Церковно-каноническое положение Русского Рассеяния

От редактора

Протоиерей Григорий Ломако (1881-1959 гг.) представитель первого поколения русского зарубежного духовенства, уходящего корнями в духовное сословие императорской России. В Санкт-Петербургской духовной академии он был однокашником будущего полковника контрразведки Добровольческой армии Тихона Александровича Аметистова (1884-1941 гг.). Последний стал секретарем Высшего церковного управления на Юге России, затем в Константинополе и позже секретарем епархиального управления при митрополите Евлогии. О. Григорий был членом Всероссийского поместного собора 1917-1918 гг. и секретарем «ставропольского» Высшего Церковного управления на Юге России. В силу этих обстоятельств в эмиграции о. Григорий стал свидетелем «появления на свет» ВЦУ за границей, о котором он так ярко пишет. Ему принадлежат уникальные мемуарные заметки, например, о том, как митр. Антония «заманили» в эвакуацию из Новороссийска. В эмиграции служении о. Георгия проходило в разных странах и качествах, но всегда вне РПЦЗ (после раскола 1926 г.): в 1935-ом он участвует в проходившем в Сремских Карловцах совещании русских иерархов за границей, а в 1950-ом году, коротко занимает должность декана Свято-Тихоновской духовной семинарии в Пенсильвании. [1]А. Нивьер, Православные священнослужители, богословы и церковные деятели русской эмиграции в Западной и … Continue reading. Подчинение Московской Патриархии для о. Григория было так же неприемлемо, как и для РПЦЗ. 

Предлагаемое Вашему внимание эссе написано после участия о. Григория в роли свидетеля (эксперта-канониста) в двухмесячном процессе, проходившем в 1949 г., между РПЦЗ и Северо-Американской митрополией. В этом качестве о. Григорий проиграл своему менее маститому коллеге протоиерею Михаилу Польскому (1891-1960 гг.). По свидетельству последнего участие о. Григория было вполне честным в своей оценки неустроенности митрополии [2] Американская митрополия и Лос Анжелосский процесс, Джорданвилль, 1949, С.16. Настоящее эссе во многом повторяет ранний очерк о. Григория. [3]По поводу решения высшего суда штата Калифорнии по Лос-Анжелосскому делу Русско-Американский православный … Continue reading Возникшая полемика дополняет обширную дискуссию, воспроизводимую на этом сайте, в связи с изданием в 1948 г. протоиереем Михаилом Польским книги Каноническое положение Высшей церковной власти в СССР и заграницей. Аргументация со стороны РПЦЗ и Северо-Американской митрополии так же интересна в контексте судебных процессов РПЦЗ об обладании церковным имуществом. [4] Cм. обзор Priest Daniel Franzen, The Mayfield Parish, Congregationalism, and the American Orthodox Experience in the Twentieth Century О. Григорий в качестве основополагающего принципа православного устройства церковной диаспоры указывает на необходимость признания примата Вселенского Патриархата. О. Григорий цитирует слова митрополита Антония (Храповицкого), подчеркивающий этот особый статус в Православной Церкви. Важно иметь ввиду, что защищая в 1923 г. права Вселенского Престола, в связи с его возможной депортацией из Стамбула правительством Ататюрка, митрополит Антоний так же выступал против вмешательства Константинопольского Патриархата в дела Русской Церкви. [5]Скорбное послание Святейшему и Блаженнейшему Архиепископу Константинополя – Нового Рима и Вселенскому … Continue reading Так же как преп. Феодор Студит митрополит Антоний указывал и на особые права римского епископа [6]Высокопреосвященный Митрополит Антоний о Соединении Церквей, Церковные Ведомости, Ном. 19-20, 15/28 октября, 1923 г. … Continue reading, однако он так же был в единомыслии и со св. патриархом Фотием осудившем в девятом веке вмешательства папы римского Николая во внутренние дела Византийской Церкви. Перенесение понимания исключительных прав вселенского патриарха из византийского и османского прошлого в современные реалии ставит вопрос об одной из главных проблем церковного права на всех уровнях – как и кем будет осуществляться механизм сдерживания и контроля в отношении принятия решений вселенским престолом? Без наличия такового механизма надо констатировать, что Вселенский престол в отношении своей роли в кафолической Церкви считает себя обладающим особым статусом Ex Cathedra.

Диакон Андрей Псарев, 16 июля, 2021 г.

Больше 20 лет уже продолжаются церковные разделе­ния и нестроения в русском рассеянии. Вместо заповедан­ного нам единения и единства, — целый ряд всяких «юрисдикций», причем некоторые из них в своей не­примиримости нисколько не ослабевают. Иначе, как бо­лезнью, нельзя назвать это явление нашей церковно-общест­венной жизни, и, как всякая болезнь, оно имеет свои при­чины и основания, которые его вызвали и без удаления ко­торых невозможно прийти к успокоению и норме. Нельзя лечить нарывы наружными только пластырями и притирани­ями, оставляя без внимания существенную причину воспа­лительного процесса. Так точно и в данном случае. Необходимо нужно выяснить и уяснить себе, в чем причина или причины нашего недуга, твердо решив наперед не­медленно по выяснении их отбросить и от них совер­шенно отойти, на чьей бы стороне они не оказались. Это очень трудно, по человеческому рассуждению, даже не­возможно. Писал же один из виднейших представи­телей «соборной» юрисдикции в ответ на неоднократные и настойчивые предложения приложить все и всякие усилия для осуществления церковного единения и мира среди русского рассеяния: «… для этого потребуется много не только мудрости и рассудительности, но и подлинного мужества, полной искренности и даже исповедничества…» Совершенно верно, именно при наличии таких только качеств можно прийти к вожделенному для всех нас единению и миру, к заповеданному нам и потому неотложно обязатель­ному для нас единству. И не следует смущаться трудно­стями в осуществлении этого поистине святого дела и пре­пятствиями на пути к его достижению. Всемощная благо­дать Божия восполнит недостающее в нас и укрепит на­шу немощь в несокрушимость всеодолевающей силы — и тогда мы забудем о жалком лепете ничтожных слов, будто «мы теряем свое лицо, если отказываемся от того, на чем стояли раньше», как писал нам тот же видней­ший представитель «соборной» юрисдикции в ответ на наши мольбы подвигнуться на осуществление и совер­шение великого и святого дела — водворения Божьего мира в измученные сердца людские. О какой «утрате своего ли­ца» можно говорить тем, кто стремится к запечатлению на себе и на всей своей жизни света лица Христова, этого истинного Света всему миру, когда мы всеми своими силами тщимся быть едино в Нем, нашем Господе и Боге, в ис­полнение заповеданного нам?

Когда по неведомым и непостижимым, но всегда бла­гим и всегда истинным судам Божиим над землею и державой Российской разразилась эта ужасающая гроза и буря, конца которой мы не видим еще и теперь, тогда многие и многие сотни тысяч, миллионы русских людей очутились за пределами родной страны и по большей час­ти вне пределов Российской Церкви. Эти. изгнанники, ставшие скитальцами по всему лицу земли, утратили, каза­лось, все, что можно человеку на земле потерять. Но чудом несказанной милости Божией они сохранили сокровище, ценнее всех сокровищ мира, — свою веру православную.

И с первых же дней своих скитаний они не мыслили своей жизни вне Церкви и без Церкви. Храм стал для них сосредоточием их жизни, приход — формой их общественной деятельности. Я живо помню первые годы нашего изгнания, когда — изволением Божиим — я имел возможность посетить почти все пункты нашего рассеяния на Ближнем Востоке: Константинополь, Салоники, Афины, Бейрут, Кипр, Египет, Балканы, — везде и всюду рус­ские «беженцы», изгнанники, скитальцы с первых же дней своего прибытия в то или другое место своего посе­ления первое, что начинали устраивать и делать, — это созидать храм, организовывать приход. Думаю, что по­добное было и на Дальнем Востоке, и во всех других местах нашего рассеяния. Меня лично настойчиво звали на о. Люсон, в Манилу, «мы не можем жить без хра­ма и без батюшки», — писали мне оттуда. Словом, буквально по всему лицу земному раскинулись русские приходы, которые, понятно, нуждались в руководстве, в управлении и по самому существу строя церковной жизни — в благодатном возглавлении архиерейской властью. Вставала за­дача — устроить, управить, «окормить» (от слова «корма, кормило» — руль, а не от слова «кормить» — питать) всю эту мас­су русских людей, рассеявшихся по всем частям света. И вот теперь, по истечении более чем четверти века со всею откровенностью следует сказать, что мы с этой задачей не справились, и не видно также, чтобы мы могли разрешить ее сами по себе, если останемся при прежнем образе мыслей по вопросу устроения нашей церковной жиз­ни.

200-летний период синодального управления Русской Церковью (вернее — «обер-прокурорского»), когда Цер­ковь стала одним из «ведомств» сложной государствен­ной машины, не остался бесследным в сознании русских людей, особенно в сознании эмигрантов первых на­ших «эвакуаций». За этот 200-летний период бытия Рус­ской Церкви большинством русских людей была утрачена чистота церковного самосознания. Было утрачено сознание единства Церкви, ее вселенскости, ее самодовлеемости. Со­знание своей связи с Единой, Святой, Соборной и Апос­тольской Церковью, сознание необходимости этой связи или ослабело до самой последней степени, или преломи­лось в приписывание Церкви Российской всех предикатов Вселенской Церкви, так что получалось, что Поместная Церковь Русская — она-то и есть, собственно, церковь Все­ленская, и вне Русской Церкви ничего церковного, право­славного и нет. Есть какие-то там греки, румыны, арабы, но это ведь «незначительное количество», «у моего благочинного больше православных в благочинии, чем во всем его (одного из восточных патриархов) патриарха­те», — по выражению одного из членов Русского Св. Правительствующего Синода. Такое состояние церковного са­мосознания и было глубинным основанием возможности возникновения Русских Заграничных Соборов и Сино­дов. Возникла эта мысль и осуществилась в Константи­нополе, куда прибыла в ноябре 1920 г. после героической, но бесплодной борьбы с красной нечистью армии ген. Вран­геля. В первое время после прибытия в Константино­поль и на Балканы эти бойцы за честь России и ее целост­ность, за родную землю и веру православную, все нахо­дились еще в неостывшем и неутихшем пафосе прерван­ной — не прекратившейся, а именно прерванной — борьбы. Вождь Армии был с ней, в храмах поминали Благоверного вождя и Правителя. Конечно, это была только передыш­ка в неокончившейся еще борьбе. Скоро мы опять бросим­ся в бой и — с Божьей помощью — победим. Все истин­но, подлинно русское с нами и у нас. Там, в России, красная нечисть и несчастные мученики. Русская власть у нас. Армия, ее вожди, Правитель — с нами. При Прави­теле «Русский Совет», полнота власти… Таково было на­строение и самосознание у большинства русских изгнанни­ков в первое время после Крымской Эвакуации. На этой почве и выросла мысль об открытии Высшего Русского Церковного Управления Заграницей. Мысль эта, выросшая на почве государственно-политических переживаний, стре­млений и задач, проникнута была, само собой понятно, этой же государственно-политической стихией, и в деле устро­ения чисто церковной жизни не могла, как это показало дальнейшее, дать благоприятных результатов. По суще­ству дела, мы все, прибывши в Константинополь, стольный град Вселенского Патриарха, предстоятеля первого Престо­ла Церкви Божией, должны были бы, чрез наших архи­пастырей, обратиться к нему с просьбой управить нас церковно и устроить. Как было бы это прекрасно, вполне согласно с церковными канонами, а потому — благотворно и спасительно! Мы сразу же стали бы на церковное ос­нование в своем устроении нашей церковной жизни, а по­тому никакие «юрисдикции» в будущем стали бы сра­зу невозможными. Этого не произошло. Мы забыли и смысл церковных канонов, и живые примеры недавнего, сравнительно, прошлого, когда единоверные греки в нача­ле 19-го столетия десятками тысяч спасались от турец­ких зверств в пределах южной России, при чем среди них были и святители, и ни этим грекам не прихо­дило в голову открывать у нас свои греческие епархии, ни нашему Св. Синоду — устраивать для них высшие загранич­ные греческие церковные управления. Православные из­гнанники поселялись в православной стране и этим са­мым входили в юрисдикцию Русской Церкви, святители же греческие, сохраняя, конечно, всю полноту и неруши­мость архиерейских благодатных дарований, архиерейство­вать начинали только по получении от Св. Синода епархий в управление (преосвященный Никифор Феотоки — в Ас­трахань). Мы не оказались на той же высоте церковного самосознания. Я прекрасно помню тот сумеречно-туман­ный декабрьский день 1920 г., когда всегда бурно стре­мительный и никогда не уравновешенный Еп. Вениамин, тогда епископ «Христолюбивого Воинства», а теперь Мит­рополит Рижский, приехал в Константинополь со стоявшего на рейде нашего броненосца «Ген. Алексеев» с предложением открыть в Константинополе Высшее Цер­ковное Управление.

Митрополит Антоний и я стояли в пустой комнате верхнего этажа Русского посольства в Константинополе у открытого большого окна, смотрели на Босфор, чуть видные из-за дождя минареты Скутари и се­рую громаду турецких казарм Селимиэ в Кады-Киой. Вдруг входная дверь порывисто и с шумом открывается, и, когда мы обернулись, увидели вбегающего еп. Вениамина. Еще с порога, обращаясь к Митрополиту, он громко сказал: «Владыко? Мы (кто «мы»?) решили открыть здесь Высшее Церковное Управление». Со свойст­венной ему резкостью и прямотой Митрополит Антоний в ответ на это возглашение сказал, что надо быть совер­шенным дураком, чтобы думать об открытии своего Высшего Церковного Управления в стольном городе Вселен­ского Патриарха. Тем не менее спустя некоторое время старца-митрополита уговорили возглавить депутацию из русских архиереев (митрополиты Антоний и Платон, ар­хиепископы Анастасий и Феофан Полтавский и еп. Вениа­мин) в Патриархию с просьбой о разрешении русским святителям открыть в Константинополе Русское Высшее Церковное Управление. Некоторые из представителей «Всезаграничной Соборной юрисдикции» говорят, что она, будучи непосредственной преемницей Высшего Церк. Уп­равления на Юге России, возникшего по постановлению Ставропольского (на Кавказе) Собора, началом своего заграничного бытия имеет «собор русских архиереев в Константинополе, который переименовал южное церков­ное управление в России в Высшее Русское Церковное Уп­равление Заграницей и с тех пор стал собираться еже­годно согласно канонов (?)» («Каноническое положение Высшей Церк. Власти в СССР и заграницей», прот. М, Польский, стран. 13).

Случайное собрание архиереев-беженцев, покинув­ших свои епархии «на волю Божию» называть собором можно только под влиянием предвзятой мысли оправдать создавшееся положение. Преемства в этом «соборе» с Вр. Высшим Церковным Управлением, бывшим на Юге России по постановлению Ставропольского (на Кавказе) со­бора, усмотреть никак невозможно: из избранных на Ставропольском соборе членов Высш. Церк. Управления в константинопольской группе действующих архиереев не было ни одного. Но если бы даже это совершенно случай­ное собрание русских архиереев-беженцев в полупус­той комнате, где обитал Владыка Анастасий, и было собо­ром и положило начало бытию Заграничного Высшего Рус­ского Церк. Управления, «переименовав Южное Церковное Управление в России» в Заграничное, как пишет в сво­ей книге прот. М. Польский, зачем тогда потребовалась депутация русск. святителей в Патриархию? Депутация ведь от­правилась не с заявлением об открытии Высш. Церк. Уп­равления, а с просьбой о разрешении открыть какой-то ор­ган управления. И Вселенская Патриархия устами тогдашнего Местоблюстителя Патриаршего Престола Митрополи­та Брусского Дорофея воздала должное признаваемому всем православным миром церковному авторитету Мит­рополита Антония, сказавши, что под его председательст­вом разрешает всякое начинание, ибо Патриархии ведомо, что «Ваше Высокопреосвященство не совершит ничего неканонического». В грамоте же, которая была получена не­замедлительно, говорилось следующее: «Апотелесите (пе­речисленные выше в этой грамоте архиереи: М-т Антоний, М-т Платон, Архиеп. Анастасий, Архиеп. Феофан Полтав­ский, Еп. Вениамин) ипо тин Анотатин Простасиан ту икуменику Патриархиу Просорунин экклисистикин Эпитропиан мел лусан эпивлепин ке диэвенин тин экклисиастикин эн гени зоин тон эн то Эксотерико эн ти периохи ми Орфодоксон Пе­рифериен эврискоменон россикок парикион», т. е. Вселенс­кая Патриархия разрешает перечисленным выше русским архиереем (тем персонально, кто к ней обратился) учре­дить временно — «тин просоринин» церковную эпитропию, (т. е. попечительство), сразу же указывая и цель учреждения означенной эпитропии, и сферу, и объем ее деятельности: она учреждается, по мысли Патриархии, для наблюдения и устройства церковной в общем порядке жизни русских приходов, находящихся в неправославных областях “меллусан эпивлепин ке диэвенин тин экклисиатикин эн гени зоин тон эн то эксотерико эн ти периохи ми орфодоксон пе-риферион эврискоменон россикон парикион».

Невзирая на такое ясное, точное и определенное указание Вселенской Патриархии и относительно характера и объема деятельности учрежденной ею и находящейся под ее высшим руко­водством церковной эпитропии, русские владыки, инициаторы учреждения Заграничного Русского Высш. Церк. Уп­равления, почитали себя высшей церковной властью, гово­ря, что приведенные выше слова указа Вселенской Патриар­хии нужно «понимать расширительно». Одним из первых проявлений такого «расширенного» понимания прав упомянутой эпитропии было расторжение браков. Однако, Вселенская Патриархия сразу же официально заявила, что учрежденной ею церковной эпитропии для устроения церковной жизни русских изгнанников никак не принадле­жит право заниматься бракоразводными процессами и рас­торгать браки. Точно так же Вселенская Патриархия не при­знавала за Архиеп. Анастасием, именовавшимся в то время «Управляющим русскими православными приходами Константинопольского округа», права совершать рукоположения без благословения и разрешения на То Вселенс­кой Патриархии, как это видно из дела о рукоположении певчего Русской Госпитальной Церкви, что в Харбине, Ген­надия А. Егорова (ныне протодиакона в Пекине).

При таком определенном, ясном и точном отно­шении Вселенской Патриархии к открытой ею Временной Церковной эпитропии, которая сама себя именовала Русским Высшим Церковным Управлением Заграницей и в смысле такого именно наименования пыталась открыть свою деятельность в Константинополе, продолжать такую деятельность, развивать ее, управлять, — в Константинопо­ле не представлялось никакой возможности. И Митроп. Ан­тоний в ясный, морозный февральский вечер (1921 г.) от­был с вокзала Сиркеджи в Стамбуле в Сербию.

Патриарх Сербский Димитрий братски принял Митро­полита Антония, отвел ему соответствующее помещение в своем патриаршем дворце в Сремских Карловцах и сра­зу же после прибытия Митроп. Антония в пределы Серб­ской Церкви предоставил ему управление всеми русскими приходами в Югославии (в то время — Королевство Сер­бов, Хорватов и Словенцев — СХС). И Митроп. Антоний стал таким образом епархиальным архиереем сербской церкви для русских приходов, в ней обретающихся. Акт со стороны Патриарха Димитрия глубокой церковно-ка­нонической мудрости и горячей любви к русским изгнан­никам. Но усмотреть в этом шаге что-либо, хотя бы в самой отдаленной степени говорящее об открытии в пре­делах Сербской Церкви Русского В. Ц. Управления, не пред­ставляется никакой возможности, не говоря уже об основном условии устроения церковной жизни, именно что адми­нистративные волеизъявления высшей церковной власти ка­ждой поместной церкви имеют и могут иметь всякую ка­ноническую значимость только в пределах этой церкви. Если даже и допустим (чего на деле совершенно не было), что патриархи сербские Димитрий и Варнава согласились при­знать за русскими церковными организациями, находящимися в Сербии, права и прерогативы Высшей Церковной Вла­сти (неизвестно только в точности, над кем, собственно, эта власть распространялась), то такое признание могло иметь значение и какую-то силу, конечно только в Сер­бии.

Здесь следует отметить, что Патр. Варнава, так го­рячо любивший Россию, как, может быть, редкий из нас любит свою поистине многострадальную родину, дви­жимый этой любовью и всею душою своей желавший возро­ждения и восстания в прежней славе и мощи державы Рос­сийской, «Майки Русии», как говорили сербы, в своем от­ношении к русским церковным учреждениям был бо­лее широк и терпим, чем он по своему положению Пат­риарха Сербского даже мог. В пределах своего патриар­хата, «в столпостенах Сербской церкви», по его собственному выражению, он мог за русскими «Архиерейским Синодом» и «Собором» признавать действенность, зна­чение и компетенцию, какие были ему угодны. Но вне этих пределов его голос терял свое решающее и определяю­щее значение. Отчасти он и сам это понимал, когда се­товал передо мною, что «они за моей спиной хотят уп­равлять всем светом». Но вместе с этим он нашел возможным для себя возглавить Комитет по устроению Храма-Памятника (в память убиенного Государя Императо­ра Николая Александровича), при чем этот храм предрешено было воздвигнуть не в пределах Сербской Церк­ви, а в Бельгии, где по определению Вселенского Патриарха и по королевскому декрету главою всех православных признавался архиеп. Александр, бывший викарием у митр. Евлогия. Храм же находился в ведении «соборного» ду­ховенства.

Возникшее без всяких канонических оснований, по побуждениям скорее национально-политическим, нежели чисто церковным Русское Высшее Заграничное Церков­ное Управление, переименовавшее себя потом в «Рус­ский Архиерейский Синод Заграницей» не имело никакой силы управить и окормить в церковном отношении рус­ское рассеяние, его объединить и дать ему необходимую силу несокрушимого единства. Отношение к этому правяще­му заграничному русскому церковному органу Патриархов Вселенского и Сербского ясны из предыдущего. Другие автокефалы также не признавали за ним прав по управле­нию русским рассеянием, как это видно из фактов, с неопровержимой ясностью говорящих об этом.

Ко­гда упомянутый выше Архиерейский Синод назначил Ар­хиепископа Гермогена (Максимова) управляющим русски­ми приходами в Греции, то Митроп. Афинский Хризостом, братски любовно его принявший, разъяснил ему, что всеми православными приходами Элладской Церкви управляет иерархия этой церкви, а потому Архиеп. Гермоген рассматривается им как гость. В таком положении он может проживать в пределах Элладской Церкви, но управлять в ней какими бы то ни было православными приходами ему невозможно. Подобное же отношение к Архиерейско­му Синоду было и со стороны Румынского Патриарха Миро­на, когда означенный Синод пытался при содействии Юго­славского Министерства иностранных дел назначить в Бухарест после смерти прот. И. Каневского своего канди­дата. Неоднократные столкновения по вопросу об освя­щении храмов, рукоположений в священные степени, по­стрижения в монашество, бывшие у Митр. Анастасия с Иеру­салимской Патриархией и ведомые Архиерейскому Синоду несравненно лучше, нежели нам, совершенно ясно гово­рят о взгляде Иерусалимской Патриархии на юрисдикцион­ные права Архиерейского Синода. Завершительным ак­кордом, определенно и ясно выражающим взгляды Пра­вославного Востока на Русский Архиерейский Синод Загра­ницей, следует считать изданную Вселенской Патриархией книгу под заглавием «Зитима тон Россон Архиереон Просфигон», в которой, наименование упомянутого выше Синода всегда приводится в кавычках («так называемый») и характе­ризуется как «самозванный» и «самовольно носящий ти­тул» — «Автокалумени», «Автотитлофорумени».

О его же юрисдикционных правах говорится опре­деленно, что он не может иметь никакой канонической силы и никогда не получал благословения от Вселенской Патриархии на осуществление и проявление своей власти, как Синода, т. е. «правящей и верховной власти над русскими в рассеянии» «Архиератики Синодос тис Россикис Экклисиас ту “эксотерику” (кавычки подлинника) Удемиан каноникин ипостасин на эхин ке удэпотэ элавеп Эвлогиан ту Икумэнику Патриархиу прос эксаскисин Синодикис эксуиас эпи­тон Россон ту Эксотерику».

Русские иерархи, по мнению Вселенской Патриархии, обретающиеся в Сербии и других церковных областях, не имеют никакого канонического основания для проявления и осуществления пастырского и церковного служения в этих областях: «И эн Сэрвиа ке эн аллэс экклисиастикэс перифориэс эврискомени Росси иерархэ Удэмиан кектинтэ армодиотита прос эксаскисин пиманторикон к экклисиастикон дикеоматон эн тэс перифериэс тавтэс».

Можно, если угодно, не соглашаться с этим взгля­дом, строго-церковным и безусловно каноническим. Самая очевидная истина бывает бессильна сразу опроверг­нуть упрямство человеческое и отстаиваемые им заблужде­ния: можно в силу непоколебленности этого упрямст­ва его оспаривать, но нельзя и совершенно недопустимо его замалчивать или отвергать просто потому, что это «взгляд греков», «греческое мнение», («взгляд русских» или «русское мнение», как и всякие другие «национальные взгля­ды и мнения» еще никогда не были и не могут быть сино­нимами истины).

И уже совершенно непонятно, как мож­но говорить, что «в действительности начало русской цер­ковной организации заграницей, т. е. Русского Архиерейского Заграничного Синода, было положено актом Константино­польской Патриархии от 2 дек., 1920 г.», как это говорит проф. С. В. Троицкий, юрисконсульт упоминаемого Сино­да, в своей статье «Папистические стремления греков», по­явившейся в свое время (1936 г. номера 5 и 6) в официальном органе Сербской Церкви «Гласник» и перепеча­танной в том же году в ном. 2 издававшегося в Пари­же (митр. Серафимом, тогда законопослушным Архиерейскому Синоду, во время войны бывшим усердным молит­венником о победе вождя германских армий, а теперь — экзархом Московского Патриарха) журнал «На Страже Православия». Возможность такого утверждения со стороны проф. С. В. Троицкого относится, очевидно, к тем выс­шим сферам профессорского ведения, которые недоступ­ны для непосвященных, вращаясь в которых, можно утверждать несуществующее и своим авторитетом профессора-специалиста в данной области придавать нужную действенность и нужную значимость приводимому документу.

Таким образом, выясняется постепенно настоящее каноническое положение так называемых «соборных», или, в просторечии, «карловацких» русских церковных учреждений. Православные автокефальные церкви Востока относятся к ним, выражаясь сдержанно и мягко, молчали­во-отрицательно и то, памятуя о былой России, щедродатель­ной и благочестивой: все же эти учреждения по своему личному составу русские. Сами же эти учреждения, в обосно­вание каноничности своего бытия, обычно ссылаются на свое правопреемство (?) Высшим Церковным Управлением, бывшим в период гражданской войны на Юге России, на известный указ Патриарха Тихона от 13/20 ноября 1920 года за № 362 и на некоторые правила Всел. и Поместн. Соборов (6 Вселен. 37 и 39; Антиох. 19; Сардикийск. 17). Рассмотрим эти основания.

Когда Добровольческая Армия под командованием ге­нерала Деникина освободила из-под большевистской власти громадные территории на Юге России (Северный Кав­каз, южное течение Волги, Дон, Крым, Екатеринослав, Одесса, Харьков, Полтава, Киев и друг.), тогда, естественно, встал вопрос о необходимости церковного центра, возглавляющего, направляющего, согласующего и объединяющего действия и все акты церковной жизни, вопрос о необходимости создания и устроения некоего органа Высшей Церковной Власти, учреждения Высшего Церковного Уп­равления. Со всею возможною осторожностью и осмотри­тельностью приступили инициаторы этого дела к его осуществлению. Душой и вдохновителем его был прото­пресвитер Армии и Флота о. Г. И. Шавельский, я принимал участие в предначинательных работах в качестве рядо­вого члена. Не имея возможности вступить в какие бы то ни было сношения с Патриархом Тихоном, было решено: а) считать принимаемые меры чисто временными, впредь до связи со Святейшим Патриархом и состоящими при нем Высшими органами управления Российской Церковью — Свя­щенным Синодом и Высшим Церковным Советом, с обязательным докладом им обо всем содеянном и со­вершенном, и б) ограничить круг и объем деятельности предполагаемого к открытию учреждения самым необхо­димым, так что, напр., все высшие награждения были ис­ключены совершенно, ибо в годину величайших потрясе­ний церковной жизни высшие награждения не являются неот­ложной необходимостью. Против такого понимания ха­рактера и объема деятельности предполагаемого Высшего Церк. Управления не возражал никто, кроме еп. Аксайского Гермогена, усматривавшего в этом лично против него выпад, так как он «должен уже получить орден Св. блогов. кн. Александра Невского…» Он его и получил от донского атамана ген. Краснова.

Для осуществления и проведения в жизнь указанного начинания был созван со­бор в Ставрополе (на Кавказе) по образцу Великого По­местного Собора Российской Церкви в Москве 1917-18 гг., т. е. архиереи освобожденных от большевистской власти епархий, по два представителя от клира и по три от ми­рян. Были привлечены к участию в соборных рабо­тах члены Московского Собора, находящиеся на Юге Рос­сии и представители от Добровольческой Армии. В таком своем составе Ставропольский Собор (заседания собора происходили в прекрасной Крестовой церкви ставрополь­ского архиерейского дома) и постановил учредить Вре­менное Высшее Церковное Управление на Ю.-В. России, с указанным выше характером и объемом его деятельности. В его состав входили епископы, клирики и миряне, все избранные Собором. Председателем был избран архиеп. Донской и Новочеркасский Митрофан, товар. председателя — архиеп. Таврический Димитрий. Происходило все это в мае 1919 года.

С крушением Деникинских армий, после новороссийской эвакуации (начало марта 1920 г.), в Крыму, где ген. Врангель пытался продолжать борьбу с красными захватчиками российской власти, из избранных на Ставропольском Соборе членов Высш. Церк. Управле­ния оказался один только архиеп. Димитрий, так как про­топресвитер Г. И. Шавельский, признанный Моск. Пом. Собором пожизненным протопресвитером Армии и Флота, по проискам еп. Вениамина (упоминавш. в начале этой статьи) был выслан ген. Врангелем из Крыма, при чем приказ покинуть Крым был вручен ему в первый день Пасхи, когда протопресвитер Г. И. Шавельский в тифе, с высокой температурой лежал в кровати. В составе открытого (не могу сказать, кем и на каких основаниях) уже в Крыму Высш. Церк. Управления, кроме архиеп. Дими­трия избранного, как это было уже сказано выше, на Собо­ре в Ставрополе, — остальные лица (числом 6) вошли по чьему-то (для меня неведомому) приглашению или назначе­нию, но отнюдь не по соборному избранию, так что преем­ство с Высшим Церковным Управлением, бывшим в деникинский период в Екатеринодаре и Таганроге, было нарушено и в личном составе, — и в принципе образо­вания В. Ц. У. и его пополнения.

Нарушенным оказалось и понимание характера и объема деятельности. ВЦУ в Крыму почитало несомненным, что круг его деятельности рас­пространяется не только на территорию, занятую армией ген. Врангеля, но гораздо шире, и почитало себя носителем Все­российской Церковной Власти подобно тому, как генерал Врангель и органы правления при нем состоящие, почитали себя носителями Всероссийской Власти гражданской. Толь­ко этим можно объяснить назначение Крымским В. Ц. У. архиепископа Евлогия управляющим русскими церквами и приходами в Западной Европе, о чем Владыка Евлогий, на­ходясь в Сербии, сначала приходским священником, а по­том законоучителем одного из русских женских институтов, ничего и не знал. Этим же объясняется и воз­ведение в сан епископа ректора Таврической Духовной Семинарии архимандрита Серафима (Соболева) с оставле­нием его в занимаемой должности, но с назначением в гор. Лубны, викарием Полтавской епархии, в виду настой­чивого ходатайства архиепископа Полтавского Феофана о даровании ему викария, так как он, архиепископ Феофан, испытывает необычайные трудности в управлении Полтавской епархией. Было это в начале октября 1920 года, а 30 октября армия ген. Врангеля, никогда не доходившая до Полтавской губернии, покинула Крым. Архиепископ Феофан во все это время жил в Георгиевском Балаклав­ском монастыре, на самом берегу Черного моря, а недав­но назначенный в Лубны епископ Серафим покинул Крым, так и не увидавши города, куда он был назна­чен.

В Константинополе из членов Крымского В. Ц. У. был только епископ Вениамин, тот самый, который и предложил открыть там, в стольном граде Вселенского Патриарха, Русское, уже Заграничное, Высшее Церковное Управление. Совершенно ясно, что он сам не находил и не усматривал никакой преемственности с Управлением, бывшим на территории России, в пределах Русской Церкви, раз он говорил об «открытии», а не о продолжении деятельности прежних Управлений. Так понимали это и русские святители, отправившиеся в ноябре 1920 г. в Патриархию с просьбой о разрешении им открыть в Константинополе Высшее Церковное Управление. Так это понимала и Патриархия, разрешивши этим святителям учредить в Константинополе временную церковную эпитропию под своим верховным главенством, указав точно очень ограниченный круг и объем деятельности этой эпитропии. И поэтому совершенно непонятно, как и на каком основании мог прот. М. Польский в своей книге писать, что «в Константинополе в ноябре 1920 г. русские архиереи составили свой первый собор, который и переименовал южное церковное управление России в Высшее Русское Церковное Управление заграницей» («Канонич. Положение Высшей Церк. Власти», стр. 113).

Таким образом, никакого преемства Заграничных Высших Церковных Учреждений с бывшим на Юге России В. Ц. У. нет, как и не было в Константинополе в ноябре 1920 г. никакого «первого собора» и «переименования». Как все это происходило и что именно было, об этом полно, точно и вполне соответствующе действительности было сказано выше: я сам лично был свидетелем и участником всего происходившего.

Когда учреждалось Заграничное В. Ц. Управление в Константинополе, перенесшее вскоре (в феврале 1921 г.) свою деятельность в Сербию; когда бурно-пламенный и всегда неустойчивый еп. Вениамин устраивал в Константинополе летом 1921 года, в отсутствие архиеп. Анастасия, бывшего в то время в Палестине, «первый Константинопольский съезд духовенства и мирян», когда в ноябре, 1921 г. в Сремских Карловцах был созван «Первый Всезаграничный Русский Собор», который Патриарх Сербский Димитрий называл просто «съездом» (и это не потому, что Патриарх Димитрий плохо говорил по-русски: он владел русским языком в совершенстве); когда этот собор занимался чисто политическими вопросами и задачами, пытаясь говорить от имени всей Русской Церкви и Патриарха Тихона; когда, наконец, этот собор оставил после себя надлежащим образом сконструированное «Загр. Высшее Церк. Управление», в то время никто из деятелей этого Собора и Управления не проводил в обоснование своей деятельности и бытия указа Патр. Тихона от 13/20 ноября 1920 г. за ном. 362, — и не потому только, что об этом указе в то время среди русского рассеяния ничего не было известно. Эти деятели просто считали, что они ни в каких внешних, вне их находящихся, обоснованиях не нуждаются, ибо источник и полнота власти находится в них самих, — в их собраниях, соборах, порождающих всякие управления. Во всяком случае на Карловацком Соборе в ноябре 1921 года никакого вопроса об этом не поднималось. Было просто и ясно: мы собрались, значит, мы собор, а потому никакие обоснования нам не нужны. И только потом стали ссылаться и на упомянутый выше указ Патриарха Тихона, и на церковные каноны. [7]Как широко понимали сами карловацкие соборные деятели свои права и компетенцию своих учреждений, явствует … Continue reading

Но что именно и в точности говорит этот указ?

Читаем по тексту, напечатанному в Троицком Православном Русском Календаре на 1948 г.: «По благословению Святейшего Патриарха, Священный Синод и Высший Церковный Совет имели суждение о необходимости, дополнительно к преподанным уже в циркулярном письме Святейшего Патриарха указаниям на случай прекращения деятельности епархиальных советов преподать епархиальным архиереем такие же указания на случай разобщения епархий с высшим церковным управлением или прекращения деятельности последнего, и на основании бывших суждений постановили.

Циркулярным письмом от имени Его Святейшества преподать Епархиальным Архиереем для руководства в потребных случаях нижеследующие указания:

1. В случае, если Священный Синод и Высший Церковный Совет по каким-либо причинам прекратят свою церковно-административную деятельность, Епархиальный Архиерей за руководственными по службе указаниями и за разрешением дел, по правилам восходящим к Высшему Церковному Управлению, обращается непосредственно к Святейшему Патриарху или к тому лицу и учреждению, какое будет Святейшим Патриархом для сего указано.
2. В случае, если Епархия, вследствие передвижения фронта, изменения государственной границы и т. д., окажется вне всякого общения с Высшим Церковным Управлением, или само Высшее Церковное Управление во главе со Святейшим Патриархом, почему-либо прекратит свою деятельность, Епархиальный Архиерей немедленно входит в сношение с Архиереями соседних Епархий на предмет организации высшей инстанции Церковной Власти для нескольких Епархий, находящихся в одинаковых условиях (в виде ли временного высшего правительства, или митрополичьего округа, или еще иначе).
3. Попечение об организации высшей церковной власти для целой группы оказавшихся в положении, указанном в п. 2., Епархий составляет непременный долг старейшего в означенной группе по сану Архиерее.
4. В случае невозможности установить сношения с Архиереями соседних Епархий и впредь до организации высшей инстанции Церковной Власти Епархиальный Архиерей воспринимает на себя всю полноту власти, предоставленной ему церковными канонами, принимая все меры к устроению местной жизни и, если окажется нужным, к организации епархиального управления применительно к создавшимся условиям: разрешая все дела, предоставленные канонами архиерейской власти, при содействии соответствующих органов епархиального управления (епархиального собрания, совета и проч.), или вновь организованных; в случае же невозможности составить вышеуказанные учреждения, самолично и под своею ответственностью.
5. В случае, если положение вещей, указанное в п. п. 2 и 4, примет характер длительный или даже постоянный, в особенности при невозможности для архиереев пользоваться содействием органов епархиального управления, наиболее целесообразно в смысле утверждения церковного порядка мерой представляется разделение епархии на несколько местных епархий, для чего Епархиальный Архиерей:

а) предоставляет преосвященным своим викариям, пользующимся ныне, согласно наказу, правами полусамостоятельных, все права епархиальных архиереев, с организацией при них управления применительно к местным условиям и возможностям;

б) учреждать, по соборному суждению с прочими архиереями Епархии, по возможности во всех значительных городах своей Епархии, новые архиерейские кафедры, с правами самостоятельных или полусамостоятельных.

6. Разделенная указанным в п. 5. образом Епархии образует из себя во главе с архиереем главного епархиального города церковный округ, который и вступает в управление местными церковными делами согласно канонам.
7. Если в положении, указанном в п. п. 2 и 4, окажется Епархия, лишенная архиерея, то Епархиальный Совет, или, при его отсутствии, клир и миряне обращаются к Епархиальному Архиерею ближайшей или наиболее для них доступной по удобству сообщения Епархии, и означенный архиерей или командирует для управления вдовствующей Епархии своего викария или сам вступает в управление ею, действуя в случаях, указанных в п. 5 и в отношении этой Епархии, согласно п. п. 5 и 6, при чем при соответствующих данных вдовствующая Епархия может быть организована и в особый церковный округ.
8. Если по каким-либо причинам приглашение от вдовствующей Епархии не последует, то Епархиальный Архиерей, указанный в п. 7., и по собственному почину принимает на себя о ней и ее делах попечение.
9. В случае крайней дезорганизации церковной жизни, когда некоторые лица и приходы перестанут признавать власть Епархиального Архиерея, последний, находясь в положении, указанном в п. п. 2 и 6, не слагает с себя иерархических полномочий, организует из лиц, оставшихся ему верными, приходы и из приходов — благочиния и епархии, предоставляя, где нужно, совершать богослужения, даже в частных домах и в других, приспособленных к тому помещениях и прервав церковное общение с непослушными.
10. Все принятые на местах, согласно настоящим указаниям, мероприятия впоследствии, в случае восстановления центральной Церковной Власти, должны быть представлены на утверждение последней.

Патриарх Тихон».

Мы полностью привели это постановление Священного Синода и Высшего Церковного Совета Православной Русской Церкви, состоявшееся по благословению Святейшего Патриарха, как это значится в приведенном выше тексте означенного постановления, ввиду очевидной, несомненной и чрезвычайной важности этого постановления в деле устроения церковной жизни нашего рассеяния.

При внимательном чтении означенного документа с неопровержимой убедительностью уясняется, что Святейший Патриарх Тихон и состоящие при нем органы высшего церковного управления Русской Церковью имели в виду не что иное, как Епархии этой церкви, могущие очутиться в указанных в этом документе затруднительных положениях. Указания, заключающиеся в этом акте Высшей Церковной Власти Русской Церкви, преподаются не кому иному, как Епархиальным Архиереям.

Термин «епархиальный архиерей» в Русской Церкви имел и имеет ясное и определенное значение — это архиерей, управляющий врученной ему епархией. Архиереи, не управляющие епархией, именовались викарными, присутствующими (т. е. в Синоде; был такой епископ Маркел Попель из униатского духовенства, не имевший епархии в управлении, но много лет присутствовавший в Синоде; епископ Никон, впоследствии получивший Вологодскую кафедру), находящимися на покое — «напокойными». Такое различие в наименованиях архиереев было ведомо авторам разбираемого документа, и потому встречающееся в нем неоднократно выражение «епархиальный архиерей» означает именно архиерея, находящегося во врученной ему и его управлению епархии и действительно управляющего ею. Такое понимание подтверждается всем текстом разбираемого документа. В п. 2 говорится о Епархии, отделенной разными обстоятельствами от центральной Высшей Церковной Власти и о соседних с нею епархиях; в п. 3 говорится о целой группе епархий, оказавшихся в подобном же положении; в п. 4 говорится об архиереях соседних епархий, т. е. о тех же «епархиальных архиереях»; в п. 5. говорится о возможности разделения Епархии, причем указывается, как епархиальный архиерей должен в этом случае поступать; в п. 6. говорится о такой же епархии после ее разделения; в п. 7 и 8 говорится о епархии, лишенной архиерея, вдовствующей, и указываются способы и меры к устроению и упорядочению ее жизни; в п. 9. говорится о случаях крайней дезорганизации церковной жизни в какой-либо Епархии и даются руководственные указания архиерею сей епархии в тот момент управляющему, т. е. тому же «епархиальному архиерею», как ему поступать в подобных случаях. Но нигде не говорится об архиереях, имевших у себя в управлении врученные им Богом («се аз и чада мои яже ми даде Бог») и Высшей Церковной Властью епархии; потом их оставивших «на волю Божию»; потом случайно где-то, вне пределов Российской Церкви, на территории другого Патриархата, другой автокефальной церкви, собравшихся и вдруг проникнувшихся желанием управлять, как это было с устроителями заграничных русских церковных учреждений в Константинополе. И потому совершенно произвольным и никак не соответствующим содержанию приведенного выше документа является заголовок, напечатанный над заглавием этого документа в Троицком Православном Русском Календаре на 1948 г.: «Основной закон Русской Православной Зарубежной Церкви».

Здесь, конечно, выражение «Русская Зарубежная Церковь» те, кто так надписывали только что разобранный документ, относят именно к «Карловацко-Соборным» русским церковным учреждениям. Но, как совершенно ясно видно из тщательного и беспристрастного ознакомления с означенным документом, он к «Карловацко-Соборным» учреждениям никак не относится и не может относиться.

Но что могут вообще выражать собою слова: «Русская зарубежная Церковь»? Зарубежная Церковь, Церковь за рубежом? За рубежом чего? Русская зарубежная Церковь, т. е. Русская Церковь за рубежом самой себя? За своим собственным рубежом? Или же Русская Церковь, находящаяся за рубежом Русской, Российской Державы, Русского Государства? Полагаю, что только в этих двух пониманиях и можно ставить вопрос о смысле слов «Русская Зарубежная Церковь», так как в своем земном, историческом бытии Единая, Святая, Соборная и Апостольская Церковь распадается на церкви: поместные, или, как прекрасно выражаются греки, «Святые Божии, всюду сущий по местом Церкви». Т. е. в своем земном, историческом устроении Церковь определяется только признаком территориальности, но никак не политическими, национальными, социальными или какими-либо еще другими признаками (Гал. 3, 28-29; Колос. 3, 11), ибо в Церкви Божией все и все, когда во всех Христос.

При первом понимании совершенно ясно получится внутреннее противоречие и явная бессмыслица. Не может быть поместная Церковь за рубежом самой себя и вне самой себя. Каждая поместная, в том числе и Русская Церковь строго ограничивается своими пределами, и вне их ее уже нет, вне своих пределов, она существовать не может. На это может быть возражение, что существо каждой поместной церкви составляет не территория, но те живые камни, из которых Церковь и созидается, и что вот эти живые камни могут быть вне пределов своей церкви, как в нашем случае русские скитальцы и изгнанники. Но тогда они, находясь в пределах других поместных церквей, уже в силу своего там пребывания автоматически входят в состав их, ибо, конечно, вхождение в Христову Церковь определяется чистотой правой веры и праведной жизни, но никак не политическими убеждениями или национальными признаками и чертами. Находящиеся же вне пределов поместных церквей, так сказать, in partibus infidelium для своего церковного устроения и оформления своей церковной жизни требуют особого акта со стороны всей Церкви Христовой, о чем будет сказано ниже, но именовать себя Зарубежной «такой-то» Церковью и они не могут. А для своего наименования могут употреблять только выражение: «Чада такой-то (имярек) Церкви в рассеянии сущие».

При втором понимании слов «Зарубежная Русская Церковь», т. е. при понимании их как наименования и определения частей Русской Церкви, находящихся за пределами Русского Государства, Русской Земли, эти слова могли бы относиться только к епархиям Японской и Северо-Американской и, может быть, к Китайской Миссии, как возглавляемой епископом. И таким образом, приведенное выше постановление Священного Синода и Высшего Церковного Совета от 13/20 ноября 1920 г. за ном. 362 могло бы относиться в то время, когда оно было издано, только к указанным выше епархиям: Японской, Северо- Американской и Пекинской Миссии. В настоящее же время означенный документ является каноническим основанием для устроения церковной жизни только епархий С.-Американской и Японской, т. к. начальник Пекинской миссии нашел возможным для себя подчиниться Московск. Патриарху. Но ни в коем случае и никоим образом это постановление высших органов Русской Церковной Власти не может относиться к русским архиереем, покинувшим свои епархии и собравшимся (совершенно случайно, нужно сказать) сначала в Константинополе, а потом в Сремских Карловцах. Юрисдикционная власть иерархии Русской Церкви не может простираться и иметь силу в пределах других поместных церквей.

Таким образом выясняется, что у «Карловацко-Соборных» русских церковных учреждений нет никакого преемства с бывшими в период гражданской войны на Юге России Высшими Церковными Управлениями. Выяснилось точно также из ознакомления и рассмотрения Постановления Священного Синода и Высшего Церковного Совета, состоявшегося по благословению Патриарха Тихона от 7/20-ХI, 20, за №362, что означенное постановление имело в виду епархии Русской Церкви и только к ним и относится. Но оно никак не может относиться к русским архиереем, имевшим у себя врученные им епархии в управлении, потом их покинувшим и уехавшим «по неизвестному направлению», без определенной цели и не зная точно, куда они уезжают или, говоря точнее, куда их отвезут…

В подтверждение своей правомочности «Карловацко- Соборные» учреждения ссылаются на некоторые правила Вселенских и Поместных соборов. А именно, они сами указывают правила VI Всел. 37 и 90; Антиох. 18; и Сардикийского 17.

Что же именно эти правила говорят? Ознакомимся с их текстом по «Книге Правил», изданной в свое время по благословению Св. Прав. Синода Русской Церкви:

VI Всел. Соб. правило 37-е: «Понеже в равные времена были варварския нашествия, и от того множайшие грады соделалпсь порабощенными беззаконным, и по сей причине предстоятелю такового града невозможно было, по совершению над ним рукоположения, прияти свой престол, и утвердиться на нем в состоянии свяшенноначальственном и тамо по предаваемому обычаю, рукоположения и все, что епископу свойственно, производити и совершити: того ради мы, соблюдая священству честь и уважение и желая, чтобы порабощение от язычников отнюдь не действовало ко вреду церковных прав, — постановили, — да тако рукоположенные и по вышеизложенной причине на свои престолы не вступившие, не подлежат за сие предо суждению: почему, — и преимуществом председания, сообразно своему пределу, да пользуются; и всякое, происходящее от них начальственное действие да будет признаваемо твердым и законным, ибо нуждою времени и препятствиями в соблюдении точности не должны быть стесняемы пределы управления».

Совершенно ясно, что это правило к святителям, составившим Карловацкий Собор и Синод, не может иметь отношения. Оно говорит об епископах, которые «по совершении над ними рукоположения не могли приять свой престол и утвердиться на нем в состоянии священноначальственном», оттого, что «множайшие грады соделались порабощенными беззаконным», «понеже в разные 24 времена были варварские нашествия», т. е. правило это говорит о епископах, рукоположенных законною церковною властью для городов и областей, находящихся, вследствие вражеского нашествия вне границ Византийской Империи, и потому именно «тако рукоположенные» епископы («по вышеизложенной причине») и не вступили на свои престолы.

А Карловацкие святители были на своих престолах и их покинули. Затем, если и допустить недопустимое, т. е., что означенное правило имеет отношение и к русским святителям, устроившим Карловацкие Собор и Синод, то и тогда они по силе этого правила, могли бы «рукоположения в разные степени клира по правилам совершати» и начальственное действие от них могло бы происходить, разумеется, только по отношению к своей епархии, ими покинутой, правда, но управление которою они хотели бы (и должны бы) сохранить за собою и в какой-то степени и мере осуществлять.

Но мы видим у Карловацких святителей нечто другое: создание некоторого нового органа управления с правами высшей власти и не по отношению к своим, хотя бы и покинутым епархиям, а по отношению к церковному народу и церковным учреждениям и организациям, ранее никогда не бывшим у этих святителей в подчинении и управлении. Свои же епархии — ими покинутые, видимо, забыты: по крайней мере в актах Карловацких учреждений об этих епархиях ни одного слова не имеется.

I Всел. Соб. правило 39-е (по мнению Карловацких — основание их бытия и их законности): «Понеже брат и сослужитель наш Иоанн, предстоятель острова Кипра, купно со своим народом, по причине варварских нашествий, и дабы освободиться от языческого рабства, и верно покорствовати скипетру христианнейшия державы, из упомянутого острова переселился в Геллеспонтскую область, промышлением человеколюбивого Бога и тщанием христолюбивого и благочестивого царя нашего: то мы постановляем, — да будут сохранены неизменными преимущества, данные престолу вышепоименованного мужа от богоносных отцов, в Ефесе некогда собравшихся, да имеет новый Иустианополь права Константинополя и учреждаемый в оном боголюбезнейший епископ да начальствует над всеми епископами Геллеспонтския области и да будет постановляем от своих епископов, по древнему обычаю. Ибо и богоносные отцы наши рассудили, да будут соблюдаемы обычаи каждые церкви, и епископ града Кизического подчиняется епископу реченного Иустиниаполя, по примеру всех прочих епископов, подвластных вышереченному боголюбезнейшему предстоятелю Иоанну, от которого, когда потребно будет, и самого Кизика града епископ да поставляется».

Означенное правило, как явствует из его текста, говорит о предстоятеле автокефальной поместной Церкви Кипрской, переселившейся «купно со своим народом» в Геллеспонтскую область и перенесшем, таким образом, свою кафедру в геллеспонтские пределы. Отцы 6-го Всел. Собора означенным правилом сохраняют за ним его права, какие он имел на Кипре, подчиняя «предстоятелю острова Кипра» и епископа главного города Геллеспонтской области — Кизика. Какое же отношение это правило может иметь к русским святителям, собравшимся в Карловцах? Ни один из них не был предстоятелем автокефальной поместной церкви; «народ» каждого из них остался в их епархиях; о перенесении своих кафедр ни один из них никогда не думал. Как же можно им уподобляться «Иоанну, предстоятелю острова Кипра»? Если бы предстоятель Церкви Российской, Патриарх Тихон, решил перенести свой престол в некоторое другое место, переселившись туда «купно со своим народом», он тогда мог бы сослаться на это правило. Но Патриарх Тихон до конца дней своих оставался в своем стольном граде, где и ныне пребывает патриарший престол Церкви Российской. Насколько известно, это правило может быть приложимо только к Сербскому Патриарху Арсению Черноевичу, уведшему в конце 17-го ст. с собой свой народ из пределов бывшей Турецкой Империи в Австрию.

Но, если бы даже каким-то неведомым и необъяснимым способом это правило русские, иже во Карловцах, святители и могли относить к себе, то все же оно не давало бы им никакого права учреждать Русское Высшее Церковное Управление в Константинополе, как они сделали это, перенеся потом свою деятельность в Карловцы. «Предстоятелю острова Кипра» были сохранены и предос­тавлены к пользованию и на новом месте его обитания его права, какими он обладал на Кипре. Русские же святите­ли, прибывши в Константинополь, никаких других прав, кроме прав епархиального архиерее, от которых, они, ви­димо, отказались, раз что покинули свои епархии, оставив их «на волю Божию», не имели, но возымели желание от­крыть в Константинополе Высшее Церковное Управление, чего Вселенский Патриарх, понятно, никак не мог допу­стить, да, скажем больше, и не имел на это права, почему разрешил им, уже не имеющим епархий, бывшим епархиальным, только учредить в Константинополе Церков­ное попечительство.

Антиохийское Соб. правило 18-е: «Аще кто, поставленный во епископа, не пойдет в тот предел, в кото­рый он поставлен, не по своей вине, но или по непринятию его народом, или по другой причине, от него независящей; таковой да участвует и в чести, и в служении епископском, токмо нимало не вмешивался в дела Церкви, где пребывает, и дожидает, что определит о нем совершенный Собор той области, по представлению в оный дела».

Как и 37-е правило 6-го Всел. Собора, то правило име­ет в виду епископов, поставленных на известную кафед­ру, но, по непреодолимым для них причинам, не могу­щим прийти в свой предел. Поэтому и означенное прави­ло к епископам, покинувшим свои кафедры, относиться не может. Но, если бы оно и могло бы иметь какое-либо отношение к таким епископам, то, кроме «участия в че­сти и служении епископском», оно ничего не предоставля­ло бы им, да и то с оговоркой «нимало не вмешиваться в дела Церкви, где пребывает» и рекомендуя вообще ожидать определение о себе Совершенного Собора. Какое же тут можно усмотреть основание к учреждению своих Си­нодов и Соборов в пределах других поместных цер­квей. И, наоборот, не будет ли нарушением этого прави­ла всякая попытка проявления своего начальствования со стороны епископов в областях, имеющих свое священ­ноначалие, не говоря уже о том факте, как хиротония дву­мя членами Карловацкого Синода некоего архимандрита Василия во епископа Албанского (в какой-то гостинице горо­да Вены).

Сардикийское правило 17-е: «Аще который епископ, претерпев насилие, неправедно извержен будет, — или за свои познания, или за исповедание Кафолическия Церкви, или за то, что защищал истину, — и, избегая опасности, будучи невинен, и обвинению подвержен, придет во иный град: то заблагорассуждено, да не возбраняет­ся ему пребывание тамо, доколе не возвратится, или же может обрести избавление от нанесенные ему обиды. Ибо жестоко и весьма тяжко было бы не приимати нам претерпевшого неправедное изгнание; напротив того, с особен­ным благорасположением и дружелюбием должны приимати такового».

Это правило, подобно приведенным выше, также не имеет никакого отношения к русским святителям, иже во Карловцах, если не считать слов «избегая опасности… приидет во иный град». По мнению некоторых канони­стов, правило это было издано ради Афанасия Великого, которого евсевиане, при поддержке императора Констанция, изгнали из его области и принудили искать убежища в других местах. Само по себе оно совершенно ясно: не­кий епископ, находясь на своей кафедре, «извергается», «претерпев насилие», т. е. насильственно лишается кафед­ры и сана («извержен») и, будучи невинен, приходит «во иный град».

Ничего такого нельзя усмотреть в положении Карло­вацких святителей. Но, если бы и можно было отнести к ним эту часть правила, то никакого основания для учреж­дения синодов и созыва соборов правило это никому не предоставляет: оно говорит только невозбранном пре­бывании изгнанному и «избегающему опасности» «во ином граде», «доколе не возвратится или возможет обре­сти избавление от нанесенные ему обиды».

Какое же, говоря с полным беспристрастием, можно усмотреть в приведенных выше правилах основание для ушедших со своих кафедр епископов учреждать в ме­стах нового своего обитания некие органы высшего управ­ления, не говоря уже о том, что ни одно из приведенных правил не может иметь никакого отношения к русским святителям, «эвакуировавшимся» из своих епархий, если не считать Митрополита Анастасия?

Правда, Митрополит Антоний, приводя в свое время в своих статьях эти правила, уподобляет свое и своих собратий положение положению Афанасия Великого. Но упо­добление здесь усматривается с большим трудом, если только вообще оно в данном случае имеется. Афанасий действительно был несправедливо извержен со стороны еретиков, и префект Филарий посадил на его престол Григория Каппадокийского. Потому-то отцы Сардикийского Собора и издали приведенное выше правило, охраняя права Афанасия против насилий еретиков и захватчиков. Ниче­го подобного этому в положении карловацких святителей не усматривается. Никакие, хотя бы еретические соборы их не извергали; никто не стремился захватить их кафед­ры, и никакая светская власть никого на их места не возво­дила и не назначала. Карловацкие святители просто «эваку­ировались», сами себя оторвали от своих кафедр, оста­вляя их в большинстве случаев «на волю Божию». Какое же тут уподобление св. Афанасию Великому?

Таким образом, с совершенной ясностью и опреде­ленностью выяснилось, что «Карловацко-Соборные» рус­ские учреждения не имеют никакого основания для своего бытия, и потому Вселенская Патриархия и могла назвать их «автокалумени» — «самозванные» и «автотитлофорумени» — «самовольно носящие титул». Действительно, благословения Патриарха Тихона на свое возникновение и существова­ние они не имеют; нет у них благословения и Патриар­хов Вселенского и Сербского, в чьих пределах они воздвигли и имели свои учреждения; нет никакого преем­ства у них с Высшими Церковными Управлениями, быв­шими в период гражданской войны на Юге России; нет у них, как мы видели, оснований и в церковных прави­лах, хотя они на них и ссылаются.

Но, если это так (а это бесспорно так), то каким об­разом и почему возникло, расширилось, множилось и до сих пор существует это, так называемое «карловацкое», или, как они сами себя именуют «соборное» тече­ние русской церковной жизни в нашем рассеянии? Причины этого, коренящиеся глубоко в прошлом нашего сино­дально-имперского (вернее, императорско-синодального) периода жизни Русской Церкви, ближайшим образом за­ключались во внесении политической стихии в сферу чисто церковной жизни («беспринципное политиканство», как точно определяет такое явление Прот. М. Польский, Р. Ж., ном. 167, 11. IX. 48), причем этой стихией был увлечен и ей подчинился и такой большой ум, как Митрополит Ан­тоний (Храповицкий), придавший своим именем означен­ному движению силу и значение некоей каноничности. «Не может быть неправым то, в чем участвует и что воз­главляет Митрополит Антоний», — таково было мнение многих и многих. Дальневосточные епископы, конечно, признали Карловацкие учреждения потому только, что во главе их стоял Митрополит Антоний — их бывший про­фессор, ректор, учитель, авва, от которого они приняли и монашество, и священство, кто их духовно и воспитал, и возрастил. А политическая стихия вошла в измученное и больное сердце старца Митрополита от его великой люб­ви к своей страдающей Матери-Родине, а вместе с нею и Церкви Российской, любви, побуждающей к немедленной деятельности для облегчения и прекращения этих страданий, подобно любви матери к своему страдающему дитяти, когда она не в состоянии ожидать прекращения болезненного процесса в сроки, указываемые врачами, но требует не­медленного исцеления дорогого для нее существа.

Великий Господин и Отец, Святейший Патриарх Ти­хон не оставался безучастным к положению своих ду­ховных чад, в тяжкую годину несказанных испытаний нуждающихся особенно в пастырском окормлении и благодатном руководстве. Приведенное выше постановление объединенного заседания Священного Синода и Высшего Церковного Совета, состоявшееся по его благословению, является лучшим доказательством этого. Но Патриарх Ти­хон на этом не остановился. Узнавши о том, без сомнения, громадном числе русских православных людей, ко­торые после 1920 года бежали из России, для архипас­тырского окормления этой части оторванных от него его духовных чад назначил «на правах епархиального архи­ерея» с возведением в сан митрополита Архиепископа Евлогия. Выше мы упоминали о таком же назначении Мит­рополита Евлогия со стороны Крымского В. Ц. Управления, при этом усматривая в этом акте притязания означенного Управления на прерогативы Высшей Всероссийской Цер­ковной Власти, что, конечно, и было. Митрополит Евлогий Крымским В. Ц. Управлением был просто «назначен». Но с какою мудрою предусмотрительностью совершил этот акт Св. Патриарх Тихон!

Как известно, до вой­ны 1914 г. и революции, все русские заграничные церкви, кро­ме Духовных Миссий, подчиненных непосредственно Св. Синоду, находились в ведении СПБских митрополитов, имевших одно время для них даже особого викария с ти­тулом епископа Кронштадтского. Патриарх Тихон, пе­ред тем как назначить Митрополита Евлогия в Запад­ную Европу «на правах епархиального архиерея», официально запросил Митрополита Петроградского, священно­мученика Вениамина, согласен ли он уступить подведом­ственные ему церкви в Зап. Европе Митрополиту Евлогию для управления ими последним. И только после получения от Митр. Вениамина официального уведомления о таком согласии, Патр. Тихон назначил в Зап. Европу Митр. Ев­логия. Какая разница с действиями Крымского В. Ц. Упра­вления! До получения означенного Патриаршего назначения, Митр. Евлогия в Зап. Европе не все духовенство и не везде признавало своим архиереем. Так, в Париже, настоя­тель русской церкви прот. И. Смирнов, получивший из Бер­лина от Архиеп. (тогда) Евлогия некую начальственную бу­магу, ответил ему, что он, прот. И. Смирнов, знает сво­его архиерее Митроп. Петроградского Вениамина, к которо­му он и обращается за должными указаниями в данном случае, и что никакие Карловацкие Соборы и В. Ц. Управле­ния ему неведомы и что их начальственными для себя учре­ждениями не считает и считать не может. Результатом этого обращения прот. И. Смирнова к Митроп. Вениамину и было назначение Патр. Тихоном Митроп. Евлогия в Запад­ную Европу.

Из только что сказанного со всею ясностью выступает разница в образе действий Верховного Архипастыря Церк­ви Русской, осмотрительно мудром и благотворно целе­сообразном, с характером и образом деятельности самопроизвольно возникших русских заграничных учреждений, называвших сами себя Высшими.

Но 200-летний имперско-синодальный период жизни Русской Церкви не остался бездейственным и по отноше­нию к Патр. Тихону, особенно же к преемникам его архи­пастырской власти. За этот период в сознании русских православных людей в значительной степени ослабело и затемнилось, а в некоторых случаях и совершенно исче­зло, сознание о самобытности Церкви, о ее самодовлеемости, абсолютности, сознание ее Вселенскости. В сознании мно­гих и многих русских людей Церковь стала одной из частей величественного здания Российской Империи. Она официально и именовалась «Ведомством», одним из ве­домств сложной и грандиозной государственной машины: Ведомством Православного Вероисповедания. Из этого выросло убеждение, что все русские люди, где бы они не на­ходились, неизменно и всегда подчинены иерархии Русской Церкви и только ей одной. Священнодействия и даже таин­ства, совершенные духовенством других православных церквей над русскими людьми, в России и не всегда приз­навались — и не только гражданской властью, но и свя­щенноначалием Русской Церкви (афонские пострижения и греческие браки). Думается, что в какой-то мере в силу всего этого и Патриарх Тихон в своем архипастыр­ском попечении об окормлении всего русского рассеяния остановился, так сказать, на полпути. Он назначил Мит­рополита Евлогия для Зап. Европы, Митр. Платона для Сев. Америки, но не изрек ничего о других частях русского рассеяния; не указавши таким образом путей и способов к созиданию и сохранению русскими изгнанниками своего церковного единения и единства. Известное, уже упомина­емое постановление от 7/20. XI. 20 за ном. 362 дает, прав­да, некоторые определенные к этому указания, но там не была предусмотрена возможность нахождения русских православных людей в пределах других автокефаль­ных церквей. А пережитые нами уже долгие годы нашего изгнания и скитаний с неопровержимой очевидностью убе­дили нас, как нам необходимо это единство и как губительны наши разделения.

Что же, поэтому, нужно было сделать и как следова­ло поступить, чтобы сохранено было наше церковное един­ство и исключена была всякая возможность всяких «юрис­дикций», кроме, конечно, таких, которые возникают по­сле явного отпадения от полноты церкви, становясь поэтому уже и не юрисдикциями, не проявлением и осуществлени­ем церковной власти, ибо отпавши от Церкви они уже вне Ее, а потому и не церковны.

Для этого нужно было — Патриарху Тихону, как Нача­ловождю и Главе Церкви Русской, а скорее и ближе всего, русским святителям, оказавшимся за рубежом своей страны и вне пределов своей Церкви, — обратиться с просьбой об устроении церковной жизни всего русского рассеяния к голосу всей Церкви Божией, чрез Ее Перво­стоятеля, Предстоятеля Первого Престола Церкви Божией, Патриарха Вселенского. Ибо только Первому Престолу при­надлежит право принимать подобные обращения и на нем одном лежит обязанность прилагать попечение об устро­ении церковной жизни и в пределах других автоке­фальных церквей, если того потребуют обстоятельства и необходимость.

Я знаю, такое мое утверждение у многих возбудит не только недоумение и отрицание, но и речи о папистических тенденциях и восточном папизме. Такие речи уже и слы­шались, особенно со стороны «Карловацко-Соборных». Но примат и средоточие — не папство. Сущность пап­ства в другом — в усвоении личностью папы всех свойств Церкви, яже есть столп и утверждение истины. Примат и средоточие — требования нормальной жизни вся­кого организма, а Церковь — Тело Христово. И сам Митр. Антоний, возглавлявший до своей смерти «Карловацко-Соборные» учреждения, сам пишет о преимуществах Святейшего Престола Цареградского Патриарха следующим образом:

«Константинопольская кафедра, по учению Христовой Церкви, изложенному в постановлениях семи Вселенских Соборов, не является только одною из церковных провинций, но мыслится, как неизменный элемент полноты Право­славной Церкви, как инстанция, связанная не только со своим диоцезом, но п со всею Православной Церковью по всей вселенной, почему и именуется с 5-го века кафедрой Вселенского Патриарха. Наименование это ей присвоено потому, что задолго до разделения Востока с Римом, Константинопольский Патриарх, как Епископ Нового Рима, признан Вселенским Собором равным по че­сти и власти с Епископом Ветхого Рима (2-ой Всел. 3; 4-й Всел. 28; 6-ой Всел. 36), и, что особенно важно, ему одному усвоено право принимать апелляции от епископов, недовольных решениями о них Поместных Соборов (6-ой Всел. Собор, 17)».

«В этом последнем смысле Константинопольский Патриарх для право­славных всех стран является верховным судией…»

«Церковь Российская издревле привыкла обращаться к Вселенскому Пат­риарху за разъяснениями церковно-религиозных вопросов, а славнейший ее ие­рарх Патриарх Московский и всея России Никон (1681), согласно приведен­ному 4-го Всел. Собора, обращался в Константинополь с апелляцией на Собор русских епископов». («Церк, Ведомости», Срем. Карловцы, 1923 года).

«Многим не дорого то православие, — пишет в дру­гом месте тот же Митрополит Антоний, — которым только и светится и эллинство, и славянство, и сирийская на­родность, ради которого должно в потребных случаях пожертвовать и своею народностью, и своим домом, бро­сить все, как ничтожную ветошь, лишь бы обрести жемчу­жину спасения, которая сокрыта во Вселенской Церкви. Мы не отказываемся признавать гегемонию греческого народа в сохранении Божественных истин, мы повергаемся во прах перед Святейшим Престолом Цареградского Патриарха и продолжаем видеть в нем Верховного Пастыря. Будем своим отечеством считать Вселенскую Церковь, а своим народным достоянием неповрежденное православие». («Возрождение», Париж. 5 Ноября, 1927 г.)

Какие прекрасные, наполненные подлинным, чистым, цельным церковноправославным сознанием слова, и как разошлась с ними практика действительной жизни!

В действительности же, и по общим канонизмам, и по практике веков Вселенскому Патриарху принадлежат неоспоримые права и преимущества прономии: принимать на себя попечения о других автокефальных церквах даже и по своему почину. В канонизмах Вселенский Патриарх именуется «началовождь и глава», «архиго ке кефали» Церкви Божией, а известный и авторитетнейший знаток установлений жизни, обычаев, прав и полномочий Констан­тинопольского Патриарха, проф. И. И. Соколов, которого, между прочим, очень ценил и почитал Митроп. Антоний, так пишет по этому поводу:

«История свидетельствует, что не только в тех случаях, когда речь шла о догматах, церковных канонах, преданиях, постановлениях или вопро­сах общего характера, касающихся всей православной греко-восточной Церк­ви, но и в вопросах частного значения, по большой важности, касающейся той или иной автокефальной церкви, — Вселенский Патриарх проявлял свое забот­ливое попечение и внимание, — или добровольно, или как бы по обязанности, или по приглашению заинтересованных сторон, давая целесообразные советы для улажения и прекращения возникших между Святыми Божиими Церквами разно­гласий, для упорядочения отношений между пастырями и пасомыми, для устране­ния затруднений на пути канонического руководительства церковными делами, для возбуждения энергии среди духовных началовождей, для укрепления слабых и колеблющихся в православной вере». («О современном управлении Констан­тинопольской Церкви», гл. 11. Права Вселенского Патриарха. Дальнейшие цитаты — из этого же труда). А Константинопольский Патриарх Самуил I, слова ко­торого приводит проф. И. И. Соколов, так говорит по этому поводу в сино­дальном деянии 1766 г. по делу Халеппской (Алеппо) митрополии, просившей помощи у Патриарха Вселенского в виду господствовавших в ней беспорядков: «По древней прономии, — пишет Патр. Самуил, — вселенский престол привык со всею заботливостью и попечительским вниманием простирать руку помощи, заблаговременно пещись и оказывать содействие необходимое повсюду находящимся епархиям и областям».

Примеров оказания такого содействия и помощи «повсюду находящимся епархиям и областям», т. е. дру­гим автокефальным церквам, можно указать довольно много. Кроме указанного уже дела о Халеппской митропо­лии Антиохийского патриархата, можно указать дело между Иерусалимским Патриархом Досифеем II и Синайским Епископом Ананией; дело по устроению несогласий в авто­кефальной церкви Кипрской, при Патриархе Константино­польском Матфее II и Кипрском архиепископе Афанасии; дело Александрийской церкви в ее непрерывных спорах с синаитами, по поводу их притязаний на права александ­рийских патриархов и др. вплоть до событий уже наших дней, — успокоение разногласий по вопросу о выборе патри­арха на Антиохийскую кафедру после смерти Патриарха Гри­гория 4-го й разрешение церковных вопросов в Додеканизосе. Примечательно, что главы автокефальных церк­вей, обращаясь к Вселенскому Престолу, не находили этого ни нарушением церковных правил, ни тем более унизи­тельным, т. сказ., для себя. Так, наприм., Иерусалимский Патриарх Досифей и Синод Сионской Церкви обратились к Вселенскому Патриарху Иакову I с просьбой, чтобы он «согласно с божественными законами и священными кано­нами применил свое справедливое взыскание (эндикос эпекелевсис) по отношению к заблуждающимся (Синайскому архиепископу Анании и иже с ним) и предпочитающим священному состоянию Церкви свои собственные желания».

В патриаршей и синодальной грамоте, изданной Пат­риархом Иаковом I в 1687 г. по этому поводу, говорится, что патриарх и синод Константинопольской Церкви, «осу­ждая и отвергая нововведения Синайского архиепископа Ана­нии, имеет в виду сохранить непоколебимыми все проно­мии святых повсюду церквей, как они определены апос­тольскими уставами, отеческими и соборными постановле­ниями», а свое вмешательство в дела другой церкви моти­вируют установившейся практикой — «обсуждать воп­росы, предложенные Вселенскому Престолу на правах пос­редника в решении споров (эпи диэтисин), устранять беспорядки, возникшие в других Божиих церквах, и целе­сообразно исправлять возникшие уклонения».

И греческий ученый, архимандрит Каллиник Деликанис, справедливо отмечает заслуги Вселенского Престола в деле поддержания и даже сохранения древних патриарших престолов восточных и самого в них православия. Он полагает, что без забот, жертв и борьбы вселенских патриархов Святой Гроб Господень и вообще все святые места Иерусалима, вероятно, давно бы перешли во владение латинян и протестантов; Александрийский патриарший престол уже несколько веков тому назад обратился бы в простой «метох» (подворье) синайского монастыря, или совсем был бы латинизирован; Церковь Кипрская подверглась бы совершенному упадку и разложению (если при этом вспомнить времена венецианского господства и особенно века 17-е и 18-е), а о Церкви Антиохийской, где ученики Спасителя ранее всех других мест стали именоваться христианами, осталось бы, вероятно, историческое воспоминание, что было некогда время, когда она составляла один из четырех (древнейших) патриарших престолов Православной Церкви.

Таким образом, уясняется несколько забытое нами действительное положение Вселенского Престола, первого Престола Церкви Божией. Он имеет право принимать апелляции недовольных сторон на решения местных институций по их делам, являясь для православных всех стран, по прекрасному выражению Митр. Антония, «последним судией». Он имеет и обязанность, и по своему почину, приходит на помощь той или иной поместной церкви, находящейся в затруднительных и стесненных условиях.

К каким же выводам можно и следует прийти после всего сказанного выше?

Наши церковные нестроения и разделения, факт которых пред нами до настоящих дней, — конечно, суть не что иное, как болезнь нашего церковного самосознания. Тут дело, понятно, не в правоте того или другого Владыки, не в правоте или неправоте их всех, — а в неумении, в неспособности в известные времена и в известных условиях управить ту или другую часть Церкви Божией так, чтобы вся была не только «благообразна», но и «по чину», чтобы нормы устроения церковной жизни здесь, на земле, указанные нам Священными Канонами, были соблюдены. А в этом именно мы и погрешаем. В настоящее время во всем русском рассеянии канонически обоснованными к своему бытию являются: Сев.-Американская Митрополия и Православная Церковь в Японии, как бесспорные части Церкви Российской, к епархиям которой только и могло относиться известное постановление Высших Русских Церковных Учреждений от 13-20. XI. 1920 ном. 362, состоявшееся по благословению Святейшего Тихона, Патриарха Московского, как это видно нагляднейшим образом и явствует из самого его текста Кроме указанных этих двух областей, имеются еще церкви и приходы под управлением Митрополита Владимира, ранее окормлявшиеся почившим Митрополитом Евлогием. Все эти приходы находятся под омофором Вселенского Престола. И об этом необходимо сказать несколько слов отдельно.

До войны 1914 г. и до революции в Западной Европе были довольно многочисленные церкви, — посольские, придворные (в тех государствах, где русские великие княжны были замужем за местным государем), надгробные, наприм., церковь в Ирме, Венгрия, над могилой Вел. Княгини Александры Павловны, супруги венгерского Палатина, эрцгерцога Иосифа), храмы-памятники (Лейпциг) и курортные церкви. Все они со строго церковной точки зрения были в положении «метохов», подворий, подобных подворьям Восточных Патриархов, бывших в свое время в Москве. В Европе давно, гораздо раньше появления в ней русских, уже существовало проявление православной архиерейской власти, и именно власти Вселенского Патриарха. Такие православные приходы, как греческие приходы Марселя, Лондона, Будапешта, насчитывают за собой многие столетия, а церковь в Венеции (само здание церкви) существует с 1203 г., — в то время в Киевских просторах и Суздальских лесах вряд ли знали о славном граде Венеции, а уж об открытии приходов в Зап. Европейских пределах, — конечно, ни у кого из жителей Киевско-Суздальской Руси и мысли не возникало. С другой стороны, после отпадения Римского Первосвященника от полноты церковной возможно оставшиеся и действительно бывшие в Зап. Европе православные окормлялись не кем иным, как именно Патриархом Вселенским, и названные нами выше храмы, существующие в тех городах уже столетия, служат подтверждением этому. Поэтому никак нельзя было рассматривать Зап. Европу как чистое, открытое для всех поле миссионерства, как своего рода res nullius. Так в начале русская церковная власть и смотрела, учреждая там церкви в порядке подворий, «метохов».

К сожалению, этот взгляд не был выдержан до конца — ни по внутреннему его смыслу, ни по внешнему проявлению. Открывая и учреждая в Западной Европе свои церкви в порядке подворий (посольские, консульские, придворные и т п.), Высшая Русская Церковная Власть не указала причтам этих церквей, кто для них по их местонахождению является епархиальным архиереем, имя которого обязательно возносится в каждой церкви, в его области находящейся. Указано было: поминать Российский Святейший Синод и СПБ. Митрополита. В сознании самочувствия имперского величия и могущества забыто было о существовании Единой Церкви Христовой, Соборной и Апостольской, одною только из частей которой является Российская Церковь, и которая в пределах Западной Европы давно уже проявляет свое благодатное воздействие и архипастырское для православных чад своих руководство. Забвение это было прямым следствием Петровской реформы в деле управления Церкви, когда вместо Великого Господина и Отца, Святейшего Патриарха Московского, учреждена была Коллегия Духовных Дел, наименованная Свят. Правит. Синодом и отданная «под команду доброго обер-офицер». Естественно, эта коллегия не могла уже находиться в канонически-братских отношениях и сношениях с древними восточными патриаршими престолами в таком виде, как это было раньше. С изданием же так назыв. «Основных законов» имп. Павлом это отдаление стало еще большим. И в силу этих обстоятельств и условий русские церкви в Зап. Европе считались и были на положении какой-то церковной экстерриториальности, основанием же этого была, конечно, экстерриториальность государственная, а Церковь в России ведь была только одним из Ведомств грандиозной государственной машины. По всему этому, вполне искренно, bona fide, Русский Синод считал совершенно излишним и вполне ненужным обращаться к кому бы то ни было по вопросу о сооружении церквей, «воздвижении алтарей» вне пределов Русской Церкви. И если еще церкви, находившиеся в Зап. Европе до войны 1914 г., можно было приравнивать к церковным метохам, то, совершенно ясно, — многочисленные, русские приходы, возникшие во всех странах Зап. Европы после всех наших эвакуаций 1918-1920 гг., назвать метохами было никак невозможно. Это были русские, из русских людей состоящие приходы, находящиеся вне пределов Русской Церкви, на территории, где уже проявляется и уже очень долго юрисдикционная власть и иерархическое служение другой Поместной Церкви, в данном случае, Вселенского Престола. На это обстоятельство в силу указанных выше условий и обстоятельств, как-то никем не было обращено внимания, и Патриарх Тихон назначил в Зап. Европу «на правах епархиального архиерея» (не открывая стало быть там своей епархии) архиепископа Евлогия, что было совершенно канонично и правильно, но не сообщил об этом ничего Вселенскому Престолу, что было не только упущением, но и нарушением канонических норм, ибо в основу церковного на земле устроения полагался признак национальный и политический, а отнюдь не церковный. Филетизм, — определение Церкви по национальному признаку, что всегда признавалось Церковью антиканоническим и запрещалось, из-за чего болгары почти полвека оставались в схизме, — русскими церковными деятелями и вождями, русскими святителями полагался именно в основу устроения и определения церковной жизни. [8]Невольно вспоминается мне при этом один случаи из жизни Митрополита Антония. Во время пребывания его на … Continue reading

Inde irae, отсюда и болезни, споры и разделения. Это было основанием и началом всех наших церковных нестроений и разделений, которые углубились и окрепли в своей силе, когда «Соборно-Карловацкие» учреждения и организации к этому прибавили еще элемент самочиния и произвола, исключающийся из жизни Церкви по самой ее природе.

Силою обстоятельств Митр. Евлогий был вынужден обратиться к Вселенскому Престолу, и в этом нужно видеть, конечно, промыслительное действие Божией Любви к русским изгнанникам, вразумление их Божией премудростью, а не «учинение бесчиния» «отпадение от Церкви», как в свое время в пылу полемики выражался по этому поводу Митроп. Антоний, как бы забывая на это время свои собственные слова о значении и положении Вселенского Престола в Церкви Божией, которые нами выше были приведены. Из блужданий по провинциальным проселкам всяких национальных самоопределений Господь вывел нас на ясные просторы вселенской свободы, — а ревнующие о Церкви Божией «не по разуму» стали говорить и об отпадении от Церкви, так что Митр. Евлогий стал «якоже язычник и мытарь». (Так и было написано, и об ослушании Церкви, и об учинении бесчиния и многое другое.) Все это теперь уже в прошлом. Многое сгладилось и ослабело, нечто забыто и исчезло из сознания, но существенное осталось: наши разделения, мы не имеем единения между собою, мы не являем единства.

Итак, неоспоримые части Церкви Русской (Сев. Америка и Япония), области, находящиеся в ведении Митр. Владимира и «Карловацко-Соборная Юрисдикция», не стесняющая себя никакими церковными границами, простирающая свои волеизъявления (не всегда успешно) и в пределы других автокефальных церквей, так как основанием ее бытия является признак не церковный, а национальный и политический.

В дополнение всех зол и нестроений церковной жизни русского рассеяния следует упомянуть еще и о «патриаршей юрисдикции». Появилась она не со вчерашнего дня. Давно, около 15 лет тому назад, Митр. Елевферий и основоположник всяких Заграничных Высших Церковных Управлений теперешний Рижский Митроп. Вениамин настойчиво убеждали русскую эмиграцию не противиться советской власти, потому что в противном случае, это будет противлением Божественной воле («несть бо власти, аще не от Бога»). Лояльность к советской власти implicite и явно остается и теперь, непременным условием «воссоединения с Матерью Церковью», как выражаются теперь московские святители, прилетающие к нам из Москвы и улетавшие обратно. Вот эта-то лояльность к богоборческой по самому своему существу власти и говорит нагляднейшим образом о полной нецерковности всех этих попыток. Ведь если допустить на момент истинность их доводов, то все мученики и исповедники эпохи Юлиана Отступника и императоров-иконоборцев (иконоборчество длилось 120 лет!) были противниками Божественной воле. А они прославлены и ублажаются Св. Церковью! Главное же, — при истинности этих доводов, — и не поклонившиеся Зверю, которому от Бога будет дана власть на 3 года 6 месяцев, тоже оказываются противниками Божественной воле! Сохрани нас, Господи, от такого нечестия.

Как можно было бы объединить эти разрозненные и разъединенные части единого целого таким образом, чтобы присущее всем им, каждой из этих частей, стремление к единению с другими и учреждению потребного для всех единства было осуществлено и указанные нам в священных канонах руководственные нормы были не нарушены, но соблюдены, чтобы достигнутое единство было истинно церковным, т. е. пребывало в полноте Церкви, не отпадая от нее и потому было и оставалось действенно-животворным?

По нашему глубокому убеждению, для достижения этой цели, столь вожделенной для всех нас, — и не только вожделенной, но настоятельно и обязательно необходимой, — имеется только один и единственный путь. Это обращение наше, чрез наших святителей, к голосу всей Церкви Божией с просьбой о нашем устроении. И обращение это может (и, понятно, должно) пойти не каким иным путем, как через Патриарха Вселенского, яко первого среди всех автокефалов, имеющего поэтому, как это было показано выше, право принимать подобные обращения и обязанность — давать им дальнейший ход и нужное разрешение. Результатом такого обращения и было бы некое суждение Церкви Божией об устроении церковной жизни Русского рассеяния. Ибо нам, русским, при этом всегда нужно памятовать, что это дело, дело устроения нацией церковной жизни, когда мы раскиданы по всем распутьям всего мира, является уже не только нашим делом, и, может быть, вернее, уже не нашим делом, а делом всей Церкви Божией. [9]Создание и учреждение объединяющего церковного центра для всего русского рассеяния, конечно, ни в коем … Continue reading

Дать единство русским скитальцам, живущим буквально по всему лицу земному и в пределах каждой из Поместных Церквей: озаботиться окормлением верующих, лишенных водительства и должного общения со своим патриархом; рассмотреть при этом, — ибо это будет неизбежно, — и, может быть, решить вопрос о необходимости открытого и определенного отношения всей Церкви Божией к учению безбожного коммунизма и единодушно-явственного Ее суждения об этом мировом зле; кому, кроме всей целокупности Церкви Божией, может это принадлежать и кто, кроме Первостоятеля Ее, может поднять эти вопросы, а главное — подвигнуть других к участию в этом деле и к его благоприятному окончанию и завершению? Думается ни одна из «повсюду сущих Свв. Божиих Церквей» не может себя считать безучастной в этом. Дело касается устроения церковной жизни во времена тяжелые и смутные, могущия, как мы теперь это и видим, распространиться на каждую поместную церковь. Дело касается упорядочения жизни и прекращения нестроений, всегда соблазнительных, водворения единства и мира, заповеданных нам Пастыреначальником; приспе час открыто дать ответ в своем уповании, — как же можно при этом уклониться, или умолчать? Понятно, это на нас, русских в рассеянии, лежит долг сказать первое слово обращения к старейшим. Видимо, настало время — смиренно, отрекшись от всякой церковной «великодержавности», обратиться к Церкви Вселенской, — и не только по бессилию и неумению, но и потому, что сие нам не принадлежит: устроять себя вне своих пределов и находясь частью даже в пределах других церквей, мы не имеем права.

Сравнительно ближайшее прошлое мешает нам спокойно сделать такое обращение. Пример Патр. Никона, искавшего суда у Восточных Патриархов, или Петра Великого, просившего разрешения у Вселенского Патриарха на вкушение во время поста мясной пищи войскам во время походов, нами забыты. Мы позволяем теперь суждения, что Вселенский Престол теперь по своей незначительности не более, как «детский стул» или «скамейка» и что не следует поэтому усматривать у него какие-то преимущества, или обращаться к нему в обстоятельствах трудных и недоуменных. У нас сильнее в памяти события последних десятилетий нашего синодального периода, когда в заседаниях самого Синода были возможны суждения (в ожидании занятия Константинополя русскими войсками в войну 1914-18 гг.) о том, что, посылать ли Вселенскому Патриарху указы из нашего Синода или приглашать его в Петроград на заседания Синода. Но совершенно ясно, что вот именно все это нам и следует забыть, — и, в сознании своей неотделимости от Церкви Вселенской, у Нее, чрез Предстоятелей Свв. Божиих повсюду сущих Церквей и просить о своем устроении в период нашего рассеяния и странничества, во дни насильственного разлучения с родной нашей Матерью Церковью Российской. Может быть, обращение наше послужит поводом и будет началом великого дела: живого и действенно-жизненного общения всех Поместных Церквей, выявления единого лика Единой Церкви Православной, — Святой, Соборной и Апостольской, Единой Церкви Божией. В свое время Русская Церковь, по разным основаниям и причинам, этого не сделала и, насколько известно, и не пыталась делать. Создание и учреждение форм и способов непрерывно-постоянного взаимообщения «повсюду сущих Свв. Божиих Церквей» не было осуществлено, да, кажется, и не было попыток к такому осуществлению. В настоящее время мы видим попытки к этому со стороны Москвы. Но, ясное дело, при наличии в Москве безбожной и богоборческой власти, все эти попытки останутся безжизненными и безрезультатными, будучи при данных условиях кощунственны по своему существу. И поэтому теперь на русском рассеянии долг созидания своего единства чрез получение определительного суждения о нем всей Церковью Божией приобретает характер обязательной необходимости. Не послужим ли мы своим обращением к Церкви Вселенской чрез Ее предстоятелей еще и поводом к началу и осуществлению поистине великого дела: пробуждения сознания у всех православных христиан своего единства и обязательности живого и действенного взаимообщения в вере и любви, в уповании и жизни?

Повторяем, никак не следует рассматривать наших русских церковных дел в рассеянии нашем частными, так сказать, нашими домашними делами. Объединение русских православных людей, рассеянных буквально по всему лицу земному, с тем, чтобы такое объединение было действительно согласно со свв. канонами, есть дело всей Церкви Божией. Только Она одна, в своей целокупности, по согласию предстоятелей Поместных Церквей, может создать такое объединение и единство русского рассеяния. Только Ею созданное, такое объединение будет каноническим и потому церковным, с сохранением при этом нами и наших национальных особенностей, и нашего национального единства. Учрежденное по голосу Церкви Вселенской такое объединение исключит всякую возможность разных «течений» и «юрисдикций», доходивших, напр., одно время (1935-6 гг.) здесь, в Америке, до семи и более. После произнесения открытого во всеуслышание суждения по сему вопросу всей церкви Божией станет уже совершенно невозможной для каждого, — и архиерее, и клирика, и мирянина та «необязательность церковных норм и отсутствие церковной дисциплины», на которые, как на первичную причину церковных нестроений в нашем рассеянии, вполне справедливо указывал в свое время Архиеп. Виталий («Россия» ном. 106, 2.ХI. 1935), при чем он вполне правильно указывает наличие этих отрицательных черт только среди епископов («необязательность церковных норм и отсутствие церковной дисциплины среди нас, архи- евреев, порождают все новые и новые юрисдикции…» как лиц, архипастырству которых вверены отдельные части Церкви Божией), если только нарушитель этих норм будет иметь желание пребывать в недрах Церкви и оставаться в Ее послушании.

Еще в большой степени общецерковным делом является открытое согласное и единодушное отношение Церкви Божией к безбожному коммунизму, что неизбежно проявится при церковном устроении русского рассеяния, одним фактом своего существования так красноречиво говорящего о невозможности для нас какой-то лояльности к безбожным поработителям нашего отечества и гонителям нашей Матери — Церкви Российской.

Все это: наше устроение, наше объединение; устранение и прекращение появления каких-то, совершенно неведомых и ни на чем церковном не основанных «течений», и «юрисдикций»; проявление на деле живого сознания своего единства с Церковью Вселенской и, с другой стороны, осуществление этого единства каждою из Поместных Церквей в любовно-благостном попечении о нас, странниках и скитальцах; открытое, на весь мир заявление Церкви о своем отношении к безбожию и богоборчеству, губящему Россию, — все это достигается созданием такого центрального для всего русского рассеяния органа по благословению Вселенского Патриарха, данного им с согласия всех Поместных Церквей.

Дело большой важности и мирового объема. Поэтому невозможно сразу же указать в точности все, необходимое для его осуществления. Может быть, при осуществлении его что-либо придется изменить, дополнить, исправить. Но это уже вопрос дальнейшего, когда станет возможным обсуждать все подробности такой организации. Основная же мысль, что мы сами по себе не правомочны, а потому и бессильны в разрешении наших нестроений и бед, что разрешение нашего церковного положения в рассеянии нашем — есть дело всей Церкви Божией, — эта мысль, конечно, верна. Другого пути нет и не может быть.

Вспоминается мне писанное мною по этому именно вопросу уже давно, лет 14 тому назад, одному из виднейших святителей «Соборной» юрисдикции: «…Вполне согласен с Вами: много нужно преодолеть всякого рода препятствий и, как Вы пишете, искушений, чтобы приблизиться к желанному успокоению и отишию. Но, думается мне, с Божией помощью сие не невозможно, особенно, если мы сами все единодушно и согласно будем стремиться к этому вожделенному миру, делая все, возможное для нас, в этом направлении. И думается мне еще, что то вожделенное единодушие церковное всего русского рассеяния, о желательности которого не приходится спорить, не неосуществимо, — даже при наличии всех наших в настоящий момент разногласий.

Совершенно ясно и ни в какой степени не оспоримо, что вне пределов Российской Церкви священноначалие последней, при сохранении всей полноты своей благодатности, не имеет никакого права ни на какую власть управления, и всякая попытка в этом отношении всегда будет иметь в себе, некий элемент самочиния и неправды. Но, с другой стороны, все мы, русское рассеяние, конечно, нечто единое по своей сущности, как чада единой Церкви Российской, объединенные одним духом, общностью верований, упований, навыков. Да и с чисто практической точки зрения противостояния общему врагу — для нас далеко не безразлично и не маловажно представлять из себя единое целое, монолит веры и упования.

Поэтому, думается мне, если бы вся совокупность русских иерархов, за пределами Русской Церкви находящихся, рассеянных по всему лицу земли, и в областях других автокефальных церквей, обратилась к представителям их и прежде всего к Патриарху Вселенскому, как к предстоятелю первого престола к Церкви Божией, с просьбой о нашем устроении церковном, — просьба эта не была, бы оставлена без внимания. Такое обращение представляется единственным возможно-правильным и единственно-законным, каноническим. Здесь не следует и нельзя усматривать ни умаления достоинства и преимущества Церкви Российской, ни вторжения Вселенского Патриарха в ее внутреннюю жизнь. Но совершенно ясно, что в исключительные времена и в положениях чрезвычайных, подобных нами переживаемых, устроение части какой-либо из поместных церквей, в этом нуждающейся и не могущей по ряду причин совершить это своими собственными силами, — есть дело общецерковное и дело всей Церкви Божией. Поэтому, если бы оформление нашего церковно-канонического бытия произошло и было по благословению Вселенского Престола (аки первого в Церкви Божией), тогда не было бы и не могло бы быть никаких препятствий к нашему объединению.

В самом деле, — представим себе на один миг такое положение вещей; Святители Церкви Российской, изгнанные из своих пределов и находящиеся в пределах других поместных церквей и в частности — и в Константинополе, месте нахождения Вселенского Престола, обращаются к Патриарху оного, а через него и ко всем первоиерархам всюду находящихся свв. Божиих Церквей, с просьбой устроить и канонически оформить церковное бытие русских людей, разбросанных мировой бурей по всему лицу земли. С уверенностью можно сказать, что результатом такого обращения было бы учреждение некоей внетерриториальной области, временного Экзархата Вселенского Престола для рассеянных повсюду чад Русской Церкви. Тогда были бы, стали возможны, и, главное, вполне законны и каноничны, и наши соборы, и синоды, и всякие вообще возглавления.

В первые годы нашего рассеяния такое обращение, может быть, психологически и не было для нас доступно. Но теперь, когда момент нашего возвращения в дом отчий определился в своей отдаленной неизвестности, сделать это, полагаю, мы обязательно должны. Мы этим ничего не прибавим Престолу Вселенскому: Он был и останется Первым Престолом в Церкви Божией со всеми, из сего вытекающими и ему принадлежащими, преимуществами. Ничего не отнимаем мы этим и у Церкви Российской, ибо просьба об устроении и окормлении ее странствующих и лишенных ее материнского попечения чад ни в коей мере не может быть рассматриваема, как ее унижение и подчинение грекам». Вселенский Престол не есть престол грека, но Первый Престол Церкви Христовой, как об этом со всею обстоятельностью и обоснованностью писал Митрополит Антоний, называя его последним судией для всех православных. Следует отметить, что на выборах Вселенского Патриарха после войны 1914-18 гг. в числе кандидатов в Патриархи числился как будто бы вовсе не грек — тот же Митрополит Антоний.

«Такое обращение (и, скажем, такое устроение наше) не было ли бы ощутительным и живым примером подлинного единения и единства, когда нет уже варваров и скифов, эллинов и иудеев, «русских и греков», но «все во Христе Иисусе». Вспоминаются при этом вдохновенные слова нашего общего учителя и аввы, того же Митрополита Антония о непревосходимом для человека значении Св. Православия, о первенствующем месте в нем Вселенского Престола. Это он говорил в далекие годы нашего студенчества, это он, с присущим ему блеском и увлекательностью, печатно выражал и находясь уже в эмиграции.

И вот, если бы эта моя скромная и смиренная мысль об осуществлении нашего единения таким прямым и царским путем подлинного и безпримесного мирским побуждениям и стихиям церковного устроения могла найти хотя бы некоторый отклик в Вашем сердце, преисполненном, как сие всем ведомо, духа вселенскости, — какое утешение получил бы я. И утешение не только от единства мыслей: утешение от уверенности, что близится уже час нашего единения, ибо преодолены преграды и покушения, так как встали мы на подлинный церковный и канонический путь своего церковного бытия. Было бы утешение и для всех верных чад Церкви Божией при таком живом и ощутительном примере Ее единства, — единения ее отдельных частей и членов. Было бы утешение и в том, что могут, по воле Божией, колебаться и гибнуть народы, воздвигаться все силы ада, но неодоленно стоит Церковь Христова, преисполненная духа единения и любви, .не оставляющая без попечения и своего водительства ни одного своего члена и при его изгнании из родной ему земли и при его странничестве по всем распутьям мира.

И поэтому, если бы «Архиерейский Синод Заграницей» существовал не сам по себе, а по благословению Церкви Божией; если бы на свое бытие и на свою деятельность он имел благословение чрез Патриарха Вселенского всех поместных церквей, всей Церкви Божией — что препятствовало бы каждому из нас признать его и подчиниться ему?

Может быть, моя мысль покажется необычной и даже несбыточной. Но, думается мне, только при ее осуществлении мы и соблюдем всю каноничность, и живым примером покажем не только общерусское, но, что несомненно, важнее, и что единственно важно, — наше общецерковное единство и единение. Всякий другой образ действий и метод поведения в данном деле несомненно заранее уже обречен на неудачу и бесплодность!»

Это было писано давно, более 14 лет тому назад. Отклика мои слова не получили. И до настоящих дней мы остаемся в разделении и разъединении, снедаемые «течениями» и «юрисдикциями», приводящими нас пред судей на судилища, в нарушение норм церковной жизни, не допускающих верных по своим церковным делам предстоять на судилищах мирских.

Итак, что же сказать в заключение? Что нам делать? Как устроять нашу церковную жизнь в дальнейшем?

Единение и единство церковное нам необходимо? Не только необходимо, но обязательно. Всякое разделение наше есть грех против Церкви особенно страшный и особенно губительный, ибо, отделяясь от полноты Церкви, от Ее «исполнения», о сохранении которого мы молимся в конце каждой литургии, мы теряем самую возможность спасения, так как отделяемся от самого Христа, Спасителя нашего. Церковь — тело Его, и только в неотделении от этого Тела мы можем быть причастны вечной жизни и ее нескончаемой божественной радости. О, если бы мы это помнили не умом только, а всею своею душою! А если наше единение нам так необходимо, мы и должны его искать, к нему стремиться, его осуществлять в своей жизни. Печальный опыт всего периода нашего рассеяния убеждает нас с неоспоримостью в полном бессилии нашем осуществить это своими собственными силами, так как, пытаясь осуществить это своими только силами, мы отделяем себя от полноты Церкви и становимся вне Ее. Отсюда наши неудачи в этих попытках. Отсюда и настоятельное, императивное для нас требование обратиться к голосу всей Церкви и смиренно принять Его решение — какое бы оно ни было. Если Церковь изречет, что «Русский Архиерейский Заграничный Синод» имеет все права на управление русским рассеянием, и, стало быть, вполне каноничен, — всем, его не признающим и ему не подчиняющимся, не остается ничего другого, как раскаяться в своем грехе неподчинения и противления ему и ему подчиниться. Если голос Церкви укажет другие пути и формы церковного устроения русского рассеяния, «Русскому Архиерейскому Заграничному Синоду» необходимо будет пойти по этим путям и принять эти формы, если он не захочет быть вне Церкви, «кроме Ее». И медлить в исполнении этого нельзя. Мы все знаем о попытках Москвы создать видимость церковного единения и средоточия в Москве, как будто бы возможно средоточие церковной жизни там, где находится центр мирового воинствующего безбожия. Не будем же своей медлительностью и коснением в своих разделениях давать силу крепости этим кощунственным попыткам.