Русская эмиграция, Зарубежная русская церковь всегда обращали свой взгляд на Россию. Но насколько дело шло дальше слов? Сколько евреев вернулись в Израиль после семидесяти лет вавилонского пленения? Этот вопрос применим и тут. Вот ты здесь; на самом деле это же совершенно естественно, что ты вернулся на землю своих предков.
Да, вернулся к своим корням.
Да, к своим корням, и вы тут вполне счастливы. Но можно ли говорить шире – о влиянии Русской зарубежной церкви после распада Советского союза?
Это достаточно трудно. Я, разумеется, происхожу из первой эмиграции (1920 г.). К 1990 году, спустя 70 лет, люди вполне обосновались на Западе. Русские во Франции стали почти французами. Русские в Америке стали почти американцами. У них был свой образ жизни. Они осели. Разумеется, в 1990 году далеко не все могли даже задумываться о том, чтобы иммигрировать в Россию, – это было очень сложно. В следующие десять лет стало гораздо проще. Но в Россию иммигрируют весьма немногие. Из тех молодых людей, которые возвращаются сюда, некоторые обретают свои корни, некоторые нет. Некоторые обнаруживают, что тут не их место; может быть, им не хватает удобства, хорошо организованного общества, культуры, музыки – я не знаю, но это крайне трудно. Для меня это было легко. Для меня этот переход был совершенно естественным. Может быть, потому, что в жизни мне пришлось пожить в разных культурах и побывать в разных ситуациях. Я был в некоторой степени романтиком, идеалистом, и для меня было естественно сталкиваться с проблемами, которые выплывают здесь на поверхность в связи с иммиграцией, в связи с самоуверенностью и в связи с чудовищной бюрократией. Для меня совершенно реальна положительная сторона, особенно Церковь, мученики, монастыри, люди, народ – для меня это такая полнота, которая совершенно реальна и которой я не могу найти на Западе.
Трудно ожидать, что люди, которые выросли в диаспоре (а не рождены в России), переедут в совершенно новую дл них страну.
Тем более в другую культуру. Мой брат стал совершенным канадцем.
А он был когда-нибудь в России?
Никогда, и ему это неинтересно, но это уже другая история. Он бы почувствовал себя совершенно чужим и совершенно чуждым.
Так каково все-таки твое мнение о положительном вкладе Русской Зарубежной Церкви в Россию?
Очень невысокое! До разрушения Берлинской стены она делала много.
Например, всегда была в курсе событий?
Была в курсе событий; охраняла Предание; охраняла церковную жизнь, чисто психологически, будучи независимой Церковью, настоящей и в общем-то, святой – особенно при первых трех иерархах. А потом, когда Россия начала возрождаться, она как-то утеряла какую-то частицу своей духовности. Я помню, о. Александр Лебедев говорил, что мы «переедаем»; Русская зарубежная церковь стала тучной, в то время как в России происходило совершенно обратное. Здесь происходило совершенно обратное. Но с этих времен много воды утекло. Говорят, что раньше главным искушением монаха было любодеяние; считалось, что с этой страстью бороться труднее всего. А сейчас, говорят, новая мода – если можно использовать это слово, говоря о страсти, – любовь к деньгам. Поговаривают, что теперь даже на Афоне все «деньги, деньги, деньги» – всё деньги. Поисходит ли то же самое в России? Частично, но до какой степени, не знаю, почтому что я не очень близок к тому, что происходит.
Ты также стали свидетелем событий, связанных с воссоединением. Почему некоторые отвергли воссоединение? Почему случилось так, что некоторые люди сочли невозможным принять Московскую патриархию?
Это и мировоззрение, и ошибочная информация, и определенное наследие советских времен, когда, как известно, некоторые епископы и духовенство были кэгэбэшниками. Этого тогда было много, и добровольно, и вынужденно.
Конечно, ее близко ассоциировали с системой.
Все близко ассоциировали с системой, потому что система проникала все социальные и культурные уровни жизни в Советском Союзе.
Я не очень много про это знаю, но ощущение такое…
…Страх: они боялись.
Именно так, потому что люди, которые выросли в Советском Союзе, – это другой тип людей. Они говорят на том же языке (хотя можно даже поспорить, что это не тот же язык, потому что на самом деле они говорят на другом языке)…
…Homosovieticus.
Точно. Так что, психологически, те, кто не принял воссоединение, боятся людей с другими представлениями о мире и просто стараются от них отгородиться.
Да. И еще то, что Русская зарубежная церковь в некотором смысле очень хрупка, потому что, распространяясь по миру, она не была укоренена на протяжении многих веков в одном определенном месте с определенной культурой и т.д., и должна была выживать на чужой земле; это было очень закрытое общество, которое стояло, в каком-то смысле, перед опасностью некоторого застоя. Когда появилась возможность раскрыть двери для нового мировоззрения, новых культур, новых видов отношения к жизни (не канонически или догматически, а просто других людей), то некоторые испугались потерять то, что они оберегали десятилетиями, – так называемую чистоту Церкви.
Да, и собственное самоопределение, которое было очень…
– …Самоопределение и чистоту Церкви, да.
Еще вопрос: как ты думаешь, почему так много людей твоего поколения из Зарубежной Церкви перестали ходить на службу?
Это трудный вопрос.
Т
ут, наверное, есть несколько слоев, да?
Наверное, тут есть много причин – культурных ли, духовных ли…
Но не думаешь ли ты, что в данном случае играет какую-то роль язык? Например, если бы у твоего брата была бы возможность посещать службы на французском, – это бы помогло?
– Нет, не думаю.
То есть для него стал лишним весь этос Церкви: он не имеет никакого отношения к современному мировоззрению?
Мировоззрение или духовные устремления – когда все под рукой… Гром не грянет, мужик не перекрестится. К Богу обращаются, только когда есть проблемы. А в 60-е, 70-е, 80-е – проблем не было, да?
Ну, не совсем. У каждого бывают свои беды, разве нет?
Ну да, но это очень относительно. Не могу ответить на этот вопрос. Отчасти там культурный аспект, отчасти духовный. Как люди решают, как им жить в обществе с другими моральными установками?
Давайе перефразируем вопрос. Что могла бы сделать Церковь, чтобы помочь им остаться в Церкви? Может ли Церковь делать что-то лучше, чтобы удержать этих людей?
Я не могу ответить на этот вопрос, потому что Церковь не должна меняться. Должны меняться люди.
Да, это справедливо.
И мне кажется, что в приходах Русской зарубежной церкви идет гораздо более активная социальная жизнь, чем в российских. Здесь человек идет в церковь и уходит, почти ни с кем там не знаком, и на этом все кончается. Тут не принято после службы устраивать чай с пирожками. И на Пасху и Рождетво тут не устраивают праздничную трапезу, как заграницей.
А годовые приходские собрания бывают?
А такое существует? (Смеется). Не знаю. Я такого не видел.
А приходской совет?
Нет. Мне кажется, есть устав, согласно которому священник – практически единственный глава в церкви. Советы и все такое есть, но слово настоятеля – закон.
Понятно. Такое впечатление, что нет устоявшейся традиции: люди не знают, что делать с этими органами.
На самом деле, такой традиции по отношению к советам нет и в Зарубежной церкви. В Штатах все более-менее знакомы с «советом директоров», с «командой управления» и т.д. Есть целый деловой аспект общества, организации общества, и там он гораздо более развит. Я помню Бориса Джордана (американского бизнесмена русского происхождения – прим. пер.), из Нью-Йорка: он был главой NTV и создал Renaissance Capital. У него брали интервью и спросили: «Что могло бы сделать Россию более функциональной?» Он ответил: «Немного англо-саксонской крови».
Забавно. Спасибо, Сергей, большое спасибо. Ты дал массу пищи для размышлений.
