Прошел уже целый год с лишним с тех пор, как А. И. Солженицын, Максимов и другие писатели покинули пределы СССР и от ныне являются новейшими русскими эмигрантами. Теперь только и можно начать с какой-то возможной объективностью разсуждать о положении этой новой волны русских беженцев и о их стремлении. Многие «публичные листки», как называл некоторыя газеты некогда митрополит Филарет Московский, начали форменным образом поносить А. И. Солженицына, совершенно не стесняясь в своих словах и выражениях. Такая поспешность оценки свидетельствует о пристрастности их авторов. «Ай Моська! Знать она сильна, что лает на слона». Вот что можно оказать о такой недостойной прессе. Да, Солженицын гигант и никому не удастся его свести на уровень шакала. Его огромный талант всегда вынесет его на гребень волны житейского моря.
Каждая волна русской эмиграции имела, имеет и будет иметь свой особый опыт и из него происходящее свое мировоззрение, которое надо уважать, с которым надо считаться, к которому надо присматриваться для большей пользы всего русского разсеяния, а может быть и всего мира.
Солженицына надо понять, но он такого калибра человек, что нельзя спешить делать о нем прогнозы, выводы и оценки. Солженицын это безусловно огромное явление в жизни всей России. Мы не дерзаем на страницах нашего Вестника изучать этого большого русского человека, но хотим положить хотя бы начало правильному спокойному подходу к этому изучению.
Мы сразу видим Солженицына художника и писателя, Солженицына идеолога и мыслителя и Солженицына политика. В своем художественном слове Солженицын ищет смело новых путей в русском языке или как это было бы модно сказать теперь, что он ищет нового измерения. Так как язык неотделим от души народа, то мы можем только радоваться тому, что в этой попытке Солженицына мы чувствуем что душа русского народа жива и хочет жить. Потому что мертвыми языками называются не только те языки, на которых уже больше не говорят ежедневно, как древние еврейский, латинский и греческий языки. В прямой опасности превратиться в мертвые языки находятся почти все старые народы Европы. Искусственная роль Французской Академии в праве преподать тому или иному слову французское гражданство по сути дела ужасна для жизненности французского языка. Английский язык живительность свою черпает, главным образом, в Соединенных Штатах, Канаде и Австралии. Мир стареет, стареют все народы, стареют их языки. Слова их отполированы до ювелирного блеска, переложены на все лады, употреблены во всех возможных и невозможных смыслах и постепенно превращаются в законченныя смыслы, замурованныя формы, годныя только для энциклопедических словарей; а это уже смерть. Но смерть слова наступает тогда, когда человек теряет в сердце своем Бога, Его безпредельность, безграничность и этим лишается способности выражать словом невыразимое.
Человек богоподобное существо, стоит на грани видимого и невидимого и это его исключительное стояние преподает ему Божий дар вкладывать в свои слова и выражения силу, продливающую всякий смысл, зарождающую в умах и сердцах человеческих новые зраки и даже целые миры. Такое слово такого человека подобно камню, брошенному на гладкую поверхность тихого озера. Тот же, кто стоит только на земле, и не верит в Бога, атеист, говорит только о том , что видят его телесные очи, слышат его телесные уши. Слова его подобны ударам молота по крышке гроба; глухо, грубо прозвучат, а дальше ровно ничего, ни эха, ни отзвука. Таким смертоносным духом охвачена почти вся мировая литература во главе, конечно, с советской и мы этим хотим сказать атеистической, потому что мы присутствуем при великой всемирной апостасии, отступлении от Христа Жизнодавца, под всяким предлогом открытого ли наглого атеизма, кощунственного сектантства или лукавого экуменизма. Эти щупальцы литературного спрута смерти олова ощущает Солженицын и делает гигантския усилия вырваться к жизни. Совершенно не важно делает ли он это сознательно или интуитивно, во в этом его безспорная заслуга пред русской и мировой литературой. Его усилия расширить рамки русского лексикона и синтаксиса обещают больше свободы от академического ига узких специалистов и тем самым вливают новую жизнь в язык. Но каждый писатель имеет своих учеников, а то и просто подражателей, которые займутся загрязнением русского языка словами изъятыми из трущоб «урок» и всякого уголовного сброда. Вспоминается древняя латинская пословица “Quod licet Jovi, non licet bovi”. И тут на помощь нам придет как фон , как вечный образец неувядаемой красоты, простоты и глубины пушкинский слог. Этот смелый порыв Солженицына в технике русского языка, однако, является только отражением духовного облика писателя. Умный человек только тот, кто признает свои ошибки; великий лишь тот кто в них кается. Солженицын прошел этот двойной путь и признания своих заблуждений и своего покаяния в готовности положить душу свою за свои новыя христианския убеждения. Вот именно это покаянное обращение и сделалось вдохновляющей силой всех его творений. Как только он познал свои заблуждения, он со всей силой своей русской души, умеющей каяться, оттолкнулся от дна коммунистического ада и широко вздохнул на весь мир на свежем воздухе Божияго мира. Но путь покаяния есть путь медленного духовного очищения, постепенного перерождения. Солженицын только встал на этот путь и потому в нем одинаково действует блогодать Божия и ветхий человек, еще не очищенный от своих страстей. Талант несет его на всех парусах, а процесс очищения не успевает и от этого несоответствия движений его души все его ошибки. Когда Солженицын описывает обыкновенных людей, грешных, он это делает со всем блеском своего таланта, потому что описывает грешных людей такой же грешный писатель, но талантливый. Раковый корпус, оба тома Архипелага Гулага, В круге Первом суть плоды талантливого Солженицына. Но в книге Один день Ивана Денисовича душа читателя чувствует духоту границ психологии падшого естества, а от Солженицына невольно ожидаешь большого, запредельного, хоть самую чуточку надмирного при таком детальном описании страданий человеческой души минута за минутой секунда за секундой. Матрена ему положительно не удалась. Солженицын ее не понял и потому ея тип юродивой не удовлетворительный, не правдоподобный, не законченный и только потому что у самого Солженицына нет еще органа ощущения святости, истины Церкви Христовой. В Августе 14-го художник, писатель, психолог все прекрасны, но цель труда не осуществлена. Заветная мечта Солженицына изследовать причины крушения Российской империи остается мечтой. Чтобы писать историю надо или иметь большую историческую объективность во времени, а таковой у писателя нет; или быть предельно безстрастным, чего А. И. Солженицын еще не достиг. Большой художник , талантливейший писатель в нем рвутся вперед, по для такого труда надо прозрение, надо чистое сердце, чтобы парить орлиным полетом над делами земли. Тут можно приложить к Солженицыну слова знаменитого оптинокого старца праведного Макария, оказанныя им почти 120 лет тому назад тоже о великом писателе Гоголе.
«… Виден человек , обратившийся к Богу с горячностью сердца. Но для религии этого мало. Чтобы она была истинным светом для человека собственно и чтобы издавала из него неподдельный свет для ближних его, необходима и нужна в ней определительность. Определительность сия заключается в точном познании истины, в отделении ее от всего ложного, от всего лишь кажущогося истинным. Это сказал Сам Спаситель: «Истина освободит вас » (Иоан. 8, 8). В другом месте Писания оказано: «Слово Твое истина есть» (Иоан. 17, 17). Посему, желающий стяжать определительность глубоко вникает в Евангелие, по учению Господа, направляет свои мысли и чувства. Тогда он может отделить в себе правильныя и добрыя мысли и чувства. Тогда человек вступает в чистоту, как и Господь сказал после Тайной вечери ученикам Своим , яко образованным уже учением истины: «Вы чисти есте за слово, еже рех вам» (Иоан. 15, 3). Но одной чистоты не достаточно для человека: ему нужно оживление, вдохновение. Так , чтобы светил фонарь, недостаточно одного вымывания стекол, нужно, чтобы внутри его была зажжена свеча. Сие сделал Господь с учениками Своими. Очистив их истиною, Он оживил их Духом Святым и они сделались светом для человеков . До принятия Духа Святого они не были способны научить человечество, хотя и были чисты. Сей ход должен совершаться с каждым христианином на самом деле, а не по одному имени: сперва просвещение истиною, потом просвещение Духом. Правда, есть у человека врожденное, более или менее развитое вдохновение, происходящее от движения чувств сердечных. Истина отвергает сие вдохновение, как смешанное, умерщвляет его, чтобы Дух , пришедши, воскресил его в обновленном состоянии. Если же человек будет руководствоваться, прежде очищения его истиною, своим вдохновением, то он будет издавать из себя и для других не чистый свет, но смешанный, обманчивый, потому что в сердце его лежит не простое добро, но добро смешанное со злом , более или менее. Всякий взгляни на себя и проверь сердечным опытом слова мои: как они точны и справедливы, скопированы с самой натуры. Применив сии основания к книге Гоголя, можно сказать, что он издает из себя и свет и тьму. Религиозныя его понятия не определены, движутся по направлению сердечного, неясного, безотчетного, душевного, а не духовного. Так как Гоголь писатель, а в писателе «от избытка сердца уста глоголют» (Матф. 12, 34), или: сочинение есть непременная исповедь сочинителя, по большей частью им не понимаемая и понимаемая только таким христианином, который возведен Евангелием в отвлеченную страну помыслов и чувств и в ней различил свет от тьмы, то книга Гоголя не может быть принята целиком и за чистые глоголы истины. Тут смешение. Желательно, чтобы этот человек, в котором видно самоотвержение, причалил к пристанищу истины, где начало всех благ. По сей причине советую всем друзьям моим по отношению религии заниматься исключительно чтением святых отцов, стяжавших очищение и просвещение, как и апостолы, и потом уже написавших свои книги, из коих светит чистая истина и которыя сообщают читателю вдохновение Cвятого Духа. Вне этого пути, сначала узкого и прискорбного для ума и сердца, всюду мрак, всюду стремнины и пропасти. Аминь».
Великий старец все оказал и о Солженицыне и мы ничего больше не дерзаем прибавить от себя для определения Солженицына как мыслителя и идейного вождя.
Остается Солженицын — политик . В наше лукавое предапокалиптическое время всякая гражданская власть, опираясь на ту или иную партию, стремится овладеть тотально всем человеком. В СССР всякий верующий является нежелательным гражданином, а всякий хоть в самой малой степени разделяющий свои мыши о вере с другим человеком является «врогом народа». Священное Писание в Советском Союзе называется антигосударственной пропагандой. В силу такой постановки все верующие обвиняются в антигосударственной пропаганде, в незаконной политической деятельности. Не Церковь занимается политикой, а гражданская власть вмешивается в религиозную жизнь своих граждан и тем попирает самую священную основную, самую сокровенную, до сих пор неприкосновенную личную свободу думать, верить как кому это угодно и жить по этой своей мысли и вере. Солженицын по существу не политик, но по неволе был облечен в политическия ризы. Его мысли о благе своей родине естественно вытекают из его искренняго обращения от коммунизма к христианскому образу мышления. Понявши весь абсурд коммунистического учения, его утопию, его противоестественную сущность, которую можно осуществить только насилием, Солженицын не мог не высказать свои мысли о благе своей родине политического, административного и даже хозяйственного характера. Однако Солженицын остается все-таки главным образом писатель, художник и мыслитель.
Надо не поносить Солженицына, но молиться за него, чтобы Господь его еще больше просветил. Перед лицом России и всего мира мы, русские люди, рады и блогодарны Богу, что имеем Солженицына.
