Есть Бог, есть мир, они живут вовек,
А жизнь людей мгновение и убога,
Но все в себе вмещает человек.
Который любит мир и верит в Бога.
Николай Гумилев
О протоиерее Сергие Иванове хочется сказать очень многое. Это желание продиктовано как вызванной его уходом на покой и переездом в глушь аргентинских Андов скорбью, так и острым восприятием той воистину зияющей пустоты, которую отъезд отца Сергия к своим сыновьям по причине здоровья породил в душах его прихожан Свято-Покровского храма в буэносайресском пригороде Темперлей. И еще — стремлением набросать контуры подлинного носителя идеала Святой Руси.
Когда на Крещение он вышел на амвон, чтоб проститься со своей паствой, все прихожане плакали. Немудрено. Мы, все его духовные чада, чувствуем себя осиротевшими. Приветливый и благосклонный, цельный и гармоничный, от слов его, от застенчивой улыбки, от всего существа его исходило некое благоволение. Всеми уважаемый, благообразный, серебрянобородый, умиротворенный, «все в себя вмещающий», он излучал мягкость, сочувствие и какой-то природный оптимизм. В доброте его нельзя было сомневаться, каждый приближающийся к нему чувствовал себя особо обласканным: уходил от него со светлым чувством на душе.
В последние времена здоровье о. Сергия, надорванное многими трудами (до самого преклонного возраста он, помимо пастырских забот, работал архитектором), пошатнулось. Но он сам был все такой же мирный, светлый, как тихо догорающая перед иконой свеча.
Не отличаясь даром красноречия, он был духоносцем через смирение, молитву, любовь к пасомым. Есть молчание, которое светится сильнее многих богословских диссертаций. Он учил своей жизнью, простотой, преданностью, кротостью, жертвенностью. Вернее, он никогда никого не «учил». Сияние его личности было наилучшим наставлением Он воплощал собой слова апостола Иоанна Богослова: «Дети мои, станем любить не словом или языком, но делом и истиною».
Скитская его простота напоминала тех русских людей, которые так дороги были Достоевскому. Автора «Братьев Карамазовых», рисовавшего столь много искривленных, болезненных состояний и запутанных душевных положений, особенно влекли к себе, особенно трогали смиренные, трезвенно-просветленные люди. В противовес безобразию, повсеместно бушующему и распространяющемуся, писатель видел образ «благообразия», живой образ Христа, отраженный в верующих и смиренных душах. И таких образов в его творчестве немало. Достоевский с любовью выискивал их и на них останавливался, особенно в ряде кратких своих очерков и зарисовок в «Дневнике писателя», не говоря уже об его Зосиме.
Хотя служил он в окрестностях большого города, и несмотря на свою интеллигентность, отец Сергий видится нам именно как простой сельский священник. Его невозможно себе вообразить в блеске; скажем, в митре.
Отец Сергий — подлинный представитель именно русского православия. Это словосочетание, разумеется, не догматического характера, ибо догматически, вероучительно, русское православие ничем не отличается от породившего его византийского. Вряд ли можно отрицать, однако, что у русского народа было и есть свое «переживание» православия, свое особое восприятие этого общего православия и свои «ударения» в нем. Не подлежит сомнению, что существует внутри вселенского православия особый русский тип его, исторически сложившийся. Это то, что совершеннее всего воплотилось в русской иконописи и храмостроительстве, в русском церковном пении. Это и то, что мы интуитивно чувствовали и любили в светлом, радостном образе «убогого старца», отца Сергия Иванова.
Что навсегда запомнится — это отец Сергий у престола, служащий литургию. Не «красота» его служения, если под таковой понимать одаренный голос, ритмичность движений, нарочитую торжественность, потому что не было у него всего этого, а даже была в его движениях некая угловатость. Но присутствовало в этой самой угловатости нечто первобытное и стихийное. Он не просто совершал традиционный во всех своих деталях «отстоявшийся» обряд. Он до конца, до предела растворялся в нем. Эти руки, воздвигнутые к небу — это не было простой «службой». Тут свершалось что-то предвечное, вселенское, «страшное и славное» в славянском значении этих богослужебных терминов. Свет и радость его богослужения помогали воспринимать литургию действительно как «небо на земле».
Описать отца Сергия в храме, совершающим богослужение, лучше всего словами заамвонной молитвы на литургии: «освяти любящих благолепие дома Твоего».
Он вводил нас в некую горнюю и прекрасную страну, в которую всех нас звал своим обликом, горением, духовной подлинностью. Его общий благостный стиль влек к себе сердца людей с неведомой силой. Такие священники — очень редки. Они драгоценны.
Особая их черта — глубокое послушание: без оговорки, несмотря на физическую усталость, профессиональную работу или семейные обстоятельства, всегда исполнял то, что нужно для Церкви и людей.
В отце Сергии чувство долга — наследие его воспитания в Омском Императорском Кадетском Корпусе — сочетается с глубокой любовью к Церкви. И эти качества выражались у него в неустанной, сердечной и жертвенной заботе о своем приходе и своих прихожанах. Всех он помнит в своих молитвах, живых и усопших, всех поминает. Сколько человек он обвенчал, сколько детей окрестил, сколько похоронил за свое без малого 40-летнее пастырское служение! А сколько детей прошло через субботнюю школу его прихода и вышло из нее культурными русскими патриотами… Скольким он помог заботой, наставлениями, молитвой, просто своим существованием…
Глубоко чувствовал о. Сергий соборную природу православной Церкви и старался в жизни следовать ей. Был верным и послушным иереем своего правящего архипастыря. Любил и священническое сослужение, также выражающее эту соборную природу Церкви. Никогда у него не было трудностей ни с церковным старостой, ни с приходским советом.
Внимание его к своей пастве было очень велико: он знал семейные и материальные обстоятельства прихожан, заботился о них. Все мы знаем, насколько он был требователен к себе, к исполнению своих обязанностей, и как терпелив и снисходителен был к своим пасомым.
Для многих людей большой помощью для их внутренней жизни является возможность высказаться, найти словесные выражения тому, что накапливается глубоко в душе. Это высказывание возможно лишь при чутком понимании того, кому высказываешь. Такая отзывчивая чуткость присуща о. Сергию и давала возможность с помощью священника разобраться в том, что было неясно.
Своей живой любовью ко Христу, своей чистотой сердца, полным отсутствием самомнения — он поистине являл образ доброго пастыря.
Отец Сергий один из самых достойных священников, которых белая эмиграция дала Русской Церкви в изгнании. Россию, которую он покинул мальчиком, изо всего земного он любит превыше всего, верной сыновней любовью. Видит он в ней, в ее прошлом, в ее будущем нетленную, немеркнущую, вечно в Боге живую Святую Русь. Но и сам тишайший батюшка несет Град Китеж в своей душе, в самом себе. Разве не про таких как он писал Мельников-Печерский: «Хранит их Господь и покрывает своей незримой дланью; и живут они невидимо в Невидимом Граде». Такие как о. Сергий и составляют и берегут тихую совестливую душу Святой Руси.
Батюшка этот — глашатай не того добра, про которое столь глубоко сказал Гоголь: «Грустно, что в добре нет добра», а именно того добра, в котором всегда светится подлинное добро. Все, кто близко соприкасались с отцом Сергием, знают на своем опыте, сколько неподдельной любви и ласки излучает его христианское сердце.
Навсегда останется его образ как носителя православия светлого, радостного, любовного, то есть — опять-таки — православия истинно-русского: не только обличающего, но и милующего. В одном из рассказов Чехова старенький, запрещенный священник говорит самодовольному и гордому «обличителю»: «Наказующие всегда найдутся, ты бы милующих поискал». Вот таким милующим и является о. Сергий, таким пребудет и в нашей благодарной памяти.
За последние годы заметно ветшала его телесная оболочка, но из-под нее, как из-под чистого стекла лампады, одинаково ярко струилось пламя духа. От этого только пламени давались ему силы оставаться так долго на своем посту.
Пусть теперь о. Сергий уже живет на покое во многих сотнях километров от нас, но «тихий свет», который он всегда излучал, будет дальше освещать путь его духовных чад среди камней, терний и соблазнов.
Вот только без него русский Буэнос Айрес сделался намного сиротливее…
