От РПЦЗ:Обзор
Не знаю сколько десятков интервью мне довелось провести начиная со своего первого в 1991-ом году. И все они были разными по качеству. Считаю, что предлагаемая Вашему вниманию расшифровка интервью Марии Решетниковой с Владыкой Лавром, удачна прежде всего тем, что дает возможность путешествовать во времени. Сопровождаемое авторскими разрядками интервью дает нам возможность со-присутствия в уже не существующей части типографии, где мне довелось проработать десять лет своей жизни. Интервью являет собой трилогию, помимо этого сюжета, имеющее еще два других: Рождество с Владыкой Лавром. Часть 2-ая. О Церкви в России и Воспоминания М.М. Заречняка о Владыке Лавре. Заказать брошюру содержащую все части триологии на бумаге в цветном формате на шелковой бумаге можно здесь.
диакон Андрей Псарев,
20 октября, 2019 г. Джорданвилль, Нью-Йорк
От автора
Митрополит Лавр (Шкурла) стал пятым Первоиерархом Русской Православной Церкви Заграницей в октябре 2001 года. Он начал свой жизненный путь практически сиротой, в маленьком карпаторосском селе Ладомирово, куда в 1920-х годах наперекор всем запретам местной власти возвращается православная вера. Бежавшие от коммунистического террора монахи Почаевского братства возводят свой монастырь в словацском селе, налаживают книгопечатное дело, коим издревле славилась их обитель. В 1934 году Господь приводит в братство оставшегося без мамы 12-летнего Васю Шкурла, жившего в этом же селе, и с этого момента судьбы печатного братства преподобного Иова Почаевского и будущего Митрополита Лавра сливаются в одно целое. Вместе они переживают разлуку с родной землёй, проходят дороги войны и, оказавшись на чужбине, в Америке, воссоздают главную многовековую миссию Почаевского братства: книгоиздательство и просвещение. Богослужебные книги, писания святых отцов, духовная, историческая и мемуарная литература, журналы о духовной жизни русского православного зарубежья будут разлетаться по всему православному миру многотысячными тиражами. Но особенно всегда ждали их в Советском Союзе, где подчас даже в действующих храмах не хватало духовной литературы. Вскоре в монастыре открывается семинария, растёт монашеское братство, в котором оставят свой незабываемый след десятки подвижников русского зарубежья. Но именно ему, Владыке Лавру, некогда деревенскому мальчику из бедного карпаторосского села, Господь уготовит великую историческую миссию: возглавить Русскую Православную Церковь Заграницей и её воссоединение с Московской Патриархией в 2007 году. Литургическое общение православных людей, прерванное атеистическим режимом почти на целое столетие, — было восстановлено. «… Больше всего берегитесь ссор, прощайте друг другу, когда обижены,» – писал святитель Иоанн Шанхайский и Сан-Францисский, ссылаясь на Священное Писание. – «Помните: кто ссорится – тешит дьявола; который мирит других – помогает Христу и будет принят в Небесном Царстве как сын Божий (Мф 5, 9).» Слова эти в полной мере можно отнести к Митрополиту Лавру, отдавшему столько своих душевных сил на воссоединение Церквей. Мой документальный фильм и эта печатная версия интервью – скромная лепта в почитание светлой памяти Владыки Лавра.
Путь в Джорданвилль
Заранее получив благословение Владыки Лавра на мой визит в монастырь, я приехала в Джорданвилль вместе с кинооператором в самый Рождественский сочельник! По дороге в Свято-Троицкий монастырь, расположенный рядом с городком Джорданвилль, в пяти часах езды от Манхэттена в сторону Канады, мы проезжали места не только исторические, но и символичные по своему значению для Америки: здесь, недалеко от городка Ютика проходили первые бои в годы Американской революции. Остановив машину, мы даже сняли на плёнку мемориальную доску, гласившую, что проходившие здесь бои Оризаскани были самыми кровавыми в истории Американской революции. В августе 1777 года здесь воевал небольшой отряд ополченцев – жителей американских колоний Англии за свою независимость от Британской империи. Несмотря на большие потери, американцы выиграли сражение и сорвали разработанный англичанами план вторжения в Нью-Йорк с целью отрезать Новую Англию от остальных мятежных колоний. Североамериканским патриотам впервые удалось одержать крупную победу над королевской армией. “Все революции кровавы и уносят человеческие жизни,” подумалось мне, когда мы проезжали эти места бывших американских революционных баталий. Знаю, что у Господа ничего не бывает случайно, и всё же удивительно, что дорога моей киноэкспедиции, посвящённой большевистской революции в России и её последствиям, проходила через маршрут, окроплённый кровью американских революционеров два столетия назад. Вдруг неожиданно, как спецэффект в голливудском кино, за окном машины громадными хлопьями посыпался январский снег. Словно ниоткуда началась снежная буря, и мы вынуждены были остановить машину на обочине дороги, чтобы переждать это полнейшее белое затмение. Всё вокруг замело так, что дороги совсем не было видно в лобовое стекло нашего мини-автобуса.
…Я долго готовилась к этой встрече и очень волновалась, что она не состоится. К счастью, Промысел Божий помог мне попасть в Джорданвилль вовремя, и я успела снять много интересных и важных мест этого легендарного исторического монастыря. Вечером 6 января 2004 года мы установили камеру на балконе Троицкого храма и оказавшись почти под куполом смогли запечатлеть всё великолепие праздничного богослужения в Сочельник Рождества Христова. Лики святых и волшебная по своей красоте роспись легендарного иконописца Джорданвилля отца Киприана, украшающая стены собора, особенно торжественно выглядели в свете рождественских свечей. Владыка Лавр возглавлял богослужение, сопровождаемое хором семинаристов и братии.
Служба закончилась ближе к полуночи, а рано утром 7 января Свято-Троицкий храм был уже переполнен православными, которые, живя в Америке, продолжают хранить исконные традиции. На светлый праздник Рождества Христова приехали семьями: мамы в праздничных платьях, отцы семейств в строгих костюмах, дети в русских традиционных нарядах… После колокольного звона все были приглашены на рождественскую трапезу. 
Несмотря на свою огромную занятость и усталость от многочасовых богослужений и приёмов гостей в те далёкие рождественские дни 2004 года, Владыка Лавр нашёл время на подробную беседу и подарил православным зрителям будущих поколений бесценные воспоминания об исторических событиях. Благословение Владыки Лавра на съёмку нашего фильма позволило мне запечатлеть разностороннюю и многообразную жизнь монастыря и передать атмосферу тех лет, когда сам Владыка Лавр жил и служил в Джорданвилле: яркую, наполненную событиями и ожиданием новых волнительных перемен постсоветского времени.
Благодаря этим редким кадрам зрители увидят то, что играло важную роль в духовной, научной и образовательной миссии Джорданвилля: огромную коллекцию исторического архива и богатейшую библиотеку, сохранившие важнейшие свидетельства о жизни Белой эмиграции; бесценные экспонаты исторического музея монастыря, в который можно было попасть только с благословения; в сокровищницах музея находились бесчисленные медали и наградные кресты офицеров Царской Армии, личные вещи, принадлежавшие Царским мученикам, древние иконы, старинные картины, многовековая церковная утварь и облачения священства столетней давности и конечно же легендарная типография монастыря, в которой больше полувека печатались книги, журналы и даже цветные иконы для православных всего мира – и всё это руками братьев Джорданвилля, включая и самого Владыку Лавра, бывшего бессменным редактором многих православных журналов и имевшего многолетний опыт работы на печатном станке, с самого раннего детства помогавшего печатному братству преподобного Иова Почаевского в выпуске религиозной литературы ещё в годы его жительства в селе Ладомирово. Трудно поверить, но факт, что вся эта многообразная литература долгое время издавалась лишь на одном печатном станке… Сегодня на месте бывшей типографии трапезная, и многие книги и журналы монастыря теперь можно найти на интернете и в книжных магазинах по всему миру. Братия продолжает издавать книги, которые, как правило, печатаются в России. Прошло много лет после тех съёмок в Джорданвилле, оттого ещё ценнее выглядят сегодня кадры уже далёкого 2004 года, где у печатного станка, рядом с рождественской ёлкой стоит весёлый и тогда ещё молодой – всего 86 лет! – монастырский «блаженный» Лёвушка, а вокруг на типографских стенах и на самом станке – фотографии тех, кто здесь нёс послушание. Братья монахи, днями и ночами работавшие здесь, хранили воспоминания о своих учителях и предшественниках, передавших им в наследие главную миссию Почаевского братства – утверждение православия, печатное дело и просвещение, которое они несут через столетия, несмотря на войны и гонения, с 13-го века!
Здесь, в Джорданвилле, забываешь, что наша Родина находится на другом конце земного шара… Окунуться в праздничную атмосферу зрителю поможет и сама природа вокруг монастыря. Зима в этих краях с крепким морозом. Белоснежным покрывалом укрыло всё вокруг в эти Рождественские дни. Настоящее волшебство!
Джорданвилль. 7 января, 2004-го года. 3 часа дня. Типография монастыря
Во время беседы, помимо оператора и меня, в типографии были семинаристы и послушники, многие из которых выросли при Владыке Лавре и конечно с интересом слушали рассказы своего аввы. Легендарный Лёвушка, трогательное большое дитя Джорданвилля, тоже пришёл послушать рассказ своего старого друга детства. Многое из того, что Владыка рассказывал, Лев Иванович хорошо знал.
Беседа в типографии монастыря продлилась около двух часов. За это время Владыка Лавр в подробностях рассказал о своём детстве в Словакии и о переезде туда печатного братства преподобного Иова Почаевского, ставшего для него настоящей приёмной семьёй. Владыка поведал нам о трагической участи православных народов, столетиями живших под гнётом католических униатов, также поделился бесценными воспоминаниями о многих исторических событиях, свидетелем которых он стал. Во второй части беседы мы имели честь услышать мнение Владыки Лавра о тогда ещё только готовящемся историческом воссоединении Зарубежной церкви и Московского Патриархата после почти векового разделения.
Пройдя к книжным полкам в самом конце большой типографской комнаты, Владыка Лавр сел в кресло у письменного стола и, весело посмотрев на оператора, спросил:
– А что ты, раб Божий, откуда ты? – С Одессы. – А… Одесса-мама!
Я подхожу к Владыке, чтобы подготовить его к записи беседы на видеокамеру: – Позвольте, я микрофон на Вас надену? Владыка Лавр показывает на батарейку:
– А это что такое?
Чтобы звук лучше был. – А то вы меня протейпýете* (запѝшете на плёнку. (здесь и далее звёздочкой помечены свойственные Владыке Лавру речевые обороты – прим. редактора ), неизвестно что там потом будете вытворять, – смеётся Владыка Лавр. –Так… Чем я могу Вам помочь?
Владыка Лавр, знаю, что Вы очень заняты. Я хочу Вас поблагодарить за интервью и напомнить, что меня к Вам подвели в Ново-Дивеево (Ново-Дивеевский Успенский монастырь в г. Нануэт, штат Нью-Йорк, США – прим. редактора ), на столетии св. Серафима Саровского, и я передала Вам кассету и письмо.
– Да, я помню, я помню.
Было у Вас время посмотреть?
– Фильм я не смотрел, а брошюрки и иконки я посмотрел. Кое-что послал в Россию. Из России просят иконки; много иконочек посылаю в Россию просящим.
Этот фильм посвящён всему поколению русских, которые были практически выдворены из страны после революции 1917 года: врангелевские офицеры, кадеты, казаки, священнослужители, их потомки и так далее. Всех наших героев, в том числе и Вас, всегда просим рассказать о своей жизни. У нас с Вами намного меньше времени, чем обычно. Расскажите о том, как Ваша семья попала в эмиграцию. Я знаю, что Вы из югославской эмиграции. Немножко об отце, о семье, о своей судьбе.
– Сейчас я Вас поправлю.
Поправьте, конечно.
– Пока не записывай, раб Божий, –обращается Владыка к оператору. Оператор не выключал камеру, Владыка Лавр это знал и продолжал рассказывать:
– Во-первых я если и с эмиграции, мои предки – с «эмиграции» ещё Владимира…
Владыка на секунду отвлекается на то, чтобы помочь дать стул оператору: – Вот, смотри, возьми там. – Почему ему нельзя это записывать? – Да нет, я пока маленько объясню…
Думаю, что Владыка Лавр благородно пощадил мою безграмотность.
–Вот, возьми стул, любой…
Владыка опять обращается к оператору, беспокоясь, что тот продолжает стоять за камерой. Удостоверившись, что оператор наконец-то сидит на стуле, Владыка продолжает свой рассказ:
– Я не эмигрант и не из старой эмиграции. Я – карпаторосс. Урождённый. Родился на Карпатах; самая древняя славянская ветвь, Калабидо* славянство. Мои предки там жили столетиями, наверно с Владимиро-Волынского княжества, может быть даже с Владимира Святого – с тех времён, в точности я не помню. Владимиро-Волынское княжество было велѝко там, в этой части Западной Руси, туда всё это входило… и лемковщѝна. У нас был ещё такой князь Лабόрец, и город есть Лабόрец… Это древняя история, я просто вспоминаю. Детали точно я не помню, годы сейчас вам не расскажу, надо посмотреть где-то. Я сам – карпаторосс… Если хотите записывать – можете.
Да, записываем, – говорю я, так как к счастью мы и не переставали записывать.
– Я по происхождению карпаторосс. Родился в Ладомирове на Карпатах, около города Свидника. Рядом Пряшев –это город большой, в шестидесяти километрах. Там моя родина, там мои предки родились и жили.
Работая над текстом, я увидела, что согласно современным картам, расстояние между городами Пряшев и Свидник действительно составляет около 60 км. Эта вроде бы незначительная деталь свидетельствует о необычайной памяти Владыки и внимании даже к таким казалось бы мелочам.
В каком году Вы родились?
– Я родился в 1928 году, 1 января. Только что мне испонилось 76 лет.
С Днём рождения!
– Я новостильник по рождению, а по вере православной я – старостильник, после моего связанья* с монастырём. Во время Первой мировой войны и после, когда в России была революция, –Россия была разорена. А эта часть Карпатской Руси находилась несколько столетий сначала под Австрией, а потом под Австро-Венгрией в последнее время. Все карпатороссы жили надеждой, что когда-то придёт Россия, освободит русский народ.
В 1848 году, когда было восстание в Австрии, венгры восстали. К сожалению, – это мы так считаем, конечно, что «к сожалению», монархисты, может, так все не считают, – но Россия при Николае Первом послала свои войска и подавила это восстание. И таким образом, люди, которые протестовали против ига австрийского, – а в это время и в Венгрии начались волнения, – но Австрия опять продолжала подавлять славян, русский народ, карпатороссов, сербов, там в это время были ещё и другие народности – лéмки, Молдавия, частично Польша и так далее. Все ждали какого-то избавления, какой-то перемены. Наступила Первая мировая война. Ждали, что вот придут русские. Русские пришли в те края, и начали они освобождать эти края и завоёвывать их, но потом, волею Божьей конечно, это не осуществилось: Россия там не осталась. В конце концов, Россия Мировую войну почти что выиграла, но «благодаря» тому, что всё Европейское сообщество было против России, в России в конце коцов всё рухнуло, устроили в России революцию. И вот эта революция развалила всё, и эмигранты пошли в разные страны, в том числе, после Первой мировой войны, пришли в нашу Карпатскую Русь. Карпаты оказались под Чехословакией. Там была Чехия, Словакия, Подкарпатская Русь. Но Подкарпатская Русь получить какую-то автономию не смогла, но народ продолжал волноваться, переживали уже начиная с Первой мировой войны… Немножко передышку можно?
Владыка Лавр обращается к оператору, и мы приостанавливаем интервью, но камера продолжает снимать. Владыка обращается ко мне, думаю, беспокоясь об обширности преподанного мне исторического урока:
– Много это?
Очевидно, что мне не «много», и довольная возможностью и далее расспрашивать Владыку, я продолжаю: Упомяните, в какой ситуации непосредственно оказалась Ваша семья? Сдерживая моё молодое любопытство и рвение, Владыка успокаивает меня:
– Я сейчас всё скажу…
Входит человек в подряснике, и Владыка Лавр обращается к нему:
– Ты хочешь послушать?… – и поясняет: – Это мой крестник. Я его крестил. Очень давно, не помню в каком году.
«Крестник» Владыки Лавра улыбается:
– В 1961 году.
Владыка Лавр: – Ой, давно было дело. – Вы были новым игуменом, мне сказали… – Может быть, может быть… – сказал Владыка, и сам прервав объявленную им «передышку», продолжал рассказывать.
– Так вот, Первая мировая война окончилась так, что Австро-Венгрия была разделена, но всё-таки осталась существовать. Венгрия стала полноправным государством, и ещё Чехословакия и Карпатская Русь. Мои родители оказались там, на Карпатской Руси. В это время, и даже раньше, во время Первой мировой войны, было довольно сильное движение на Карпатах за то, чтобы вернуться в православную веру. Весь этот край, где я родился, был под унией. Униаты – это восточный православный обряд. Ритуал православный, но иерархия, епископ, священники, духовенство – связаны с Римом. Поэтому и называется уния. Это целая история: Брестская уния, Карпаторусская уния. Во время Первой мировой войны было сильное движение за то, чтобы вернуться к корням, как говорят сейчас в России, – к православию. В 1600-х годах, 1700-х годах ещё в наших краях было православие, деревни были православные, священники были православные, а тут раз архиереев, епископов православных не стало, то постепенно духовенство начало вымирать. Так духовенство и все с ними постепенно автоматически перешли под унию под Австро-Венгрией. И вот появились во время войны такие русофилы, которые были за Россию, говорили, шептались, а австро-венгерские жандармы следили и таких арестовывали. В первую очередь, они преследовали и потом казнили до 97-ми человек лемкόвских священников в наших краях, но священников униатских! – за то, что они были русофилы. Они служили по русскому, восточному обряду, поминали папу, Рим, а за то, что они как будто – а «как будто» не было доказано – сочувствовали России, ждали Россию, что во время Первой мировой войны Россия придёт и они присоединятся к России, – за это их казнили. Вешали на телефонных столбах вдоль дороги. Казнили своих!
При этих словах Владыка Лавр поднял руку вверх, и я впервые услышала волнение в его голосе.
– Всяких русских деятелей тоже преследовали и многих казнили. Но так или иначе зародилось такое движение. И к 1924-му году в моём селе, где я родился, Ладомирове на Карпатах, в Прешовской области, забастовали и отказались от священника униатского –говорят, мы хотим православного.
И Ваши родители таких же настроений были?
– Мои родители позже родились, а мой дед – да. Мои отец и мать родились униатами, я уже православный. – Они были тех же настроений возвращения к корням? – О, да, да. Они тоже были такого же настроения, конечно. И ждали, ждали русских, думали, что придут русские, те, которые были… но я немножко позже этого вопроса коснусь…Так что получилось такое вот настроение. В это время в нашей деревне священника этого униатского погнали. Тётушки взяли и вывели его насильно с храма, забросали его сырыми яйцами – ты иди куда хочешь, нам не нужен такой, – и они остались без священника. В это время, некоторые крестьяне такие были деятельные и обратились к Православной Сербской церкви с тем, что нам нужен священник. Пожалуйста, дайте нам священника, который говорит и понимает и по-русски, и по-карпаторусски. Карпаторусский язык – это в общем-то своего рода язык малорусский, не совсем украинский. В украинском была уже масса разных искусственных слов, а карпаторусский язык – более простой, чистый, в нём смесь языков – и польский, и словацкий, и русский, и корни славянские…
А можно вопрос… простите мою малограмотность, вы упомянули лéмки –это какая группа? И гуцýлы?
– Это тоже рядом: и гуцýлы, и лéмки, там есть разные названия, сплошь до Молдавани. Называли это жýпы, или даже области такие небольшие государственные, или округá. Они разные, говор немножко меняется. Скажем, мы называем картошку “бандýрка”, а они называют “барабýля”, другие называют “помдетéре”… Владыка Лавр улыбается. – Или даже нет, “помдетéре” – это картошка по-французски.
То есть когда считают гуцулов как бы производной от украинцев, это неверно?
– Это всё один народ, только в разных частях, в разных соседствах жили, под разными немножко влияниями были, а все мы братья, все мы сёстры – славяне. Так что мы так на это смотрим. Я должен сейчас оговориться, даже может кому-то не понравится, кто будет слушать: наши карпатороссы, к сожалению – это я говорю «к сожалению», а может быть, и не к сожалению – они не любят, когда их называют украинцами. И вот когда их к нам присоединили, то есть Карпатскую Русь к Украине, то они говорят: мы не украинцы, мы карпатороссы, Закарпатская Русь, – вот так они хотят, чтобы их называли. Это настроение такое, общее. –
Интересно!
– Ну вот, деревня оказалась без священника, и обратились к власти сербской, потому что эта церковная территория при Австро-Венгрии принадлежала и подчинена была в церковном отношении Патриарху Сербской Церкви, и все православные должны были подчиняться ему. Ну и в Сербии в это время оказался о. Виталий, наш Владыка архиепископ Виталий (Максименко). Не этот Виталий Владыка Митрополит, который сейчас был предо мной (Первоиерархом Русской Православной Церкви Заграницей, Митрополит Виталий (Устинов) – прим. ред.) – он болеет сейчас, а другой Владыка Виталий, который в этом монастыре, здесь, в Джорданвилле, много приложил стараний, чтобы этот монастырь существовал. Он начал монастырь там, на Карпатах, в Ладомировой, будучи архимандритом. Его послали оттуда, из Белграда из Сербии, и он начал в деревне Ладомировой миссию православную, которая потом перешла в братство преподобного Иова Почаевского. Это было братство типографское, печатное – это то, что мы сейчас и здесь продолжаем, – и в то же время миссионерское, для распространения православия среди карпатороссов. О. Виталий этим занялся. Начали приходить к нему люди, и братство это понемножку начало возрастать. В 1925 году уже начали печатать. Совсем примитивные условия были в 1926-27 годах. В 1928 построили храм в деревне там и освятили. Собрались люди и начали издавать газету, называлась «Православная Карпатская Русь». Сейчас это просто «Православная Русь» для всех русских, мы её переименовали. Мы здесь её продолжаем; уже 80 лет этой газете.
В 1928 году это происходило?
– Да, я только родился, 1 января.
А что, большевистской власти ещё не было, такой, как в России?
– Большевистская власть только в 1948 году родилась на свет у нас, после Второй мировой войны. А в то время была Чешско-Словацкая Республика –так они сами называли и гордились этим достижением. Но чехи, конечно, относились не ахтѝ к карпатороссам. Должна была быть как в Советах республика, так тут было три части: чехи, словаки и русины. Но русины, мол, простые, малограмотные, – так, значит, на задворках…
При этих словах Владыка Лавр жестом показал, что так воспринимались русины в то время – «на задворках». – А как карпатороссами воспринимались эти жуткие перемены, которые происходили в Российской Империи в то время? Я имею в виду революцию. Как это воспринималось?
– В это время карпатороссы, конечно, мало знали. И вообще за границей мало знали чтό в России происходит. Только что-то еле-еле проникало, особенно в 1920-30-х годах. У нас очень слабая, противоречивая информация была… Думаю, что я вас замучаю моими рассказами.
Нет, абсолютно никак не замучаете… Если Вы только сами себя не замучаете!
– Так, но дόбре… Дайте я сейчас немножко подумаю, на чём остановился.
Вы остановились на том, что для возрождения православия был прислан о. Виталий.
– Да, о. Виталий начал эту миссию, и миссия начала постепенно действовать. Если даже все подробности рассказать, я просто не вспомню сейчас, да и не пойдёт гладко. Просто трудно себе представить, в каком убожестве это всё было и началось. Несмотря на это люди приходили, некоторые не выдерживали – уходили, другие оставались, и миссия начала действовать, укрепляться. Миссионерская школа была, духовенство, учеников готовили, деятелей, потом посвящали в священники, и эти люди начинали распространять православие. Вопроса о православии после Второй мировой войны коснёмся через несколько минут… Так что это дело так и начало расти. Повторяю, была страшная беднота и трудности. Помощь этому делу оказали некоторые карпатороссы, живущие здесь, в Соединённых Штатах. Многие карпатороссы имели своих родственников здесь, так как семьи ещё до Первой мировой войны, в начале XX столетия и даже раньше, уезжали из Австро-Венгрии на заработки в другие страны, главным образом в Соединённые Штаты. Мой дед по матери и бабушка были одно время тут, в Америке, потом вернулись обратно, и дома уже умерли. Три сестры моего отца и брат здесь были, в Америке; брат вернулся домой и там он скончался, а сёстры и их семьи здесь. И так было со многими. Так что сюда ехали, и отсюда удавалось немножко собирать помощь и туда присылать. И вот отцу архимандриту Виталию таким образом помогали. Он там укрепился и раздавал много книг и брошюр чисто уже церковного характера и на-ци-о-наль-но-го! – чисто русского национального характера.
Владыка Лавр отчётливо произнёс слово «национального» по слогам. Очевидно, это было очень важно для него, что карпатороссы возвращались к своим национальным и религиозным корням.
– Примитивным способом работали. Я не знаю насколько Вы знакомы с издательскими делами, но например, я вам расскажу. Типография там, на Карпатах – какая была типография у нас, у о. Виталия? И вообще в то время такие типографии были там и в других местах.
Владыка Лавр берёт в руки лист бумаги и объясняет.
– Это вот, допустим, касса. Разделена она перегородками: так, так и так. Здесь весь алфавит помещается, все буквы, каждая буква имеет своё отделение. Таких касс полно, в зависимости от того, какое название шрифта. Шрифт, скажем, у нас был латвийский – в Латвии куплен, имеет свой рисунок, мы называли его латвийский. Был другой шрифт, жирный, знаете, да?
Ну, я понимаю, шрифты разного стиля и размера.
– Разного стиля, да. И вот, каждую букву нужно было брать и класть в такую…
Владыка прерывается на секунду и показывает на Лёвушку, давнего друга Владыки Лавра. Лев Иванович Павлинéц, хорошо знакомый многим, кто хоть раз бывал в Джорданвилле, остроумный, немного юродствующий, Лёвушка – так ласково называли его все в монастыре, – хорошо знал Владыку Лавра с юных лет, задолго до их приезда в Америку.
– Вот Лев Иванович с нами там был уже, но он не работал тогда там… И каждую букву берёшь… Вот слово «Василий»: «В», «а», «с», «и», «л», «и», «й»… и дальше так набираешь. Строчку набрал, другую строчку, третью, пятую… Десять строчек наберёшь и тогда вынимаешь это и ставишь. И так страничка за страничкой. Это очень медленное и долгое дело. А самое скучное дело потом. Касса кончилась, это значит такого стиля шрифт кончился – весь уже у тебя набран. Значит, нужно приготовить это напечатать; напечатали, а потом это нужно разобрать! По букве обратно туда раскладывать. Самое скучное дело – и неинтересное. Руки в керосине, запах!
Владыка подносит руки к лицу, весело улыбается, жестикулируя показывает как разбиралась касса, и увлечённый воспоминаниями детства, не замечает как с его рясы падает микрофон. Пока я прикрепляю микрофон, Владыка продолжает оживлённо рассказывать.
– Сам вымазанный, голова болит от керосина… Керосин краску смывает, тогда буквы можно разъединять, иначе краска их держит. Так что вот такая была работа. Но несмотря на это, мы работали, издавали церковную литературу по мере возможности. В то время нигде ничего не печаталось, Россия была отрезана до Второй мировой войны от всякого церковного производства. Раньше всё это в России можно было приобретать, кое-что у униатов во Львове, в Польше, но нам неинтересно было иметь чужое, нам всё-таки хотелось своё, православное иметь. Печатали что могли и распространяли для русской эмиграции и для Карпатской Руси, которая в это время вернулась в православие. Постепенно возвращались деревня за деревней, вновь стали строить храмы, и ко Второй мировой войне там уже довольно много было православных.
Ваш край застала Вторая мировая война?
– Вторая мировая война – сейчас расскажу как это было, и тогда коснёмся событий после Второй мировой войны, да? Но давайте немножко передохнём. А то раб Божий устал, руки заболят, –заботится опять Владыка об операторе. Оператор: – Ничего-ничего, я привык…
– Немножко отдохните…
И тут Владыка, разглаживая бороду, спрашивает меня: – А Вы откуда? Из какого места?
В это время кто-то из семинаристов предлагает Владыке Лавру принести воды или соды, на что он отвечает: – Да, принеси немножко водички или сверху принеси соды. Кока-колу я не пью, лучше какой-нибудь джинджер-эйл… – показывает рукой на нас с оператором, – и им принеси тоже. И сразу резко возвращаясь к прерванному разговору, неожиданно спрашивает у меня:
– Вы где родились?
Я москвичка
. – Москвичка, да?
– Наверно, родилась только недавно, 10-20 лет тому назад? –шутит Владыка. Удивлёная такому комплименту, я переспрашиваю: Я? Нет, мне 33.
– А, ну это немножко больше… тридцать три. Да-да, это тоже не так много, конечно. Я думаю, что все помнят, как была война, как бомбы сыпались, как всё гремело над головой, как нужно было прятаться. Вы об этом, может быть,читали или слыхали, но не испытывали. Это много значит, испытать – это одно дело, а другое дело – слышать и читать об этом. Владыка задумывается, приговаривая “дόбре-дόбре”, решая как повести беседу дальше. Затем спрашивает меня:
– Так что москвичка? А там где жили, в каком месте Москвы?
Я, крайне удивлённая знаниями московских районов Владыкой Лавром, отвечаю:
Вообще, в Новых Черёмушках… Это новый район – Новые Черёмушки. – Черёмушки…
Владыка Лавр заинтересовался. Я пытаюсь вернуть разговор к его жизни: Но мне интереснее про Вас. Вся эта бурная деятельность… Владыка прищурившись улыбнулся и прервал меня:
– Но мне тоже интересно про Москву, я в Москве побывал.
Я смеюсь и стараюсь вернуть разговор в прежнее русло: Про меня потом!… Вот вся эта бурная деятельность по восстановлению православия – она была каким-то образом приостановлена во время Второй мировой войны? Война вам помешала?
– Я думаю, что нам помешала, потому что мы должны были выехать, конечно. А почему – я расскажу. Мы должны были бросить всё и двинуться, но вот зато мы сюда попали, и вот здесь уже мы 56 лет.
Давайте постепенно. В каком году Вы выехали?
– Сейчас я Вам расскажу. Вот принесут немножко водички. – Прошу прощения!
Хорошо, тогда давайте Вы меня сейчас спрашивайте. Я сдаюсь и прошу оператора выключить камеру, чтобы не тратить на меня плёнку. Сейчас, спустя столько лет, я жалею об этом решении, хотелось бы услышать в записи все детали этого разговора, где Владыка Лавр расспрашивал меня о моём детстве в Советском Союзе, о моих родителях, о том, как я приехала в Америку, как решила стать журналистом и почему заинтересовалась темой истории православия и эмиграции. Семинарист долго ходил за напитками, и в ожидании его Владыка Лавр превратил этот вынужденный перерыв в тёплую беседу, где мои пытливые вопросы сменились его расспросами обо мне, моём поколении, моём оставленном в далёкой России доме… Владыке было интересно и важно всё. Учитывая его наблюдательность и прозорливость, я думаю, он чувствовал мою ностальгию и тоску по дому. Ностальгия – сильное, разрывающее мою душу, особенно в те годы, чувство, – двигала и направляла многие решения тогда в моей жизни, включая, конечно же, и работу над проектом об истории эмиграции и причину самого моего визита в Джорданвилль… Я скучала по дому и искала места утешения на чужбине. Владыка Лавр увидел это, почувствовал и дал мне возможность излить ему свою душу.
Владыка перевёл разговор на меня тактично, бережно… он выслушал, всё принял к сведению, и глядя на меня своим проникновенным, мудрым взглядом, сказал:
– Ну, хорошо, на чём мы остановились?
На Второй мировой войне и каким образом Вы решили отходить и почему.
– В Ладомирове была миссия, созданная отцом Виталием, Владыкой Архиепископом, который потом был здесь, в Джорданвилле. Я повторяюсь, чтобы пояснить. Владыка Виталий –отец Виталий ещё в то время, в 1934 году – был вызван нашим церковным центром, Владыкой Митрополитом Антонием (Храповицким) в Белград и был рукоположен в епископы и послан в Соединённые Штаты. В 1934 году Владыка приехал в Нью-Йорк и узнал, что здесь есть маленькая ячейка монашеская в Джорданвилле: архимандрит Пантелеимон, отец Яков с ним – его собрат, о. Иосиф, который присоединился чуть позже, и ещё чуть позднее – о. Павел. Они создали вот этот монастырь, купили эту ферму, потом маленький кусок земли и домик позже приобрели. Они построили домик и храмик, но это всё у них сгорело. Там дальше в монастыре сейчас белый дом на этом месте стоит.
Прямо во время записи нашей беседы в типографию, где мы расположились для разговора, вошла целая процессия из семинаристов и нескольких маленьких детей с Рождественской звездой и песнопениями: «Христос раждается, славите…» 
Оператор не остановил камеру и всё происходящее дальше запечатлелось на плёнке. Во время исполнения рождественских песнопений Владыка Лавр встал и внимательно слушал хор семинаристов. Он гладил детей по головкам и после того, как семинаристы закончили петь, поблагодарил всех и пообещал обязательно дать детям, участвовавшим в этом выступлении, рождественские конфеты. “Христос Раждается! Славите Его!” – воскликнули все и покинули типографию. Но как только мы приготовились возобновить нашу беседу, появился высокий не знакомый никому человек. Владыка Лавр спросил его: – Кто Вы такой? Мужчина по-русски не говорил и смущённый тем, что Владыка Лавр заметил его и остановил интервью, ответил ему по-английски: – Простите, Владыка Лавр, не хотел Вас беспокоить. Счастливого Рождества Вам! – Спасибо, и Вам тоже! – ответил Владыка по-английски незнакомому американцу. Оказалось, что один из маленьких мальчиков, певший рождественские песнопения с семинаристами, был сыном этого американца, и мужчина хотел получить для мальчика благословение Митрополита и сделать фотографию на память… Я не помню, чтобы во всё это время спонтанных визитов к Владыке Лавру кто-то что-то докладывал Владыке, заранее прося его разрешения. Всё происходило просто, даже я бы сказала – запросто, и нам с оператором ничего другого не оставалось, как ждать, пока все, кто хотел попасть к Владыке Лавру, получат благословение у Владыки в этот праздничный день. Камера продолжала снимать всё происходящее, а потому и сейчас, столько лет спустя, можно видеть эти живые свидетельства доброты и доступности Митрополита Лавра, его открытость ко всем приходившим и часто совершенно незнакомым ему людям, посетившим Джорданвилль и желавшим получить его благословение или фото на память. 
Американец понял, что улучил момент, и не теряя времени позвал сына и по-английски предложил семилетнему мальчику сесть на колени к Владыке Лавру и сделать фотографию на память. Совершенно не меняясь в выражении лица, Владыка, нисколько не смутившись этим неожиданным предложением, спросил американца по-английски: – Это Ваш сын? – Да, это мой ангел Габриел, – отвел гордый отец, довольно глядя на сына, сидящего на коленях у Владыки Лавра и оказавшегося в центре внимания съёмочной группы и всех, кто в этот вечер присутствовал при записи рождественской беседы с Митрополитом. Всё это время мальчик не стеснялся перед камерой, а Владыка гладил его по голове и наставлял по-английски, пока американец делал фотографию на память, нисколько не смущаясь тем, что прервал видеосъёмку. – Ну, Габриел, – улыбался Владыка Лавр, – смотри в кадр на своего отца. Наконец, эта неожиданная фотосессия закочилась, и мы вернулись к нашей прерванной беседе. Микрофон мальчик случайно сорвал с рясы Владыки, и пришлось заново настраивать звук. Всё это время среди присутствующих на записи беседы монахов и семинаристов, оставался давний друг Владыки Лавра Лёвушка. Он, как ребёнок, видно устав от долгого молчания, стал острить и давать советы. – Тихо, Лёвушка! Не мешай, – по-доброму, как маленького непослушного брата, попросил его Владыка Лавр. Время уже было пόзднее. Длинный рождественский день подходил к концу, многих ждали дόма накрытые к празднику столы. Я надеялась, что ничего больше не прервёт нашей беседы и мы сможем благополучно закончить съёмку, ведь другой такой уникальной возможности может уже никогда не предоставиться. Несмотря на усталость, Владыка Лавр собрался с мыслями и продолжил нашу беседу.
Что заставило Вас покинуть Родину?
– Война началась в Европе. Сначала начали немцы «наводить порядки» с Югославией, потом с Грецией. Греция смирилась. Пошли войска через Словакию, как раз мимо нас, через Ладомирову. Не знаю, насколько Вы представляете себе географию – там есть Дукельский перевал. В Советском Союзе должны были знать люди постарше. Во время войны он назывался Дукельский перевал. Это один из главных перевалов из Европы через Карпаты в Карпатскую долину с той стороны и потом уже по направлению куда хотите: либо на Львов, туда к Польше, либо на Луцк, на Киев – на Крым, как у нас говорят на Карпатах – и потом дальше туда по России. И вот, в 1940 году, или в 1941, мне был тогда 12-й или 13-й год, точно не помню, конечно, –началась переброска войск. Немецкие войска – туда, сюда. Словакия в это время вошла в договор с Германией, с немцами, и они были партнёры. А Чехию немцы смирили, сделали протекторат. У Словакии была своя автономия, они сами могли распоряжаться, жить себе, что хотели делать, но немцы там были и использовали всё, что им нужно было, контролировали своё передвижение и так далее. Для этого они починили дорогу там у нас, новую дорогу сделали – и пошли: конница, пехота, танки…
Некоторые эмигранты, с которыми я раньше записала интервью, которые в тех краях восточной Европы пережили этот период Второй мировой войны, рассказывали, что они были очевидцами того, как мирное население встречало немцев хлебом и солью. На Вашей памяти были такие случаи?
– Ну, у нас особенно не встречали хлебом-солью, немцы просто шли себе через Словакию, как через свои земли, и шли дальше. А там в России – возможно, я там никогда не был в то время.
Но какое у Вас было отношение к немцам?
– Ну, у нас не было ничего особенного, никакого предубеждения, я бы сказал, насколько я помню. Были там такие партизанские настроения, кто-то прятался в лесах и выступал против немцев. Помогали русским беженцам, из России, которые убегали из немецких лагерей военнопленных. Единицы были, но убегали. И у нас там прятались в монастыре в Ладомирове, мы им давали приют. Не то что их там прикрывали, но во всяком случае, не выдавали их, и если они у нас жили, то немножко помогали, работали, а потом уезжали. Русским, конечно, помогали, чтобы они не попали в руки к немцам. Содействовали. Перевозили иногда в другую деревню: в телегу клали, прикрывали сеном и везли, чтобы он мог уйти, спрятаться, чтобы не попасть к немцам. Привозили в такую деревню, где нет почти никакого контроля. Недалеко граница была польская, а там уж, значит, и военная граница, где уже шёл фронт, и там уже, конечно, должны были быть осторожно. Вот так помогали русским, во всяком случае – сколько могли, и через них тоже кое-что узнавали о том, что было в России, какие настроения и так далее, потому что – повторяю – раньше у нас особенных контактов не было. И так было до 1944 года, так мы там жили… Сначала фронт в 1941 году начался, постепенно развернулась война. В день Всех святых в земле Русской просиявших, на праздник – была объявлена война, и там пошли, пошли, пошли… Слышна была канонада. Пятидесятый километр от нас – фронт начался. А потом быстро-быстро пошли и ничего не слышно уже было. Тогда началось немецкое наступление, появились военнопленные. Так приблизился 1944 год, когда уже дело повернулось в другую сторону, там с России начали немцы отступать. А мы видели, что если мы там останемся, то нам несдобровать, конечно.
Почему? – удивлённо спросила я, поражённая простодушием и скромностью Владыки Лавра, не считавшего свою опасную деятельность по укрытию и спасению советских военнопленных каким-либо геройством. “Ничего особенного”, – так отозвался Владыка о мужественных поступках братьев монастыря в Ладомировой, поясняя, что ему было всего 12 лет, когда пришли немцы и приходилось скрывать в стенах обители беглых советских военнопленных, а потом и вывозить их на безопасные территории, пряча в телеге, покрытой сеном, в соседние деревни, подальше от немцев. Учитывая, как рисковали монахи своею жизнью, помогая советским военнопленным, особенно тяжело было слышать дальнейший рассказ Владыки Лавра о вынужденном расставании с любимым монастырём не из-за немцев, а из-за приближающихся к Словакии Советских войск.
Почему? Вы же так ждали прихода России? Извините, – оговариваюсь я, понимаю, что мой вопрос не из простых.
– Ждали местные жители, а мы уже не ждали коммунистов, конечно. Мы ждали русских, – но не коммунистов. И народ, который там ждал русских, думал, что придут те русские, которые были с 1917-18 годов, тогда они пришли, занимались, людям помогали, крестьянам хаты восстанавливали и так далее. А оказались не те русские. Когда они уже пришли, тогда у словаков и впоследствии уже и у чехов, а я туда попал в 1964 году, – отношение такое было к русским, что ого!.. молчок и –готовы в спину нож! При этих словах Владыка Лавр с очевидным сожалением прикрыл глаза, жестом показал удар воображаемого ножа и, покачав головой, прибавил: Уже такое настроение было. Понимаете, за 20 лет они уже попробовали коммунизм и знали что это.
При словах Владыки Лавра про “в спину нож” непосредственный, как дитя, Лёвушка, до того внимательно слушавший Владыку, нервно засмеялся, восклицая: – Ой-ёй-ёй! Да… странно было слышать такие признания от доброго, улыбчивого Митрополита Лавра, но, видно, такова суровая правда страшной Второй мировой войны и её последствий. Сложные политические взаимоотношения между различными народами, принявшими участие в войне и резко отрицавшими коммунистический строй, так же как и фашистский, – часто остаются без огласки. Однако именно в Восточной Европе эти взаимоотношения оказались наиболее обострёнными. Достаточно вспомнить Русский охранный корпус в Югославии, воевавший против коммунистов Тито и советских, как их тогда считали, оккупантов. Сложная страница русской истории – русской, потому что Русский корпус был основан выходцами из белой эмиграции. И хотя ни одного сражения между ними и Советской армией не случилось, 17 тысяч русских офицеров бывшей царской армии и совсем юных представителей белой эмиграции – выходцев из кадетских корпусов и русских православных гимназий, родившихся уже в Югославии после большевистской революции, – воевали против своих “земляков” югославов-коммунистов и готовы были встать под ружьё навстречу идейному врагу – Советской армии. Великая отрада знать, что Господь не допустил повторения братского кровопролития в 1940-х годах. Ведь в памяти у многих по обе стороны идеологических баррикад ещё были свежи ужасы Гражданской войны 1917-1922 годов. Однако, для православных верующих всех европейских стран вопрос “с кем ты” был неизбежен, и многие были готовы оплатить свой христианский выбор своей кровью, – а многие, как известно, и сделали это, приняв мученическую кончину за свою веру в Бога. Такой вот страшный выбор встал и перед братством монастыря в Ладомирово. Судя по тому, как уверенно звучал голос Владыки Лавра, было понятно, что даже спустя полвека он не сомневался, что другого пути к спасению у братии, кроме как оставить выстроенный таким трудом монастырь, – не было.
– Ну, значит, назначено отступать, потому что у нас была белая эмиграция, писали против коммунизма, против большевизма, против социализма – именно советского, и писали часто. В 1944 году, по старому стилю 15 июля, бόльшая часть нашего монастыря, монастырской братии эвакуировались вглубь страны, в Словакию, в Братиславу.
Но Вы же были всего лишь навсего ребёнок, чего Вам было опасаться? Отец Ваш был по происхождению крестьянин, да?
– Вот послушайте… – говорит Владыка Лавр, улыбаясь моим назойливым расспросам. Про отца все-таки интересно: по происхождению кто был Ваш отец?
– Отец – крестьянин.
Никакой не дворянин, ни в каких антиреволюционных действиях не участвовал? – уточняю я.
– Мне нечего было особенно дюже бояться, но я решил уехать с братией, потому что я уже привык, это во-первых, а во-вторых я был привязан к Владыке Виталию, который уже здесь был, в Америке. Он меня крестил. Я не помню как он меня крестил, но я помню как он приезжал с Америки. Я был привязан к этому Владыке, хотел быть с ним, у него. И кроме того, когда я был там в монастыре, – меня посылали в школу, меня содержали, помогали, и мы хотели, чтобы я принес какую -то пользу монастырю, и я хотел принести пользу монастырю.
Очень не просто задавать личные вопросы во время интервью, но хотелось понять, как оказался будущий Митрополит Русской Зарубежной Церкви в монастыре со столь детских лет и как отпустила семья маленького мальчика, тогда ещё с мирским именем Василий, в полную неизвестности дорогу через всю охваченную войной Европу. Только на 50-й минуте нашей беседы я осмелилась задать Владыке Лавру эти вопросы, понимая, что могу разбудить в нём грустные воспоминания о расставании с его семьей навсегда. Однако, спокойная, ничуть не печальная реакция Владыки меня удивила. В очередной раз воочию убедилась я его особой манере разговора, неземному спокойствию, удивительной эмоциональной уравновешенности, но при этом ни в коем случае не холодности или сдержанности – он был открыт и даже эмоционален, но всё время невозмутимо спокоен, несмотря на столь яркие воспоминания из своей жизни, которыми щедро делился с нами.
Можно я спрошу Вас? Чьё было решение отдать Вас в монастырь учиться, жить? Это было решение родителей?
– Отец согласился, а я – сам, мне понравилось: я мальчиком прислуживал, ходил там в церковь, ну и мне понравилось, захотел.
Вы помните этот день, когда Вы решили, что Вы не будете жить в семье, а пойдёте в монастырь? Всё-таки Вы ребёнок были.
– Я жил на два фронта. Лёвушка засмеялся во весь голос, услышав это меткое замечание, а Владыка Лавр продолжал улыбаясь:
– Я ходил и домой, и ходил в монастырь. Ходил в школу – и ходил посещал дом. Видите, я был сирота. Неожиданно для меня Владыка добавил: – Мать моя умерла. Мне было шесть с половиной лет, сестре моей было три года. Потом у меня мачеха, конечно, была. Три брата есть по мачехе, по второму браку отец трое детей имел. У меня не было проблем дома никаких, потому что я был малышом ещё, но просто мне понравилось в монастыре. И поехали. Приехали в Братиславу, жили в Братиславе полгода. Фронт уже близко подходит. В Словакии было восстание – одно, другое. Немцы подавили одно, но уже всё кипело. Нужно было двигаться дальше, и 5 января 1945 года мы уехали из Словакии через Дрезден, Прагу и в Берлине остановились около месяца. Попали под бомбы. Вот там мы испытали немножко что такое бомбы, а до этого Вторую мировую войну мы жили впроголодь, трудно было, но не так страшно, у нас никто бомбы не бросал, ничего такого не было.
А про Русскую Освободительную Армию Вы тогда что-нибудь слышали?Кажется, их последнее расположение было как раз в Праге?
– Это они уже потом попали к Праге, и там должны были сдаться. Это было позже… да. Это уже когда мы были в Германии, перед самой сдачей. Мы с ними были связаны немножко, мы у них служили службы. Для них наши служили, но мы не были в администрации с ними, мы просто обслуживали солдат. На праздник, скажем на Рождество, служили в одном из лагерей РОА. Я помню, что служили службу в одном месте, потом в другом месте… Служба та мне помнится.
Власова самого Вы видели?
– Власова видел, когда мы уезжали из Берлина. На том же вагоне уезжал, что и мы.
Да что Вы?!
– Да.
А куда Вы ехали из Берлина?
– Мы из Берлина уехали в Баварию, ну и он тоже переезжал с Берлина в это время туда, в те края где-то.
В одном вагоне?
– Нет – в одном поезде, не в одном вагоне. У нас были свои вагоны. У нас был в Братиславе человек, который там работал, железнодорожник, он нам постарался, устроил для нас два вагона. Один вагон мы себе нагрузили вещей всяких, провианту, а другой вагон для нас был.
Кто из союзников вам помогал через весь этот военный путь пройти?
– Из союзников – вот Владыка Виталий. Отсюда, из Америки, он посылал деньги нам в Швейцарию, а в Швейцарии мы их получали.
То есть вы были такой передвижной путешествующий монастырь? Владыка Лавр улыбается моим словам и с согласием кивает головой.
– На полгода, да… на год, на полтора…
А какое впечатление Власов произвёл на Вас? Я понимаю, что Вы были ребёнком, но всё-таки это были его последние годы жизни.
– Ну, я знаете так мельком что-то увидел, вот он прошел здесь рядом, я с ним не разговаривал, конечно. Я потом встречался с некоторыми его помощниками, но не лично, а тоже так –немножко их видел во время церковной службы, но я деталей не помню уже, конечно. Не могу сказать Вам ничего такого. Ничего плохого не могу сказать, потому что у меня просто не было опыта общения с ними.
Владыка Лавр возвращается к рассказу о путешествии по военной Европе:
– Но во всяком случае мы дождались в 1945 году в мае месяце конца войны. Это было на Пасху, на первый день. Пришли американцы, танки. Смотрим – тут заборы долой, начали их жечь. Вынесли молоко, яйца угощаться. У немцев тоже было, так что они сносили свои продукты до последнего времени, уже война даже кончилась как будто, а они всё равно ещё сносили своё в магазин… – Вы имеете в виду, что мирное население для фронта продолжало приносить? – Нет-нет, просто для того, чтобы там можно было покупать в магазине вещи. Покупаешь по карточкам. Всё можно было купить, кроме папирос и шоколада. И кофе нельзя было купить.
Вы говорили, что ваш монастырь служил службы для членов РОА, для офицеров РОА… А ведь в то время было много уже репатриационных лагерей. Вы пересекались с ними, с людьми, которые сидели ждали своей участи?
– Да, мы служили. Скажем, если мы служили около лагеря, там были люди, они тоже приходили на богослужение. Мы например служили, я помню, в Вальштеттене, такое было местечко, и там была часть РОА. Не знаю, какая там часть была, кажется, пропагандисты… да нет, это в Дабендорфе были пропагандисты… Там многие приходили на службу, молились. Их было не так много. Потом уже появились репатриационные лагеря, и были настроения не особенно приятные. В одном месте в Биберахе мы проезжали, и встретились там девчата. Наскочили на нас и говорят…
Владыка Лавр чуть заметно улыбается, изображая голосом гнев попутчиц:
– “Что вы, такие-сякие, здесь торчите!Надо ехать на Родину!!!” и так далее. А мы: «Наша Родина – Словакия!» Ну там с ними немножко поцáпались. А так… они были настроены, конечно, что “вот мы едем домой!” Начали ходить в обмундировании более таком приличном, доставали где-то себе, потому что они раньше были остовцы, рабочие, где-то работали, а тут, значит, уже перестали слушаться немцев и готовились к репатриации домой.
А вам не показалось странным, что эта Советская, бывшая русская, армия, которая заставила вас покинуть свою родную землю, лишённая православия и истинных русских традиций – это была одна сила, которая вытиснула вас со своей земли. И вот бежав от неё, попав за рубеж, вы столкнулись с РОА, где вдруг вы встречаете среди членов РОА и тех самых русских, ту старую русскую гвардию?
– Ну конечно, было странно. В Биберахе тогда встреча была немножко такая странноватая с молодёжью, которая говорила, что “Вот, мы домой! Куда вы?!” Конечно, были люди и другого настроения, понимали больше, как-то практически осознавали положение лучше. А та молодёжь, которая попала в лагеря, в трудные обстоятельства, в беду, – те, конечно, жили надеждой. Но потом они вернулись в Россию, им всем там «улыбнулось» конечно…
Я знаю, как однажды молодой человек ездил туда, в Россию, может быть в 1963 году, туристом. И вот, он с туристами ходит в Киеве по пещерам (скорее всего, речь идёт о Богозданных пещерах Киево-Печерской лавры – прим. редактора). Проводница говорит: “Обратите ваше внимание на то-то и то-то…” – водит, показывает, а сзади группы идёт тетушка, чтобы никто не пошёл куда-нибудь по пещерам, там можно заблудиться или таким образом спрятаться на время, а потом выйти, так что следили. Эта тётушка их сопровождала. И говорит потихоньку молодому человеку: “Я была в Германии…”
При этих словах Владыка Лавр переходит на шёпот, изображая «киевскую тётушку». Достоверно известно, особенно из воспоминаний о. Виктора Лохматова, келейника Владыки Лавра, сопровождавшего его в поездках, – о многочисленных визитах Владыки Лавра в разные города и святые места бывшего Советского Союза. Свои паломничества Владыка совершал инкогнито, как простой монах. Зная об этих поездках Владыки Лавра, целью которых было лично видеть жизнь русского народа, – я невольно подумала: возможно, этим «туристом» был сам Митрополит Лавр?.. Владыка продолжал “таинственным шёпотом киевской тётушки”:
– “Я была в Германии и там посмотрела… а вот сейчас, знаете… Если там вы увидите кого-то, передавайте привет… то-то и то-то…” – что-то там она попросила, – “только не говорите никому что я вам говорила…” Вот такая была ситуация. Так что там использовали людей, конечно. Некоторых привозили куда-то. А другие, такие как, скажем, военные, прошли через то, что описывает Солженицын. Они «получили своё» за то, что где-то там попали в плен и так далее. Конечно, это было тяжело осозновать. Конечно, мы, например, не были и не видели Лиенца.
Неожиданно для меня Владыка Лавр касается трагедии в австрийском городе Лиенце, где в конце Второй мировой войны в результате международного соглашения, а вернее – заговора против казаков, бежавших от расправы Сталина за рубеж, – тысячи казачьих солдат и офицеров с жёнами и детьми были предательски выданы на расправу Советской власти. Трагически закончилась эта насильственная репатриация на Родину: попытка затолкать в вагоны и отправить в сталинские лагеря свободолюбивых казаков закончилась массовыми самоубийствами целых казачьих семей, матери кидались в реку с детьми на руках, выбирая смерть вместо рабства в лагерях. Владыка Лавр продолжал:
– Я уже был в Лиенце последние несколько лет, раза два-три туда просто заезжал, где всё это происходило. Целый ужас был, целый ужас! Ну тут как раз и действовали американцы, они были виноваты, а больше всего были виноваты англичане, потому что они всё это подстроили, договорились в Ялте со Сталиным и, конечно, старались, чтоб всё это было выполнено. А русские люди не хотели возвращаться в СССР… не хотели, бросались в эту реку…
При этих словах Владыка Лавр закрывает глаза, словно представляя весь ужас происходящего.
– Там такая быстрая река течёт. Просто на камни… они… с детьми! С вагонов выкидывались… самоубийства… перерезáли себе жилы…
Владыка Лавр движением руки как бы черкнул ножом по своему запястью. Явно было, что он очень переживал трагедию казаков в Лиенце. После столь тяжёлого рассказа возникла небольшая пауза. Но опять я не заметила на лице Митрополита Лавра ни гнева, ни злости по отношению к тем, о ком он говорил. Очевидно, он переживал всё сердцем, давал чёткую оценку поступкам виновных в этой трагедии, но гнева и злости не было ни в его голосе, ни в его лице. Чудо!
Владыка Лавр, позвольте вернуться к хронологии вашего пути по военной Европе. В каком году ваш монастырь наконец-то приехал в Америку?
– В 1945-м году, в начале или в середине июня, мы поехали из Германии в Швейцарию. Владыка Виталий устроил нам всем визы из Словакии в Швейцарию, но мы не могли переехать во время военных действий. Немцы не давали нам транзит через Германию, чтобы выехать в другую страну. Мы могли въехать в Германию – и мы въехали, но выехать не могли. Как окончилась война, мы сразу нашли швейцарского консула и получили визы. У нас были визы на 14 человек, мы использовали 12 виз. Сразу в июне поехали в Швейцарию, и уже, может, в начале июля прибыли. Жили в Женеве и там ждали возможность попасть в Америку, но были проблемы. Нам сразу обещали, что сегодня-завтра дают визы. Приходим, чтоб получить, – а там кто-то в американское консульство посылает на нас доносы, что мы такие-сякие, что у нас есть предводитель шайки, который нас вывез в Швейцарию, и мы такие преступники… – и нас не пускали.
Владыка Лавр еле заметно улыбается, разглаживая рукой седую бороду.
– И только в 1946 году, 1-го декабря мы приехали сюда, в Джорданвилль. – Какое было первое место, в которое вы приехали в Америке? – Ну, в Нью-Йорк приплыли – и сразу сюда.
Ну, понятно: место назначения – дом…
Рассказ Митрополита Лавра во время Рождественской трапезы. Св.-Троицкий монастырь, Джорданвилль, США. 7 января 2004 года
Когда я уже закончила работу над расшифровкой полной записи интервью с Владыкой Лавром, я приступила к работе над фильмом и обнаружила среди 12 часов плёнки, снятых в монастыре, запись приведённого ниже рассказа Владыки Лавра. По заведённому монастырскому порядку я обедала на женской стороне трапезной, поэтому меня не было во время записи этих воспоминаний Владыки, решившего поделиться своими историями военных лет. Рассказ его был спонтанным, никто не ожидал, что Владыка Лавр начнёт делиться своими воспоминаниями о далёком военном детстве прямо за обедом, на мужской половине трапезной монастыря… Я была на женской стороне и, к сожалению, ничего не слышала из-за шума большого количества паломников, обедавших в Джорданвилле в этот рождественский день. Однако оператор моего фильма, деливший трапезу с братией монастыря и семинаристами, увидев, что Владыка Лавр начал рассказывать, не растерялся, подхватил тяжёлую камеру и без штатива, продолжая сидеть на монастырской лавке у обеденного стола, записал этот замечательный рассказ. Прослушав его спустя почти 15 лет, я поняла, что он является прекрасным дополнением к беседе с Владыкой Лавром, записанной мною в тот же день несколько часов спустя.
Как это было
… Когда после праздничной Рождественской службы вся монастырская братия, семинаристы, многочисленные гости и паломники Джорданвилльского монастыря направились под звон колоколов из Троицкого храма в трапезную, их там ждал по-монастырски скромный, но сытный и вкусно приготовленный обед. 
После общей молитвы все заняли свои места за длинными столами, согласно давно заведённому порядку. По правую сторону трапезной сидели братья монахи, и во главе этого деревянного стола было место Митрополита Лавра. Проведя в монастыре три дня, я ни разу не видела, – и это подтвердил мой оператор, который все эти рождественские дни делил трапезу с братией монастыря, – чтобы Митрополиту Лавру приносили какие-то блюда отдельно. В его тарелке было то же самое, что и в моей, и в тарелке оператора и всех монахов, семинаристов, послушников и посетителей Джорданвилля. 7 января 2004 года, согласно видеозаписи на моей кассете, Владыка Лавр, отведав супа, не дожидаясь, пока все закончат есть, не требуя к себе никакого особого внимания, не смущаясь тем фактом, что большинство присутствующих в трапезной продолжали обедать, – начал своё повествование просто и безо всяких объявлений. Кто хотел – мог послушать, кто ел – продолжал есть. Мне как человеку обычному даже сейчас хочется возмутиться и сказать: перестаньте все есть, Владыка же такие интересные вещи рассказывает… Но – это моя личная реакция, а Владыка Лавр как человек не от мира сего, ничем не смущавшийся и ничего не требующий, с юмором, так свойственным ему, несмотря на шум в трапезной, рассказывал о непростом военном времени, в котором печатному братству, покинувшему Ладомирово, надо было выжить и сохранить себя.
Очевидно, Владыка Лавр начал говорить до того, как оператор включил камеру, так что мои записи начинаются как бы на полуфразе Владыки. Но сказанное им столь ясно, что даже с середины фразы понятен её смысл. Интересно, что отвечая позже на мой вопрос в интервью о значении патриотизма, Владыка Лавр повторил свою мысль. Вот его дословный рассказ:
… По вере таким образом русский народ исправится, конечно, если будет жить по заповедям Божьим; как Владыка Виталий говорил: если будет жить по заповедям святого равноапостольного Владимира. И тогда и русский народ и весь мир встанет на путь исправления и обращения к Богу!
В этот момент Владыка Лавр задумывается, как будто перелистывая архивы своей памяти, и продолжает, вспоминая жизнь в Ладомирово:
Мы сейчас стараемся петь по уставам и канонам. Раньше у нас там на Карпатах в Ладомирово не было такой возможности. Никто не знал, некому было нас научить. Пели простым пением. У нас там на Карпатах в 1942-43 годах приехал о. Антоний (Медведев), будущий Владыка Епископ Сан-Францисский. Сначала он был в Австралии, а потом в Сан-Франциско (в обоих случаях после Второй мировой войны – д. А.П.) Так Владыка Антоний, когда он приехал к нам в Ладомирово, стал прививать нам знания. У нас не было пения на два клироса. В Сербии всегда пели на два клироса. В Сербии если два человека на клиросе, то поют на два клироса: один на правом, другой на левом.” Владыка Лавр добродушно улыбнулся, вспоминая бедное, непростое, но дорогое его сердцу монастырское детство. “…А у нас всегда стихи надо вычитывать, вот и стали заводить, чтобы было пение на два клироса. В 1943 году о. Антоний старался, чтобы мы так пели, и постепенно это установилось. Затем уже в Братиславе в 1944 году, мы были уже в дороге, потому что уходили от приближающегося коммунистического фронта. Большевики уже наступали, были недалеко. Потом они пошли дальше на Словакию и потом к центру Европы, в Венгрию. Мы в это время отступали вглубь страны, в Словакию, в Братиславу и там были уже во время праздников св. Владимира, Преображения Господня и до 5 января 1945 года. Пятого января ночью мы погрузились на поезд и направились на запад через Прагу и Дрезден, с Дрездена в Берлин. В Германии остались на один месяц. Дальше приехали к Великому Посту в Баварию. И вот на Пасху, в первые дни Пасхи, пришли так называемые освободительные западные войска: американские и французские. Американские через два или три дня ушли, и туда пришли французы, которые давали, как говорят, перцу всем, особенно бедным семьям немецким. Всё перерывали, искали разные данные: “где муж? почему он на войне?” и так далее. Даже к нам обращались немецкие семьи, чтобы мы за них заступились перед французами. У нас был Архимандрит Киприан, в то время иеромонах Киприан. Он говорил по-французски, он с ними объяснился, немножко их смягчил. …Война закончилась и мы направились в Швейцарию, прожили в Швейцарии почти два года и там старались подать на визы в Соединённые Штаты, наконец – к концу 1946 года – получили разрешение, приехали сюда. Здесь существовал дом через дорогу, где теперь живут наши семинаристы, и с правой стороны была пристройка, там был Владыка Киприан, а с левой стороны по направлению к лесу было все необитаемое. Поселились. Там же была часовенька. Первая комната, которая с правой стороны как заходить, – это был алтарь и дальше коридор и комната другая, где наши семинаристы занимаются сейчас… тогда там была часовня, там мы молились на Рождество 1946 года, в 1947 году там молились, и в 48-м в начале, а в 1949 мы уже начали молиться здесь, в нижнем храме. За лето 47-го и 48-го годов достроили храмы здесь…
Владыка Лавр остановился, перевёл дух, и как будто отвечая на вопрос невидимого собеседника, пояснил зачем он так подробно вспоминал все детали расположения комнат в монастыре много лет назад:
Вот что я хочу сказать. В 49-м году мы праздновали Рождество в нижнем храме. Владыка Виталий приехал из Нью-Йорка на вечерню и на утреню. Поём. Подошли к 9-ой песне и закончили на ней. Выходит Владыка Виталий и сам поёт, надо же было нас чему-то учить… Он помнил из учёбы в Казанской Академии и мог сам пропеть, но записать ноты не мог, и тогда он обратился к Владыке Иерониму, Архиепископу Детройтскому, который был начальником Духовной миссии в Иерусалиме, и он помог нам. Потом мы получили ноты для крещенского светильна, и так постепенно наше пение улучшилось.
Трапеза подходила к концу, было видно, что Владыка Лавр погрузился в воспоминания тех далёких послевоенных лет, когда Ладомировская братия только прибыла в лесные полудикие края Джорданвилля… Они пересекли полмира, чтобы соединиться с небольшой группой монахов Троицкого монастыря и, преодолевая все трудности, – строить совместно свой духовный дом на чужбине. Словно объясняя кому-то важность рассказанного, Владыка Лавр пояснил: “…Историю нашего монастырского пения вспомнил. Владыка Архиепископ Иероним прислал нам ноты, по которым мы поём.” И тут же добавил обыденно, словно стряхнув с себя нахлынувшие на него воспоминания: “Сейчас у нас праздничное расписание, а завтра, если Господь благословит, праздничная служба в 9 часов утра…” Резко прозвенел колокольчик, оповестивший окончание трапезы. Все поднялись и хором пропели “Рождество Твое, Христе Боже наш!” По окончании молитвы, под приветствие братии и семинаристов, “Ис полла эти деспота”, Митрополит Лавр, осеняя всех присутствующих крестным знамением, покинул трапезную и направился в приемные покои, где через 15 минут снова собрались все, кто был в Рождественское утро в храме… Глядя на эти кадры столько лет спустя и слушая доныне не известный мне рассказ Владыки Лавра в трапезной монастыря, я по-хорошему завидую себе той пятнадцать лет назад, ведь впереди у меня волшебные два часа воспоминаний Митрополита Лавра о судьбе его и тех, кто в полном смысле слова заменил ему семью – Ладомировской братии… Может, кому-то этот небольшой рассказ покажется не очень необходимым дополнением, но для меня и, уверена, для всех, кому дорога память Митрополита Лавра, – любая возможность услышать Владыку, прочитать его воспоминания – радость. Сам Владыка Лавр, судя по кадрам на моей плёнке, не требовал никакого особого внимания к своим воспоминаниям о войне. Он просто делился со всеми, кто тогда, за рождественским обедом 2004 года, был готов их слушать. И сейчас тем ценнее эти воспоминания, что они были вызваны памятью его души и рассказаны просто и искренне, как если бы в трапезной было не полсотни человек, а один добрый давний знакомый, понимающий какой долгий путь прошли Ладомировские братья, учась всему заново на американской земле: английскому языку, новым законам, обычаям и даже церковному пению.
