центробежные силы, которые на какой-то момент, на какое-то время были нейтрализованы присоединением к РПЦЗ. Своего рода триггером послужило, конечно, несколько посланий Архиерейского Синода РПЦЗ 2001 г. После этого происходили разного рода совещания, а на них сумбурные и болезненные обсуждения. Многие из духовенства в России почувствовали, что их дальнейшее существование в качестве клириков РПЦЗ в России ставится под вопрос. Исходя из того, что церковь принимала общий курс на сближение с Московским патриархатом, новую актуальность получали все те тезисы, которые в свое время выдвигала Российская Православная автономная церквовь (суздальская «юрисдикция» быв. еп. Валентина Русанцова) относительно автономии от центра зарубежного управления. И на волне этого всего волнения, этих всех дискуссий в Воронеже прошло одно из собраний в предверии Архиерейского собора РПЦЗ проходившего в 2001 году. На него поехали российские преосвященные. У нас в Воронеже выступали владыки Лазарь, Вениамин, Агафангел. Уже в то время было понятно, что они останутся в стороне от соединительного процесса и произойдет что-то наподобие Суздаля два или даже Суздаля три, потому что это уже было не первый раз. Они делали несколько попыток, владыка Лазарь и Вениамин, обособиться от синода РПЦЗ, начиная с 1993-го года и позже.

А вот мой такой вопрос. Получается, что Господь сказал, что врата ада церковь не одолеют (Матф. 16:18). Но все, что от Русской Церкви осталось, получается, это вот то о чем мы говорим, это катакомбное движение. А все остальное – это не Русская Церковь, получается? Это какой–то новодел, эрзац?

Совершенно верно. Причем тут еще надо не забывать о том что Зарубежная Церковь объединила только часть катакомб под собой. Отец Гурий (Павлов) и многие другие, из-за пререкаемости фигуры владыки Лазаря, с самого начала не хотели ни под каким видом присоединяться к РПЦЗ, пока владыка Лазарь является ее официальным представителем в России. Здесь очень такая долгая была история всего этого.

Когда я уходил, он только сказал слова, которые мне очень врезались в память. Это последнее, что я от него лично услышал. Он сказал: «Я надеюсь, что ты не заблудишься в этих катакомбах».

Архиепископ Лавр путешествует по России

И на фоне этих всех событий я решил обратиться напрямую к владыке Лавру и спросить у него его видение ситуации. Я съездил в Москву на квартиру отца Павла Иванова. В это время там гостил владыка Лавр. Владыка Лавр мне ничего не сказал определенного. Он сам, видимо, ничего не знал. Но он подтвердил в целом, что не видит будущего в продолжении поддержки этого церковного движения в России в ущерб отношениям с Русской Церковью на родине. С большой церковью имеется в виду. Для меня это было, конечно, по моему такому юношескому максимализму совершенно неприемлемо. И я тогда ему сказал, что я в этом случае вынужден буду уйти. Владыка Лавр, отличаясь очень большой пастырской опытностью и рассудительностью, не стал меня отговаривать. Он, по моему, меня даже не запретил. Вдогонку, когда я уходил, он только сказал слова, которые мне очень врезались в память. Это последнее, что я от него лично услышал. Он сказал: «Я надеюсь, что ты не заблудишься в этих катакомбах». Я что-то ответил,  но с годами, в общем то, я стал понимать, что действительно все больше и больше запутываюсь. Что владыка имея свой такой опыт, он говорил это, опираясь на некое деятельное знание. Он оказался очень проницательным в духовном отношении. Это в некотором смысле, даже если не пророческим стало, то некоторым таким сбывшемся предсказанием.

У владыки было такое. Помню, я женился и стал, как бы сказать, жить своей жизнью и как–то к нему пришел. Он на меня как-то посмотрел выразительно говорит: «Ты хочешь быть самостоятельным?» И продолжил печатать на компютере или что-то делать еще. Важно было то, как он это сказал. Он действительно схватил квинтэссенцию. И всех батюшек, которые хотели уходить из РПЦЗ, Владыка отпустил. Тогда, перед соединением, он давал отпускные грамоты к грекам старостильникам, с которыми у нас еще было общение. Если у них были приходы, он говорил приход не брать. За приход мы будем судиться с тобой. Люди, с которыми он много лет служил, были его сослужителями. Вот так он отпускал. Как отец блудного сына – он знал, что вот этот возьмет и сделает, и все равно давал ему то, что тот просит.

Да, да. Вот так и получилось. В моем случае я очень быстро был принят в новообразованную епархию владыки Варнавы после собора 2001 года. Ну и так вышло, что я был там старшим священником, благочинным даже в некотором смысле. И в этом же благочинии были несколько священников, впоследствии — митрополитов. Это были Валерий Рожнов, отец Дамаскин Балабанов. На самом деле, тоже все было не очень гладко. Все эти российские приходы начали дробиться и делиться. И я даже не буду вдаваться в детали. До 2006 года мы все ждали в России чем закончится всезарубежный собор. У нас были очень большие надежды, на что РПЦЗ на всезарубежном соборе как-то может быть притормозит процесс соединения или образуется в некотором смысле альтернативная РПЦЗ. Мы думали, что, может быть, там будет большое количество несогласных архиереев, прихожан. То есть, происходящее в зарубежье было совершенно непонятно из России. Надо сказать, что когда я жил в Джорданвилле летом 1998-го года и был там рукоположен, то многие зарубежные священники мне говорили, что «вы придумали в России свою собственную зарубежную церковь. То есть, у вас есть какое-то свое собственное такое российское видение представления о ней. Мы на самом деле не такие». Но поскольку когда произошло это разделение, если можно так выразиться, на РПЦЗ-МП как мы стали это называть для себя и РПЦЗ-А то есть, Агафангела, мы в то время думали, что деятельность владыки Агафангела поддерживает еще несколько архиереев. Мы надеялись на владыку Даниила. Были даже некоторые надежды на владыку Гавриила и многих других. Но они выбрали для себя тот путь, по которому пошли. И для нас было в некоем смысле утешением относительным в России, что хиротонии вместе с владыкой Агафангелом совершили греки из старостильного Синода Противостоящих. Что это были те греки, с которыми мы находились в общении долгое время.

Отец Олег, простите, что перебиваю. Вот вы про мать Маргариту говорите, что у нее была такая интуиция. Это ваше т.с. прочтение матери Маргариты?

Это прямые с ней разговоры. Она сказала мне прямо. Когда  я перестал поминать владыку Лавра, месяца за два до этого она ко мне подошла и сказала. Я сегодня видела сон про тебя. И она рассказала мне этот сон. Это был сон про отца Никандра, ее знакомого священника, который, по ее словам по крайней мере, ей предсказал будущее о том что будет с воронежскими общинами. И надо сказать, что, сейчас, после 20 лет, в общем, все сбылось. Я тогда не поверил ее видению. Я сказал матушке, что не может быть. Она мне сказала о том, что останется всего один архиерей катакомбный из всего синода РПЦЗ, который может нас поддержать. Но до тех пор мы не имеем права, как она выразилась, разрывать общения с Зарубежной Церковью, потому что это якорь, который нас держит с вселенским православием.

Понятно. То есть, она продолжала поминать владыку Лавра, А Вы в 2001 г. пошли тогда уже с владыкой Варнавой. В каком году преставилась мать Маргарита?

Вы знаете, боюсь точно говорить. По крайней мере, она была еще жива на протяжении нескольких лет после этого. Мне кажется, она не дожила до соединения. Кажется, умерла чуть раньше. Ее преемница, мать Миропия, была с ней единномысленна в этом отношении, хотя очень меня поддерживала по-человечески и лично, даже материально. Но она тоже осталась здесь. Это был большой удар для прихода. К счастью, почти все вернулись со временем, но тем не менее.

С прихода матери Маргариты вместе с нами тогда ушла почти вся молодежь. Остались только, в общем то, пожилые и такие в возрасте монашествующие. Мы организовали такой молодежный приход. Все были очень ревностные и считали, что наши старики просто уже выдохлись на пути исповедничества и мы можем подхватить их знамя. И даже поддержать в чем-то. Но практика показала, что мы были слишком самонадеянны.

У нас не было конфликта с матерью Маргаритой. Это было наше такое несогласие с общим курсом на сближение с Московским Патриархатом. А мать Маргарита, как я уже сказал, до последнего боялась потерять этот якорь в лице Зарубежной Церкви, зная, с чем она столкнется в катакомбах без такого канонического фундамента. Мы этого не знали. Мы думали, что мы сможем построить церковную жизнь, опираясь на эту мозаику, знаете, из разного рода церковных катакомбных юрисдикций, каких-то взаимно признающих, не признающих себя групп и всего остального. Время показало, что, в общем то, это было неправильно. Из того прихода, с которым я уходил, в настоящее время осталось не более 6 или 7 человек из 60.

Большая часть вернулась в Московский Патриархат после соединения. На протяжении лет, просто видя некую тупиковость, бесперспективность этой оппозиции церкви и ее бесплодность. В целом, и об этом, может быть, скажу позже, мы сами постепенно стали превращаться в экуменистов, в сергиан. Мы стали прегрешать теми же грехами, которые мы видели, и в которых упрекали большую церковь, Я имею в виду большую РПЦЗ.

О. Олег с участниками т.н. шестого всезарубежного собора принявшего в 2001 г. отделиться от быв. еп. РПЦЗ Агафангела

Произошло следующее. В 2007-м году эта община, в которой я служил… В то время там еще не было никакой текучки кадров. У нас был диакон, было несколько священников. Имеется в виду в этом округе. В общем то, мы вернулись к владыке Агафангелу, посчитав, что именно это и есть зарубежная церковь, которая сжалась до одного архиерея. До трех рукоположенных с помощью этих греков. И что мы можем каким-то образом продолжать церковную жизнь в России под их омофором. Вскоре под Нью-Йорком на Толстовской ферме созывалось наше маленькое всезарубежное собрание, всезарубежный собор. Я был его делегатом. Само это проведение этого собрания показало много внутренних противоречий, которые лежат в основании нашего отделения. Это проблемы с самоидентификацией, проблемы с такой лоскутной экклезиологией. Очень многие делегаты нашего съезда имели если не диаметрально противоположные, то очень далекие друг от друга представления о церковных практике, о практике приема в церковь или прочих вопросах. И все сопровождалось, конечно, большой неразберихой.

И отсутствием ведения диалога, отсутствие разговора, слушания. Все это, думаю, тоже было в полной мере.

Храм Св. блаж. Ксеньи в Канате, пригороде столицы Канады Оттаве

Ну да. Проявилось в большой степени желание настоять на своей точке зрения. То есть, там люди говорили больше, чем слушали. Это меня очень сильно покоробило во время проведения этого собрания. Тем не менее по его окончанию я совершенно случайно получил приглашение приехать в Канаду, посмотреть на приходы владыки Агафангела здесь. По приезду выяснилось, что вот этот приход Блаженной Ксении, в котором я остаюсь до сих пор, нуждается в священнике. Что здесь появилась вакансия после кончины отца Георгия Скрынникова, который тоже не поддержал все это. И вот встал вопрос передо мной, матушкой и детьми, о том, чтобы переехать в Канаду. Приходской совет был готов нас пригласить сюда на постоянное место жительства. У меня лично к этому времени сложилось довольно пессимистическое отношение к перспективам церковной жизни в России. Я понял, что мы там не нужны, что тот месседж, который мы надеялись туда принести, оказался невостребованным. Я понял, что основное русло церковной жизни, проходит все-таки в Московском патриархате в России. Это, наверное, было одним из мотивов, по которым мы приняли решение переехать. Уже здесь в Канаде я столкнулся с совершенно особенным отношением к священнослужению со стороны наших прихожан. Для меня было большим открытием то большое влияние, которое имел на церковную жизнь приходской совет.  Мне было сразу поставлено на вид, что я являюсь всего-навсего наемным служащим в этом приходе, и должен во всем прислушиваться к мнению работодателей, что определять курс церковной жизни и даже содержание проповеди – это их прерогатива. Если она не устраивала кого-либо из влиятельных членов нашего приходского совета, то мне могли поставить на вид, «что отец Олег, знаешь, мы думаем, что здесь ты вмешивается в политику, а здесь говоришь что-то не то». Я пытался как то аргументировать, что, в общем то, святой Иоанн Предтеча, тоже был обвинен во вмешательстве в политику и любая пастырская деятельность по существу не может быть ограничена только требоисполнительством. Здесь было представление, что роль священника только в том заключается, чтобы вовремя выйти с кадилом, вовремя сказать возглас, не затягивать проповедь дольше 10 минут или еще лучше 5 минут, чтобы у людей была возможность спуститься вниз, пообщаться, поговорить. Постепенно, мне кажется, ситуация начала меняться, особенно в последние годы. Кажется, немножко удалось пробить брешь в непробиваемой, как мне казалось, стене. Наши прихожане очень хорошие, замечательные, верующие, православные люди. И в плане бытовом, в общении, в смысле исполнения ими христианских обязанностей, не возникало с ними никогда никаких больших проблем. Единственной, может быть, их такой особенностью было то, что изначально всех относительно недавно приехавших из-за рубежа людей они оценивали, исходя из очень строгой шкалы соответствия определенных ценностей, соответствия каким-то неписаным критериям зарубежности.

Я имел неоднократные разговоры с нашим бывшим первоиерархом митрополитом Агафангелом на тему того, что он стал называть стростильным экуменизмом.

Критерий один, который невозможно изменить, что надо было родиться в другом месте. Поэтому живя здесь большую часть своей жизни, я все равно новоприезжий. То есть, это просто категория человека, что если он оттуда, то он новоприезжий.

Освящение плодов на Преображение Господне

За годы жизни в Канаде я неоднократно обращал внимание нашего священноначалия на разрушительные силы, действующие внутри нашего церковного организма. Я имел неоднократные разговоры с нашим бывшим первоиерархом митрополитом Агафангелом на тему того, что он стал называть стростильным экуменизмом. Это особое представление о том что церковь или истинная церковь в данном случае разделилась на ветви, которые разнятся своим учением и жизнью, могут не признавать друг друга, могут не сослужить друг другу, но каким-то мистическим образом тем не менее составляют истинное тело Христово просто по факту своего противопоставления так называемому официальному православию. То есть, что церковь от расколов и разделений, соединиться в единое тело, как сказано в принятой в 1983 г. анафеме. Я даже шутил, если можно сказать, такие были горькие шутки скорее, что мы под свою собственную анафему падоша. Владыка, говорю, посмотрите, что мы из себя представляем, что, допустим, Мансонвилль в Квебеке – это три или четыре конкурирующих друг с другом синода. Тем не менее мы всех их считаем по умолчанию исповедниками или принадлежащими к какой-то невидимой внешней церкви. Что я тут еще могу сказать? По моим наблюдениям, в каждом из этих образовавшихся синодов попытки нахождения собственной самоидентичности культивировались или развивались в какие-то нецерковные, малоцерковные учения, представления, которые в другое время можно было бы назвать маргинальными. Это могло быть что угодно. Не знаю, почитание царя Ивана Грозного или особое отношение к изгнанным с Афона в 1913 году имяславовцам. На основании своих особенностей, как мне казалось, эти разные группы пытаются самоутвердиться, найти свое собственное знамя, под которым они могли бы привлекать своих единомышленников и отличаться тем самым от других, обвиняя их в том, что они не разделяют ту или иную точку зрения, поскольку какие-то остаточные представления о том что церковь все-таки «единая», сохранялись и сохраняются во всех этих группах. Причем, что интересно, многие из этих групп возглавляются или включают в себя очень благочестивых людей. Могу сказать, что даже, скажем, наш синод, бывший владыки Андроника, возглавляется совершенно замечательным человеком. Владыка Андроник, с моей точки зрения, как монах, а я все таки достаточно много видел в своей жизни монахов, являет из себя редкий образец незлобия, причем абсолютного незлобия, незлопамятности, такого прощения, готовности к молитве. Очень много личных добродетелей имеет. Подобную историю можно отметить и в отношении многих других. Допустим, в России русская православная, истинно православная церковь, возглавляемая сейчас митрополитом Тихоном (Пасечником) – это та церковь, которая в конце концов присоединилась и моя изначальная община матери Маргариты в Воронеже. У них также вся их церковная жизнь сопровождалась чередой если не скандалов, то внутренних расколов, разделений. На каком основании? Например, один из их епископов Гермоген, бывший Николай в миру, был хорошим знакомым, духовным другом матушки Александры (Губаревой) из моего прихода в Воронеже. Она его знала лично и свидетельствовала мне всегда, что это замечательный молитвенник, монах. Но вот этот замечательный человек, будучи поставлен во епископа, в какой-то момент понял, что он был, по его мнению, неправильно крещен. Он одел на себя епископское облачение, залез в бочку и перекрестил себя со словами крещается епископ Гермоген, что послужило основанием для его запрещения в синоде владыки Тихона и, естественно, к большому скандалу среди верующих. Подобные вещи начали накапливаться и в нашем небольшом синоде на протяжении лет. Особенно после нашего разделения с владыкой Агафангелом в 2016 году. Тоже такой пример, что это была большая церковь.

А вот отец Олег, Вы упомянули про экуменизм. Остались без ответа вот эти чаяния, которые соборяне в 2006-м году выразили нашим архиереям, чтобы Зарубежная Церковь продолжала настаивать на выходе РПЦ из Всемирного совета церквей. Именно по этому вопросу какая у вас точка зрения?

С семьей В.А. Скок в храме Св. блаж. Ксеньи

Вы знаете, я, конечно, всемерно поддерживал и в то время и поддерживаю сейчас это пожелание по отношению к нашему священноначалию. И для меня, честно скажу вам, одной из последних соломинок, которые склонили мою личную чашу весов в пользу решения вернуться в РПЦЗ стало охлаждение отношений между руководством нашей церкви в Москве и международными организациями вследствие конфликта на Украине. Как известно из православного катехизиса, что Господь даже зло, проистекающее от уклонения свободной воли, добра, часто обращает во благо. Мне кажется, что вот степень вовлеченности наших иерархов в экуменическое движение, может быть даже и вопреки желанию многих из этих иерархов, из-за таких промыслительных действий очень серьезно ограничена. И мне это кажется очень таким положительным моментом. То есть, Господь вот таким страшным образом, может быть, ведет к выздоровлению церкви, преодолению какого-то внутреннего соблазна. Потому что такая же ситуация была, если обратиться к истории, и во время падения Византийской империи, когда все эти даже не униатские надежды, а надежды на христианское единство всегда подвергались испытанию мечом и огнем. В данном случае, мне думается, что мы находимся на пути к нахождению нового баланса в этом отношении, который, может быть, является более приемлемым с точки зрения таких традиционных, зарубежных, если угодно, взглядов на допустимость участия церкви в экуменическом движении. Хотя, конечно, я понимаю историю экуменического движения и реальную вовлеченность наших иерархов в нее. Но просто мне кажется, что в данном случае происходит переоценка роли христианского единства в деле церковного строительства. Так же как в советское время Русская Православная Церковь участвовала в экуменическом движении, в основном с тем, чтобы кроме свидетельства о православии, кроме официальной риторики, еще и для того, чтобы смягчить давление на себя со стороны безбожной власти. Поэтому в настоящее время сам факт обострения межправославных отношений, и не только межправославных, но и межхристианских отношений, вплоть до разрыва молитвенного общения между Константинополем и Москвой, сам факт образования африканского экзархата в недавнее время, основанные, в конечном счете, на разных оценках событий на Украине. Это с одной стороны поддерживается рядом древних православных церквей, а Русская Церковь здесь находится в такой оборонительной позиции. С моей точки зрения, это должно привести к новому переосмыслению роли и места экуменического движения в жизни церкви. Поэтому я не сомневаюсь, что мы на правильном пути. То есть, рано или поздно это приведет к новому балансу. Произойдет какая-то перегруппировка.

Спасибо. То есть, в событиях последовавших за Четвертым всезарубежным собором, Вы не видите аналогии с унией, 1596 года, когда в Западной Руси православные стали поминать папу римского?

Я бы не стал ее использовать. В то время, когда это происходило, 15 лет назад, мне казалось, что это достаточно справедливая оценка вещей. Сравнение ее с унией. Но за эти 15 лет я вам просто могу такой пример привести. В нашем собственном маленьком синоде пару лет назад без моего участия было принято решение о том, чтобы перекрещивать всех приходящих к нам из официальных юрисдикций вплоть до миропомазания, даже тех, которые не были крещены православным образом через погружение, а так же тех кто были приняты в Православие через миропомазание. Я пытался поставить вопрос о том что это не соответствует канонической практике никакой поместной церкви. Но, к сожалению, услышан я так и не был. Более того, это приводило к очень печальным инцидентам, когда к нам пытались присоединиться группы, допустим, верующих из других юрисдикций или из нашей собственной возвращались, переходили из одного прихода в другой. Даже в нашем приходе в Торонто большая группа прихожан не была принята из нашего другого прихода, потому что они были крещены обливательным путем. Понимаете, эти люди из нашего синода. Если они находились в полном молитвенном евхаристическом общении, то требование их перекрещивания задним числом являлось еще более несообразным, с моей точки зрения, чем требование принятия прихожан из других поместных церквей через чиноприем первым или вторым чином. То есть, не через покаяние, а через миропомазание или крещение. К сожалению, во всех образовавшихся юрисдикциях так называемых осколков РПЦЗ, если можно их так назвать, у них практически везде вырабатывается со временем вот эта абсолютно зилотская или какая-то неправославная фразеология.

То есть, должна быть некая инаковость?

Причем эта инаковость, как правило, проталкивается активными священниками. Епископы часто попадают под влияние той или иной группы экстремистов, которые навязывают свою точку зрения для всех. А духовенство, которое с этим не согласно, просто оказывается вытолкнуто за границу этого круга единомышленников.

 Опять–таки нет диалога. Люди не задают вопросы, а оперируют утверждениями.

Когда я выразил свое несогласие с этим, то просто перестал получать приглашения на епархиальные собрания, хотя я в принципе являлся секретарем канадской епархии синода Владыки Андроника. Это просто пример. Причем никакие ссылки на святых отцов, на практику, на опасность перекрещивания, поскольку мы верим в одно крещение, ссылки на элементарную логику… Я пытался владыке Андронику в своем последнем разговоре с ним объяснить, что если он настаивает на перекрещивании прихожан, которые у нас уже сами причащались, то есть, настаивает на исследовании образа их крещения  в Православную Церковь, то в этом случае он сам является не рукоположенным, поскольку был рукоположен владыкой Агафангелом, который, в свою очередь, является обливанцем. Ведь никто его не перекрещивал при приеме в Русскую Зарубежную Церковь, при хиротонии в епископы и позже. Даже такие явные противоречия не останавливают людей от упорствования в своих заведомо ошибочных взглядах. Поэтому это очень большое общее слабое место, точнее ахиллесова пята всех этих объединений, которые возникли.

Отец Олег, получилось, содержательная беседа надеюсь, что мы сможем и дальше беседовать, что Бог даст соборный процесс все–таки у нас начнется или продолжится и вы сможете принять в нем участие. Спасибо большое за беседу.

И вам спасибо.

Беседовал протодиакон Андрей Псарев