Поместный принцип и единство Церкви

От редакции
Настоящая статья епископа Русской Зарубежной Церкви Нафанаила (Львова, ум. 1986), является продолжением, послевоенной дискуссии, между видными представителями русской церковной эмиграции – Епископом Нафанаилом, о. Александром Шмеманом, протопресвитером Михаилом Польским, протоиереем Георгием Граббе и проф. С.В.Троицким. Статья опубликована в ном. 5-6 Церковной жизни за 1950 г. В условиях начавшейся Холодной войны три эмигрантские церковные ветви – РПЦЗ, Парижский экзархат Вселенского Патриархата и Северо-Американская митрополия – пришли к пониманию невозможности подчинения Церкви на родине. Однако это понимание не означало признание авторитета Русской Зарубежной Церкви, объединившей, рассеянных по всему миру, русских политических беженцев, по национальному признаку. Альтернативой этому устройству явилось объединение по территориальному признаку, посредством подчинения Константинопольскому Патриархату в неправославных странах. Данная позиция отстаивается статье о Александра Шмемана “Спор о Церкви“, на которую отвечает Епископ Нафанаил. Восстановление этой забытой послевоенной дискуссии на нашем сайте важно, потом что, она представляла собой редкий случай конструктивной, академической полемики между представителями русской церковной эмиграции, а так же потому что помогает нам понять православное учение об организации церковной жизни в т.н. диаспоре.

Диакон Андрей Псарев

Снова считаем себя обязанным выступить с ответом священнику Константинопольского экзархата отцу А. Шмеману и снова при этом считаем отрадным долгом отметить тот достойный тон и углубленность в постановке вопросов, какие в своей статье проявляет о. А. Шмеман, блогодаря которым вся полемика с ним может быть явлением полезным, так как может помочь углубленно разяснить задеваемые ею важные и священные проблемы.

Отец Александр видит противоречия в утверждении о. Георгия Граббе (цитирующого проф. С. В. Троицкого) о том, что: «в основе церковного устройства лежит не территориальное, а личное начало. Если обычно епископская юрисдикция ограничивается определенной территорией, то вовсе не по каким либо каноническим основаниям, а лишь по мотивам практического удобства, по мотивам церковной икономии», и моим утверждением, что: «поместный принцип был и остается нормой внешного церков ного устройства, мы только не соглашаемся с его абсолютизацией».

Между тем и в приводимых словах и тем более по существу по данному вопросу, как и по всем основным церковным вопросам, у нас с о. Георгием Граббе никаких противоречий нет.

О. Георгий приводимой им цитатой утверждает, что каноническое устройство Церкви не строится только на поместном (территориальном) принципе, «не ограничивается» им, а если «ограничивается», то лишь мотивами икономии, а пришципиально строится и на территориальном и на народном принципах, что особенно ясно видно из 34 правила апостольского: «Епископам всякого народа подобает знать первого в них… и творити каждому только то, что касается до его епархиии мест, к ней принадлежащих…» И тут же о. Георгий поясняет, почему в те времена территориальный (поместный) и народный принцип канонического устройства Церкви так тесно сливались и поместному-территориальному принципу отдавалось преимущество: «В церковных правилах, когда говорится о границах Церкви, то обычно выдвигается по преимуществу принцип территориальный, ибо в древности при более трудных условиях путешествий и более редком раз селении на чужой территории чад отдельных Церквей, он обычно совпадал с принципом народным».

Из всего этого никак нельзя вывести обвинения о. Георгия в том, что он не признает поместного прин ципа в деле церковного устройства.

В свою очередь и я, когда протестую против абсолютизации поместного принципа, протестую не только против возведения его в самоцель, но и против приписываемой о. Александром поместному принципу исключительности. Я возражал против слов о. Александра в его прежней статье о том, что «поместный принцип зто корень, из которого вырастают все многоразличныя формы церковной организации. И совершенно также, как о. Г. Граббе, я указывал, что помимо поместного принципа и вместе с ним в устройстве Церкви имеет значение и принцип национальный. (См. конец 6-ой страницы моей брошюры). Таким образом, я говорил совершенно то же, что и о. Георгий Граббе.

Так что слова о. Александра о том, что «это противоречие (между мною и о. Георгием Граббе) хорошо иллюстрирует неустойчивость и расплывчатость собственно канонических обоснований соборной юрисдикции лишены всякого основания.

Теперь перейду к ответам на исторические справки о. Александра, которыми он думает опровергнуть канонические основание, приведенные о. Георгием Граббе.

О латинских церквах, находившихся на территории Константинопольского патриархата и других восточных патриархатов, о которых о Георгий Граббе пишет, что они принадлежали к Лозе Вселенской Церкви, как ветви Римской Церкви, хотя и находились на территории Византии, о. Александр утверждает, что ни об одном подобном факте мы не имеем решительно ни одного свидетельства, и удивляется, «как можно это серьезно утвержлать в ответственной канонической статье».

Между тем мы имеем все данные для того, чтобы быть убежденными, что латинские церкви и монастыри, а может быть и епархии, на территории Констаниинопольского патриархата были, и находились оне в юрисдикции Римских пап.

Св. Григорий Двоеслов в конце VI века уезжая в Константинополь, берет с собой спутником некоего Максимиана (впоследствии ставшого епископом Сиракузским) и назначает его настоятелем монастыря в Константинополе. Св. Григорий был легатом Римского престола. Настоятелем какого же монастыря он мог назначить Максимиана, если сам он Константинопольскому патриарху не подчинялся и в состав Константинопольскаго клира не входил? В 584 г. папа Пелагий II затребовал Максимиана из Константинополя в Рим письмом от 4-го октября. Мог ли бы папа потребовать без сношения с Константинопольским патриархом настоятеля обители, если бы эта обитель не подчинялась ему? (См. «Диалог о жизни Италийских отцев» III, 36, а также Msgr. P. Batiffol, Saint Gregoire le Grand, стр. 37).

В 809 г. бенедектинцы имевшие монастырь на Елеонской горе в пределах Иерусалимского патриархата стали читать Сѵмвол Веры с прибавлением Филиокве, несмотря на протесты Иерусалимского патриарха Фомы. И патриарх, не имея возможности воспретить им это соблазнительное нововведение собственной властью, т.е. не нмея юрисдикции над ними, обратился к Римскому папе, к которому послал св. Михаила Сингелла, прося папу воспретить латинским елеонским монахам вводить соблазнявший палестинскую паству обычай. (См. житие св. Михаила Сингелла 18 декабря, а также Le Qien, Oriens. christ. Vol. 3, Col. 350, and J. Pargoire, L’Eglise Byzantine, стр. 294). Подобные справки можно было бы значительно умножить.

Итак, в VI, IX, и Х—ХI веках латинские церкви и монастыри на территории Константинопольского и Иерусалимского патриархатов были, и состояли они в юрисдикции Римской Церкви, а 1-ое правило Собора 879. г. многими церковными авторитетами почитаемого Вселенским, узаконивает это положение и требует, чтобы прещения налагаемые каждым из священноначалий на своих клириков, хотя бы они находились на иноюрисдикционной территории, уважались и поддерживались и тем священноначалием, на территории которого проживает караемый клирик.

Можно вообще априори утверждать, что раз в Константинопольском и Иерусалимском патриархатах в IX веке существовали латинские церкви и монастыри, они не могли быть в прямом подчинении Константинопольского или Иерусалимского патриархов, потому что при крайне отрицательном отношении греческой иерархии к таким латинским обычаям, как прибавление в Сѵмволе Веры Филиокве, употребление опресноков за литургией, почитание статуй и т.п., ни Константинопольский, ни Иерусалимский патриархи никогда не позволили бы этих обычаев в подчиненных им церквах.

В 1120 г. Клюнийский аббат Петр Достопочтенный пишет императору Византийскому и патриарху Константинопольскому два письма с просьбой возвратить Клюнийскому аббатству монастырь, находящийся около Константинополя в Циветоре, так как обитель эта издавна при надлежала клюнийским бенедиктинцам (См. B. Lieb “Rome, Kiev et Byzance,” vol. 2, ch. 5).

Из этой справки мы видим, что когда-то сравнительно задолго до начала XII века в Константинополе существовал монастырь, находившийся в юрисдикции клюнийской ветви ордена бенедектинцев (пользовавшейся на основании буллы Урбана II епископской юрисдикцией над входившими в состав этой ветви монастырями).

Ссылаться для обяснения такого существования монастыря одной юрисдикции на территории другой на разницу исповеданий нельзя, так как мы знаем, что даже в XII веке разница между хрнстианскими Востоком и Западом еще ни тут ни там не воспринимались как разница конфессиональная. Тем более не могло это быть в период значительно раньше, чем начало XII века.

Да, греческие монастыри в Риме, как и все греческие церкви Южной Италии (Великой Греции) находились в юрисдикции Рима, но это обясняется тем, что эти греческие церковные институции были исконно италийскими, так как окормляемые ими греки были эллинами, поселившимися в Италии до Рождества Христова, а не выходцами иной определенной Поместной Церкви, связь с которой ведь определяется не только общностью языка.

Но даже и относительно юрисдикции над греческими приходами и монастырями в Южной Италии в IX веке возникли общеизвестные упорные споры между Римским и Константинопольским патриархатами, которые совсем не решались простой ссылкой на „основной” поместный принцип.

Да, святые братья Кирилл и Мефодий, хотя и при надлежали к Константинопольскому клиру, но перешли в юрисдикцию Рима, на территории Моравии, географически входившей в область Западного патриархата. Но этот вопрос и для них, как мы это хорошо знаем из их жития, совсем не был так самоочевиден, как это было бы, если бы поместный принцип церковного устройстза был бы для них таким первостепенным, таким первенствующим над всем, каким его хочет представить о. Александр. Мы знаем, что свв. Кирилл и Мефодий перешли в юрисдикцию Рима не без борьбы, не без сомнений и колебаний, хотя тут дело шло только о них самих и о новопросвещаемых ими юных народах, не имевших церковных, духовных, совестных связей с какой-либо Поместной Церковью, никаких нравственных и канони ческих обязательств ни перед одной из ветвей Лозы Христовой.

А вот, когда это было налицо, как в случае с Кипрской Церковью, тогда мы имеем канонический случай чрезвычайно важный и показательный, глубоко соответствующий нашему теперешнему положению.

Не желая поработиться врагам Христовым, они со своими пастырями и архипастырями уходят из родной земли. Аналогия с нашим положением в 1920 г. и с положением т.н. „новых эмигрантов” в 1943—45 г.г., глубокая и многозначительная.

„Из-за нашествия арабов кипрские христиане во главе со своим архиепископом покинули остров”. Кипрская Церковь была древней автокефальной Церковью, со своими традициями и обычаями, со своей сложившейся церковной жизнью; определенной, четко очерченной ветвью Единой Христовой Церкви. Сила зла в лице только что народившихся тогда воинствующих мусульман захватила их родину. Не желая поработиться врагам Христовым, они со своими пастырями и архипастырями уходят из родной земли. Аналогия с нашим положением в 1920 г. и с положением т.н. „новых эмигрантов” в 1943—45 г.г., глубокая и многозначительная.

Как отнесется к этому случаю Вселенская Церковь Христова в лице предстоятелей прочих Поместных Церквей, собравшихся на Вселенский Собор? Скажет ли Она, что Кипрская Церковь может существовать только на острове Кипре, хотя бы там вся Церковь оказалась задушенной властью могометан и сохранились только об ломки Ея в придавленном потаенном виде? (До Церкви именем Христовым оправдывающей избиение христиан и прославляющей в качестве своего родного вождя Могоме та в те времена еще не додумались). Потребует ли Вселенский Собор безжалостно во имя доведенного логически до конца отвлеченного принципа самоликвидации Кипрской Церкви, раз кипряне и их архипастыри переехали в другую страну? Должны ли они в этом случае разорвать связи со своей церковной историей, со своими формами церковной жизви и во всяком случае со своим священ ноначалием, подчинившись квриерархам той Поместной Церкви, на территории которой они оказались беженцами?

Нет, Церковь этого не требует. Она заботливо предоставляет архиепископу Кипрскому полноту юрисдикции над той территорией, где поселился он и его паства. И ограждает эти предоставленные архиепископу-беженцу права 39 каноном Вселенскасо Пято-шестого Собора.

Значительность и поучительность для нашего времени этого факта и связанного с ним канона не уменыпается, а углубляется тем обстоятельством, что при этом Кош стантинопольский патриархь подчинил Кипрскому архиепи скопу и исконную епископию данной местности — Кизическую. Этот факт лишь свидетельствует о широте истинно братского отношения Константинопольскаю патриарха к своему пострадавшему от врогов Христовых собрату. Представим себе, что в 1920 г. при выселении с юга России многосоттысячной массы русских со своими архипастырями и пастырями, патриарх Константинополь ский предоставил бы митрополиту Антонию и св. Сѵноду при нем церковную юрисдикцию над какой либо мест ностью входящей в состав его патриархата, подчинив митрополиту Антонию и местного епископа.

Чтобы это значило? Это значило бы, что Константинопольский патриарх хочет не уничтожения, а сохранения свободной части Русской Церкви и подобно своему предшественнику VII века (повидимому Павлу III) хочет по мочь бегущим от врогов Христовых собратьям епископам не сдаться воле врогов, стремящихся уничтожить данную Церковь, а сберечь ее.

Что же касается выражения 39-го правила: „боголюбезный епископ да начальствует над всеми епископами Геллеспонтския области”, то это конечно относится к епи скопам, приехавшим вместе с архиепископом Иоанном с острова Кипра, потому что приводимая фраза продол жается далее: ,,и да будет поставляем от своих епископов по древнему обычаю”. Геллеспонтскими же именуются эти беженцы-епископы ио месту своего нового жительства.

Очень важна для нас и еще дальнейшая фраза раз сматриваемого канона: „Богоносные отцы наши разсудили да будут соблюдаемы обычаи каждыя Церкви, и епископ града Кизичского (а ие епископы Кизичской митрополии) подчиняется реченному предсгоятелю, по примеру всех прочих епископов, под властных вышереченному боголюбезнейшему предстоятелю Иоанну”.

Не можем мы согласиться с о. Александром и в том, что он считает невозможным ссылаться в качестве руководящих примеров на институт подворий. Подворья интересны для нас уже тем, что они являются таким минимальным нарушением почитаемого Церковью поместного принципа, каким можно ограничиться в нормальные времена.

Нам представляется ошибочной справка о. Ал. Шмемана о том, что Кипрскому архиепископу были подчинены “все ранее существовавшия на этой территории епископии”. Кизическая епар хия дважды в истории делалась митрополией, т.е. становилась во главе нескольких епископий. В первый раз в IV веке, когда Ефесский архиепископ Минофант уклонился в арианство, и Кизическому епископу была поручена забота об Малоазийских Церквах. Снова Кизик сделался митропольичим городом в X — XI веках, когда епископу Кизичскому были подчинены сначала 12, а иотом 14 епархий, располо женных на материке Малой Азии. В VII же веке Кизическая епархия была рядовой епархией, входившей в состав Константинопольской митрополии, в состав которой она вернулась в середине VIII века, когда Кипрские архипастыри и паства после пятидесятилетного беженства вернулись на родной остров.

Христианин принадлежит к определенной ветви Христовой, связанной с данным народом и даиной территорией. Если этот христианин переезжает всерьез и надолго и в новую местность, на территорию другой по местной Церкви, и при этом какими либо исключительными обстоятельствами не призывается к защите и представительствованию своей Церкви, т.е. если родная Церковь не нуждается в нем васущно и отпускает его, то он естественно, как только пустит достаточно глубокие корни в новую жизнь, переходит с блогословения своей прежней Церкви в состав Церкви своего нового местожи тельства. Но если он переезжает на новое место лишь на краткий период времени, то ему конечно и душеполезнее и отраднее не отрываться от привычных родных церков ных форм и отношений. Вот этой насущной духовной нужде и служили подворья одной поместной Церкви на территории другой.

Далее о. Александр, стараясь опровергнуть нашу мысль о том, что исключительность нашего современного церковного положения в значительнейшей степеии объясняется ненормальностью нынешней эпохи, задает вопрос: а ,,что Церковь эпохи гонений жила в нормальных или ненормальных условиях?” и считает самоочевидным ответ, что и тогда условия жизни для Церкви были ненормальными, а тем не менее поместный принцип оставался ненарушенным.

Но мы говоря о ненормальности современной церковной жизни, наряду с ненормальностью и мучительностью Ея внешного гонимого положения, подразумеваем и Ея внутреннее ненормальное состояние, являющееся в еще большей степени, чем внешнее, источником Ея бедствий. И одним из самых ярких проявлений этой ненормаль ности современной церковной жизни видим мы в отношении иных поместных Церквей, кроме Сербской и отчасти Болгарской и Антиохийской, к так много пострадавшей от врогов Христовых Русской Церкви.

Можем ли при нормальных церковных отношениях представить себе, чтобы Первостоятель одной Церкви в споре Первостоятеля другой Церкви с церковными бунтовщиками и попирателями всех церковных канонов, становился на сторону бунтовщиков и требовал удаления законного Первостоятеля, как это было в отношении Русской Церкви в 1924 г.

Нормальными являются такие отношения между сестрами-Церквами, какие были между Константинопольской и Кипрской в VII веке, между Русской и Сербской во все времена.

Можем ли при нормальных церковных отношениях представить себе, чтобы Первостоятель одной Церкви в споре Первостоятеля другой Церкви с церковными бунтовщиками и попирателями всех церковных канонов, становился на сторону бунтовщиков и требовал удаления законного Первостоятеля, как это было в отношении Русской Церкви в 1924 г.

В нормальныя времена этого одного события было бы достаточно, чтобы надолго нарушить мир между Церквами, если бы только греховная ошибка не была в короткий срок смыта смиренным признанием свѳей непра вости виноватой стороной и покаянием в этрй неправости. А ведь в нашем случае такое покаяние, никогда не было принесено.

Можно ли считать нормальными „юрисдикционные варианты” и „изгибы церковной линии” как их называет о. Александр Шмеман, одной из церковных ветвей, за 18 лет шесть раз сменившей свои позиции. Сначала отделившейся от своих собратьев, чтобы подчиниться церковной власти, заключившей компромисс с богоборцами, нотом перешедшей от этого подчинения под власть иной Поместной Церкви, потом совершившей недоконченную попытку вернуться на правильный канонический путь и не обяснимо отвергшей эту попытку, потом опять ушедшей под власть церковной администрации амальгамировавшейся с врагами Божиими и опять ушедшей от нея под омофор иного священноначалия.

Ведь в нормальных церковных условиях даже в века гонения и в те века даже более всего, за каждый такой „изгиб” или „вариант” последовала бы суровая церковная кара.

Признаком глубоко ненормального состояния современной церковной жизни считаем мы те оффицпльные „дружеские” и „братские” отношения, какия вот уже столько лет проявляют по отношению к Московскому патриарху, восхваляющему богоборцев и осуждающему мучеников. Нормальное церковное состояние требует от всех поме стных Церквей боли и ревности за согрешающого к смерти собрата, подлинно братского к нему отношения, т.е. горячего обличения его греха, а не равнодушно вежливого с этим тяжким грехом примирения. При таком нормальном церковном состоянии мы не были бы так мучительно одиноки в нашей церковной позиции, как теперь.

Мы не будем гадать, как сложились бы наши отношения с главами Поместных Церквей, если бы, уходя с нашей земли, в результате поражения в борьбе с врагами Христа, мы встретили в изгнании такое же отношение, какое проявил Константинополь VII веке к Кипрскому архиепископу и, первоначально, в 1920 г., к нашему Высшему Церковному Управлению заграницей.

Во всяком случае тогда наши стремления во что бы то ни стало, вопреки всем усилиям врагов, сберечь свободную часть Русской Церкви были бы поддержаны братскими руками.

Пример такого отношения мы встретили в лице Сербской Церкви, и сберегая свою принципиальную принадлежность к Русской Церкви, мы могли позволить пред стоятелям и архипастырям Сербской Церкви оказывать самое разностороннее и глубокое влияние на свою церковную жизнь, зная, что от этого будет только польза.

Нам надо сберечь Русскую Православную Церковь, ту ветвь Христовой Лозы, к которой мы не самочино, а по Божией воле принадлежим. Может ли это стремление быть неканоничным?

Нашу Церковь на Родине пытается погубить диаволь ская сила и прямым кровавым гонением и соблазнами подделок, сначала грубых, потом несколько более тон ких, но равно связанных с внутренним порабощением и изменой правде. Полностью верная правде часть нашей Церкви на родной земле ушла в абсолютные тайники и не может свидетельствовать о себе.

И при этих обстоятельствах от нас, органически единых и с тайными исповедниками Божиими и со всеми теми в недрах нашей Церкви, кто не хочет мириться с произносимой от Ея имени ложью, от нас, могущих свидетельствовать и о тайном подвиге исповедников и о затаенных чаяниях порабощенных священнослужителей, от нас требуют ухода из Русской Церкви в иную церковную ветвь и следовательно уничтожения свободной части Русской Церкви, могущей свидетельствовать, уничтожения Ея голоса. И выдают это требование за голос канонов, то-есть за голос Духа Святого!

Как же может удивляться о. Александр Шмеман и единомышленные с ним, что мы об этой их борьбе с нами говорим: ,,борьба ведется против Русской Зарубежной Церкви на уничтожение противника”. Ведь что же иное может значить их требование, чтобы все русские епархии, церкви и монастыри вне пределов России были подчинены Константинопольскому патриарху или образовали новыя Поместныя Церкви? Совершенно законно мы при этом горестно недоумеваем: „неужели те, кто становятся орудием такой борьбы, ведают, что творят?

Отец Александр упрекает нас за то, что мы вместо требования церковного единства (которое он непременно связывает с уходом нас из Русской Церкви и с подчинением Константинополю или с созданием местной Церкви) часто выдвигаея пожелания просто „хороших отношений”.

Это не верно. Настоящого церковного единства мы жаждем не меньше, чем он. Только мы видим возмож ность его не в отходе от Церкви, в состав которой поставила нас Божия воля, а в совершенной верности Ей. Мы никогда не принадлежали к Константинопольской Церкви, и требовать от нас этой принадлежности нет никаких оснований. Переходить в иную Поместную Церковь можно только с разрешения Своей. Отделившиеся же от нас, от Русской Церкви, архипастыри, пастыри и ме ряне блогодать Крещения, т.е. вхождение в Церковь, а многие еще и блогодать Священства приняли в недрах Русской Церкви. Поэтому у нас есть все основания требовать их возвращения.

Русская Церковь никогда не блогословляла их отхода от Нея. Божией воли во всех этих пестрых изгибах не было ни на иоту. Их отход был вполне самовольным и явился болезненнейшей раной, нанесенной не только Русской Церкви, но и всей Вселенской Православной Церкви ибо сразу уронил Ея престиж в глазах внешних и в сознании Ея чад, понизил общий уровень церковной жизни и явился источником тьмочисленных бедствий.

О, если бы они могли вернуться на путь, каким они некогда вместе с нами шли. Это было бы торжество ангелам и человекам. Это было бы подлинным церковным торжеством, залогом истинного единства, Насколько легче было 6ы тогда, по крайней мере тут в Европе, решать все церковные во просы, насколько более здоровое зерно было бы тогда по сеяно даже для возможного когда-то в будущем произ ростания местной Православной Церкви. Все было бы легче тогда, потому что тогда крупнейшая ветвь Православия, русская ветвь, не являла бы прискорбную картину разделе ния, а была бы сильна и славна своим на Божией воле, а не на человеческом мудровании основанном единстве.

Но если это невозможно? А при знакомстве с усло виями местной церковной жизни указанный вожделенней ший исход представляется невозможным, то надо желать, хотя бы „добрых отношений”, при наличествующем юрис дикционном разделении, излечение которого не в нашей власти. Добрые отношения уже тем хороши, что они уменьшают душевредную рознь, сводят ее к минимуму, досадному, всегда ощутимому, но все же несравнимо менее болезненному, чем раздоры. Далее, добрые отношения уменьшают и для чад наших, и для внешних соблазнительность наших разделений и, наконец, при добрых отношениях легче искать и находить пути к подлинному единству.

И добрые отношения между нами и представителями Константинопольского Экзархата возможны, как мы это неоднократно указывали. Наилучшим путем к установлению добрых отношений является совместная работа на пример на поприще блоготворительности. Мы эту возможность неоднократно предлагали представителям Константинопольского Экзархата, но неизменно встречали иногда невежливый отказ.

Добавочно соблазнительным обстоятельством при этом является то, что крайняя непримиримость представителей Константинопольского экзархата в отношении нас совершается на фоне их далеко идущих примирительных тенденций в сфере экуменических отношений с инославными. Между тем по евангельскому закону любви к ближним, а не к дальним, это должно было бы быть наоборот.

Теперь перейдем к самой глубокой стороне разбираемого вопроса.

Очень глубоко и правильно развивает о. Александр мысль о природе Церкви по Христу, в каковую входит принцип единства. С этими строками в статье о. Александра мы с радостью соглашаемся. Но мы не можем согласиться, что единство природы Церкви воплощается по преимуществу в поместном принципе, и что наличие на одном месте двух или более церковных организаций есть нарушение единства Церкви, как Тела Христова.

Все мы исповедуем единство Церкви священнейшим и фундаментальнейшим свойством Церкви. Верую во едину святую соборную и апостольскую Церковь. Отец Георгий Граббе написал о церковном единстве очень глубокое и важное творение, которое может быть убедительным свидетельством того, что его нельзя обви нить в неуважении к принципу Церковного единства.

Мы только не можем согласиться со словами о. Александра, что “нет и не может быть другого принципа внешного устройства Церкви, кроме поместного, так как он одии дает возможность соединять людей в Церкви, т.е. во Христе”.

Мы привели несколько примеров частного (никогда не принципиального) нарушения поместного принципа в церковной истории. И никогда эти нарушения не задевали ни в малейшей оепени единства Церкви, как тела Христова, Ее единой Божественной жизни.

Снова считаем себя обязанным выступить с ответом священнику Константинопольского экзархата отцу А. Шмеману и снова при этом считаем отрадным долгом отметить тот достойный тон и углубленность в постановке вопросов, какие в своей статье проявляет о. А. Шмеман, блогодаря которым вся полемика с ним может быть явлением полезным, так как может помочь углубленно разяснить задеваемые ею важные и священные проблемы.

Русские подворья в Константиноиоле, греческие в России были даже ценными педогогически иллюстрациями церковного единства, несмотря на разницу в языке и в именах поминаемых иерархов.

Церковное единство по преимуществу воплощается не в поместном принципе, а в единстве Божественной жизни, которую и мы грешные живем, поскольку мы жи вем церковной жизнью. „Вот вы стоите в храме и бывают дни, когда вами ясно и глубоко воспринимается все, что вам говорит Церковь. Слушайте и радуйтесь: это говорит и поет Божественная жизнь, раскрываясь перед вами”. Так учил глубокий современный богослов архиепископ Гавриил. Божественная единая жизнь Церкви во площается не только в богослужении. Она воплощается в одйнаковом понимании, в одинаковом отношении к цер ковным и иным важным вопросам людей, живущих единой церковной жизнью.

И в настоящее время священному и воистину фундаменталному цсрковному принципу единства наносится удар не наличием двух или трех церковных образований в одной местности, а теми ненормальностями церковной жизни, которыя мы перечисляли выше. Эти ненормальности породили и то печальное явление, что во Франции есть несколько русских церковных ветвей, по разному пони мающих свой церковный долг и христианское отношение к наличным мировой важности явлениям. Вот это раз ное понимание своего церковного долга наносит чувствительный ушерб принципу единства Церкви, ибо при разном понимании своего долга, своих путей христианами не может быть совершенного единства между ними, хотя бы они и подчинялись одному церковному священноначалию.

А наличие на месте различных церковных оразований, разделяющихся между собою не разнымт пониманием церковных путей, а разницей национальности, никакого ущерба принципу церковного единства не наносит, именно потому что национальное начало есть начало природное, и как все природное — нейтрально, не доброе и не злое по существу. На разных языках, в разных формах разныя Церкви могут и на одном месте жить абсолютно одной жизнью, если ояинаково понимают свои церковные пути, воспитывая своих чад в верности каждого своему месту в Единой Церкви Христовой, своей ветви Единой Господней Лозы.