Настоящее письмо было помещено в ном. 116 Вестника Русского Христианского Движения (1975), под названием Письмо в редакцию по поводу статьи Н. Зернова (выдержки) и ответ Н. Зернова, в ответ на статьи Н. Зернова “Юрисдикционные споры в русской Церкви в эмиграции и I-ый всезарубежный Собор в Карловцах в 1921 году” опубликованной в ном. 114 ВРХД.
…Приписывая разделение личным счетам с одной стороны (между кем?), Н. М. Зернов видит за ними и «гораздо более значительные расхождения». Расхождение это он усматривает «по линии различных определений взаимоотношений между церковью и государством». Но далее он пишет, что «отдельные иерархи представляли определенные направления, как политические, так и церковные, и вокруг них сгруппировались сторонники не только по личным симпатиям, но и по богословским убеждениям (стр. 119). Однако он ничего не пишет об этих богословских убеждениях и видит разделение только по линии «различных определений взаимоотношений между церковью и государством». Тут несомненно первая ошибка Н. М. Зернова. На Соборе произошло разделение только по линии вопроса о монархии, но очень скоро определилось гораздо более глубокое разделение по линии той «третьей партии», о которой Н. М. Зернов пишет: «своих идеологов она нашла позже уже, главным образом, в среде тех религиозных мыслителей, как Булгаков, Бердяев и Федотов, которые были высланы на Запад советской властью в 1922 году или еще позднее покинули Россию» (стр. 124). Непонятно только, кого именно он имеет в виду, когда говорит, что «на Соборе они поддерживали Епископа Вениамина». Откровенно говоря, просматривая список членов Собора, я не знаю, кого надо было бы отнести к этому разряду. Но значение этих высланных профессоров и сочувствующих их богословскому направлению лиц в разделении 1926 г. совершенно несомненно и Н. М. Зернов прав, когда их упоминает.
Т. о. Н. М. Зернов, так-же как и мы, не соглашается с определением Солженицына, что нынешнее разделение вызвано спорами «не о вере, не об оттенках веры, даже не об обряде, а из-за каких-то юрисдикции».
Но, сосредотачиваясь только на вопросе Церкви и Государства, Н. М. Зернов в своем определении сути расхождения исхо дит из составленной им схемы: Зарубежная Церковь это государственники, духовные преемники преп. Иосифа Волоколамского, желающие насилием задушить несогласных, а их противники это последователи преп. Нила Сорского, сторонящегося государства и благостного к еретикам и инакомыслящим.
Мне кажется, что такого рода исторические параллели всегда очень условны и редко вносят ясность. В данном случае параллель вообще не подходит к нашим условиям.
Заграницей у нас не было и нет ни проблемы ХV-ХVI века относительно монастырских имуществ, ни проблемы призвания помощи государства для противодействия распространению ересей прежде всего потому, что нет у нас государства. На какую же государственную власть могли бы мы опираться? Из всех церковных групп только Московская Патриархия имеет за собою аппарат государственной власти, но при том власти не православного Государя, а атеистического, враждебного всякой религии правительства.
Во времена преп. Иосифа не было проблемы отношения к неправославному, а тем более атеистическому государству. Он имел перед собою православного Великого Князя. Проблема отношения Церкви к иному государству в России впервые стала только перед Всероссийским Собором в 1917 г. В разрешении ее Собор, можно сказать, шел ощупью. Он не сразу освоился с мыслью о бытии Церкви в неправославном государстве…
…Отбросив искусственную схему, по которой Н. М. Зернов Зарубежную Церковь и Московскую Патриархию зачисляет в последователи иосифлян, посмотрим насколько верно он излагает взгляды нашей Церкви.
Н. М. Зернов пишет о нас: «Они верят в возможность и необходимость восстановления священной монархии, не мыслят себе церкви вне союза с государством, не отделяют их друг от друга и потому называют московскую патриархию отпавшей от Христа, так как она пошла на соглашение с сатанинской властью» (стр. 122).
На основании каких данных сделана такая формулировка? Насколько она отвечает действительности? Он приводит только послание Собора, изданное 54 г. тому назад. То, что он привел его целиком, делает ему честь. Но ведь он пишет в настоящем времени и потому столь старый документ едва-ли может почитаться достаточным.
Я думаю, что без лишней скромности я могу сказать, что являюсь достаточно ярким выразителем взглядов Зарубежной Церкви и потому позволю себе повторить мысли, ранее высказанные мною в ответе на очень похожие утверждения Архиепископа Иоанна Шаховского.
Человек теоретически может спасаться при любых условиях и любом образе правления. Однако, в одних условиях легче образоваться православному быту и легче спасаться, а при других — труднее. Поэтому в заботе о спасении своих чад Церковь не остается равнодушной к тем условиям общественно-государственной жизни, какие эти чада себе создают. Это вопрос не догмата, а пастырской целесообразности. Однако, Церковь не создает государственного аппарата и даже строя, но только своим влиянием воспитывает составляющих их лиц. Поэтому иерархия не может погружаться в чисто политические споры партий. Как все человеческое, ни один образ правления не может признаваться абсолютно и при всех условиях совершенным. Впрочем, н известных случаях Церковь может указывать своим чадам целесообразный и наиболее благоприятный для спасения души путь государственной жизни. Исключать всю область политической и общественной жизни из предметов пастырского руководства, значит ограничивать Церковь в исполнении стоящей перед нею задачи пастырского служения в отношении нравственного воздействия на народ.
Эти принципы получили выражение в суждениях Всероссийского Собора и они приняты были и большинством и меньшинством на 1-м Карловацком Соборе. Ни тут, ни там никто не упоминал иосифлян и их начала.
Однако, отсюда очень далеко от того, чтрбы, как пишет Н. М. Зернов, мы не мыслили себе Церкви вне союза с государством, при чем он даже не указывает каким государством. Я не знаю человека, который бы так мыслил.
Не со всяким государством возможен союз. В этом убедился Всероссийский Собор, когда попробовал вести с советскими комиссарами переговоры даже не о союзе, а о сосуществовании и признании ими за Церковью каких-то прав. Переговоры делегации Собора, возглавленной А. Д. Самариным, ни к чему не привели (Деяние 15/28 марта 1918 г.). Союз с врагом невозможен. Жизнь показывает, что и мирное сосуществование не возможно с тем, кто во что бы то ни стало ищет твоей погибели. Невозможно мирное сожительство Христа и Велиара, Церкви и Антихриста (2 Кор. 6, 14-16).
Союз Церкви возможен только с государством, которое признает себя православным и для которого естественнее всего иметь монархию. Но православная монархия возможна только при православном народе. Поэтому нельзя ожидать в России православной монархии и союза ее с Церковью пока не произойдет религиозного возрождения Русского народа. Сюда можно отнести наставление Спасителя: «Ищите прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам» (Мф. 6,33).
Так именно поставлен был вопрос в ответе Второго Карловацкого Собора (1938 г.) на приветствие Великого Князя Кирилла Владимировича. Там значилось, что «Собор возносить усердную молитву ко Всевышнему о восстановлении полного духовного и национального единства на основах древней Святой Руси: оно одно только может привести к восстановлению Русской Державы, возглавленной Царем-Помазанником, на коем попрежнему будут почивать молитвы и благословение Церкви» (Деяния Второго Всезарубежного Собора, Белград 1939 г.). Если бы в России пал коммунизм, то отношения Церкви с властью сложились бы в зависимости от ее отношения к Церкви. Вообще отношение Церкви и государства не относится к области догматики, и ставится так или иначе не отвлеченно от качества господствующей власти, а в зависимости от ее характера.
…На Карловацком Соборе, Архиепископ Анастасий со свойственной ему объективностью доложил Собору обе точки зрения членов Отдела о духовном возрождении России. Он указал на то, что в сознании членов Собора, несогласных с окончательной редакцией Послания и по началу не желавших вообще касаться вопроса о Монархии, произошел несомненный сдвиг. «Переходя постепенно, говорил он, от теоритической отвлеченной точки зрения на указанный предмет к области живой реальной жизни, они не могли не видеть, что Церковь как факт истории, живет в условиях пространства и времени, она есть как бы лестница Иакова, вершиною своею уходящая на небеса, а основанием своим утверждающаяся все-таки на земле, низводя благодатное благословление на все стороны человеческого бытия… И вот, далее говорил он, в нас невольно заговорили заветы древних строителей Русской Земли… перед нами ярко предстал образ адаманта Православия Святейшего Гермогена и побудил нас, именно как церковный орган, сказать свое слово о необходимости восстановления Царской власти в России. И мы сказали это слово вполне единодушно и единогласно».
Т. о. разногласие определилось только в одном вопросе, в вопросе о призыве к молитве Богу «да вернет на Всероссийский Престол помазанника, сильного любовию народа, законного Царя из дома Романовых».
Н. М. Зернов прав, что оценивать этот акт надо в свете существовавших в то время положения и настроения.
Только год прошел со времени крушения Белой Армии на Юге России. Четыре года прошло со времени революции. Члены Собора вероятно все в свое время приносили присягу Царю и его законному Наследнику. У них более остро чем у наших нынешних поколений могло быть чувство национальной вины в революции. Это чувство получило свое выражение в покаянном тоне Соборного послания. Но, не будучи членом Собора и рассматривая этот вопрос теперь, я прихожу к заключению, которое может удивить читателей и показаться парадоксальным. Я вижу, что подход к вопросу о монархии у меньшинства, желавшего остаться вне политики, но соглашавшегося на упоминание монархии, был более политическим по существу, чем у большинства, настоявшего на упоминании в послании законного Царя из Дома Романовых.
Поясню свою мысль. Меньшинство, если судить по его письменному заявлению и слову Архиеп. Анастасия, принимало монархию как наилучший для России образ правления. В такой плоскости это есть вопрос государственной и политической целесообразности. Посколько в этом подходе исключается вопрос о верности или измене присяге, он остается в области политической доктрины, который может трактоваться так или иначе вне религиозно-нравственной области. Сознание народного греха в революции при таком подходе может совсем не иметь места. Напротив, когда речь идет об измене присяге, которая приносилась не образу правления, а лично Царю и егуо законному Наследнику, то это есть понятие религиозно-нравственное. Усвоение такого сознания и всенародное раскаяние действительно могло бы нести за собою духовное оздоровление нации и ее возрождение. Призыв к нему был логическим завершением мысли о монархии, постепенно, в процессе обсуждения, принятого всеми членами Собора. Владыка Анастасий упомянул это в своей речи, но от него частично ускользнула религиозно-нравственная сторона дела. Все как будто видели причину бедствия в народном грехе, но меньшинство не пожелало точно определить его существо.
Конечно, призыв этот из Сремских Карловцев, особенно ослабленный возражениями оппозиции, не мог получить всероссийской силы. Он скоро стал забываться и теми, кто поднял и защищал его на Соборе, и когда теперь такое исповедание приписывается всей Русской Православной Церкви Заграницей как главная характерная для нее черта, то это звучит анахронизмом. Если не считать поминовения убиенной Царской Семьи 4/17 июля и установления поста в этот день, я не помню никаких соответствующих определений наших Соборов и Синода. Н. М. Зернов нигде не нашел бы их определений «о восстановлении священной монархии». Совсем неожиданным для меня явилось то, что, увлекшись своей схемой об иосифлянах, Н. М. Зернов стал строить догадки о том, как в случае доступа к власти мы «наверное нашли бы себя в праве прибегнуть к насилию». От канонических мер прещения до насилия далеко. Я думаю, что вникнув в написанное им, сам Н. М. Зернов об этом пожалеет, ибо мне представляется, что не в его характере сознательно проявлять несправедливость.
…Полагаясь на свои окрашенные односторонними впечатлениями воспоминания, Н. М. Зернов впадает в ряд фактических ошибок, которые хотелось бы указать.
Он много говорит о «ряде членов Высшего Монархического Совета», якобы приглашенных на Собор Митрополитом Антонием. Это не отвечает действительности. Лично по должности управляющего русскими православными общинами в Королевстве С.Х.С. он пригласил двух лиц: проф. Щербакова и Немировича-Данченко. О последнем мало знаю, а первый был глубоко церковным человеком, но не политическим деятелем. Думаю, что Н. М. Зернов мог бы его помнить по Белграду.
Н. Е. Марков был действительно приглашен Высшим Церковным Управлением, но не лично Митропол. Антонием. Но этим Управлением приглашены лица довольно разнообразных взглядов, совсем не связанные с монархическими организациями, наприм., Н. Н. Львов, П. П. Извольский, прот. М. Слуцкий, В. Д. Евреинов, прот. П. Беловидов, проф. Троицкий, проф. Новгородцев и др. Из членов Высшего Монархического Совета был один Н. Е. Марков, но было и несколько монархистов, не состоявших в означенном Совете, тем более не «видные члены его». Состав этот далек от партийного подбора. Такие видные монархисты как А. Н. Крупен-ский и А. М. Маслеников были приглашены не Митропол. Антонием, а Архиеп. Евлогием. А. А. Трепов был на Соборе по выборам от Франции. Показательно, что доклад Ненарокомова (а не Ника-норова, как ошибочно написал Н. М. Зернов), члена группы Епископа Вениамина по Приходскому Отделу, с указанием, что Церковь должна быть вне политики и не зависеть от государства, – – был принять единогласно.
На стр. 128 надо читать не ген. Батюшков, а ген. Батюшин. На той же странице священник не Крахмалов, а Крахмалев. На стр. 129 — М. В. Родзянко был не Васильевич, а Владимирович. На стр. 131 — не А. П., а А. Н. Крупенский, не Писарчик, а Писарчук. На стр. 132 — приветствие было не от архимандрита, а от Начальника Русской Духовной Миссии в Китае Епископа Иннокентия.
На стр. 137 Н. М. Зернов замечает, что все речи противников Еп. Вениамина приводятся в протоколах полностью, а его нет. Однако, на том-же собрании, о котором пишет это Зернов, Секретарь Голиков объяснял, что для более полного внесения речей в протокол, ораторам надо представлять их письменное изложение и это подтверждаетя решением Собрания. Через три дня сам Голиков докладывал Собору, что дважды напоминал Еп. Вениамину о записи его речи, но ее не получил. Вследствие этого, Секретариат не мог представить Собору законченного журнала заседания. Т. о. ясно, что дело было в технике записи, а не преднамеренном нежелании внести изложение речи.
Ответ Н.М. Зернова протоиерею Георгию Граббе
Дорогой отец Георгий,
Большее спасибо за Вашу ценную критику моей статьи и за все фактические поправки. Как Вы сами пишете, я не писал историю Собора, а только мои юношеские впечатления о нем, которые были, естественно, во многом односторонни.
Моя попытка связать споры в эмиграции со спорами между Иосифлянами и Нестяжателями, конечно, не предполагает исторической идентичности, и Ваши возражения имеют полное оправдание.
Но я хочу остановиться на двух главных возражениях. Вы обвиняете меня в том, что я голословно утверждаю, что для сторонников Синодальной Церкви существует органическая связь между Православием и Священной Монархией и что многие из них считают одной из миссий Церкви способствовать восстановлению Царской власти в России. Я не могу привести примера синодального постановления на эту тему, но я знаю многих друзей разделяющих этот взгляд. Я лично тоже считаю, что подлинная народная монархия наиболее желательная форма правления для России. Что же касается Вашего второго обвинения, что я приписываю некоторым членам Синодальной Церкви готовность применять меры насилия для пресечения ереси или церковного непослушания, то здесь к моему огорчению я считаю нужным подтвердить это убеждение. Революция не научила нас считать всякое принуждение в религиозной жизни недопустимым. Среди нас всех есть еще много людей, которые, если бы они были у власти, считали бы своим долгом перед Церковью полицейскими мерами прекращать пропаганду баптистов или униатов среди православных. Та атмосфера, которая сопутствовала запрещению Митрополита Евлогия к служению, то объявление совершаемых им и его духовенством таинств недействительными была вся проникнута духо.м такой нетерпимости, который был преисполнен насилием, хотя в данном случае оно было .моральным, а не физическим.
Не знаю, как Вы теперь смотрите на эти события давнего прошлого. Они представляются мне не только роковой ошибкой, но и грехом перед нашей Церковью. Порывать общение в таинствах – это самая крайняя мера, которая приложима только к нераскаянным еретикам, а Синод применил ее в запутанных канонических спорах, причем даже не заручившись поддержкой у других Православных Церквей. Я очень надеюсь, что призыв Солженицына окажет свое благотворное влияние. Еще не прошло время для полного юрисдикционного объединения, но пора снять все прещения, которые уже давно потеряли всякую убедительность.
Хочется верить, что есть возможность найти пути для взаимного понимания между нашими трагически разделенными Церквами. Доброжелательный тон Вашей статьи является для меня залогом этого.
Прошу Ваших пастырских молитв
Николай Зернов
День Св. Серафима Саровского Чудотворца 19 июля/1 августа 1975
