Любая организация должна устанавливать для себя стратегические цели

Отец Петр родился в Нью-Йорке в 1964 году. Он вырос на приходе Св.Серафима Саровского в западной части верхнего Манхэттена, настоятелем которого был дедушка о.Петра отец Александр Киселёв. Петр получил высшее образование (MBA) в школе бизнеса Штерна Нью-Йоркского Университета в 1988 году. В 1993 году он был рукоположен во пресвитера митрополитом Виталием, который также попросил о.Петра занять должность Казначея Синода епископов в Нью-Йорке. О. Петр оставался казначеем Синода в течение 16 лет. При этом на протяжении многих лет о. Петр работает в финансовом секторе.

В этом интервью о. Петр рассказывает о таких ключевых вопросах, как миссия Русской Зарубежной Церкви и использование финансовых средств для ее выполнения. Я надеюсь, что эти вопросы обсуждаются епископатом, священством и мирянами нашей церкви, но факт того, что я не был свидетелем таких обсуждений в публичном пространстве, заставляет меня еще более внимательно прислушаться к словам о. Петра.

В чем похожи и в чем не совместимы общества церковные и корпоративные?

Я думаю, что наибольшая разница (а не несовместимость) состоит в предназначении церковного и мирского сообществ. Назначение корпоративного мира состоит в том, чтобы производить материальные ценности, которые частично относятся к основным нуждам человечества (пища, вода, жилье) и частично к созданию комфорта (недвижимость класса люкс, рестораны, развитие эффективных перевозок). С другой стороны, предназначение мира церковного частично состоит в предоставлении помощи в деле спасения душ и частично в том, чтобы служить источником поддержки для прихожан. Тем самым второе является источником материальной помощи, а первое – духовной.

Любая организация, будь она светская или церковная, должна иметь возможность существовать в нынешнем мире и соответственно подчиняться определенным всеобщим законам и правилам, созданным Богом, которые руководят жизнью каждого человека. Под правилами я подразумеваю не только законы морали, но и всеобщие законы физики и химии. По большому счету закон Божий распространяется и влияет на человеческие законы. Я бы сказал, что одно из сходств мира корпоративного и церковного заключается в их общем стремлении к улучшению человеческого опыта. В то время как корпоративный мир стремится улучшать условия нашей жизни путем предоставления первичных и вторичных материальных ценностей для бесконечно-расширяющейся группы людей, мир церковный предоставляет людям ответы на вопросы, относящиеся к их сердцам и душам. Кроме того, и светские и церковные структуры обязаны действовать в рамках всеобщих законов природы и официального законодательства. Таким образом, сходства между этими мирами видны в их иерархической структуре и организации управления.

Продолжая эту же тему, мне кажется, что в бизнесе все имеет свою цену, включая человеческую жизнь. Может быть, я что-то упустил? Каким образом цинизм и прагматизм предпринимательства может быть смешан с Христианским альтруизмом?

Я не думаю, что есть такое понятие в бизнесе, как цена человеческой жизни. Я не думаю, что люди бизнеса, основывающиеся на моральных устоях, захотели бы присвоить человеческой жизни определенную цену или извлекать из этого доход. Я полагаю, что те правительства, которые управляют эффективно, понимают, что стоимость определенных вещей может быть неразрывно связана с человеческими жизнями.

Я имел в виду, например, инвестиции в безопасность дорожного движения. Произведя обратный отсчет, можно некоторым образом определить цену человеческой жизни.

Именно так. Правительство производит исследования и с достаточной точностью вычисляет, сколько денег необходимо потратить для спасения человеческих жизней.

Я думал, это и есть корпоративный подход, когда производятся необходимые подсчеты…

Это – корпоративный подход и, конечно, нет такой определенной суммы денег, которую правительство может потратить на обеспечение безопасности дорожного движения. Следовательно, в какой-то момент возникает необходимость принять решение, какая сумма будет оптимальной. При этом, нужно признать факт того, что определенное количество людей будет погибать на дорогах, потому что невозможно установить повсеместное ограничение скорости в 20 миль в час и тем самым сделать экономику страны абсолютно неэффективной. Мне кажется, этому есть параллель и в мире церковном. Она заключается в том, что церковь располагает ограниченными ресурсами, которые могут быть потрачены на какие-либо нужды. К примеру, можно утроить государственный бюджет на дорожную безопасность, что обязательно спасет больше жизней, но это не обязательно будет самый эффективный способ применению средств. Эти деньги могут быть потрачены на здравоохранение, и тогда, возможно, будет спасено больше жизней. Таким образом, все упирается в эффективность тех или иных действий. Церковь также располагает ограниченными ресурсами, которыми она может распоряжаться. Соответственно, огромное значение имеет эффективность их использования. Я также думаю, что это большой грех – не заботиться об этом.

Вы упомянули в нашей прошлой беседе об ответственности при использовании средств, которые Господь посылает Церкви, что меня очень впечатлило.

Я полагаю, что можно произвести расчет того, сколько денег может быть потрачено эффективно для того, чтобы привлечь одного человека в церковь, и даже возможно определить точный денежный эквивалент этого. Возможно, это несколько циничный подход, но это также реалии жизни. Мы живем в условиях этого мира, и если мы что-то рекламируем (а мы это делаем) и делаем это эффективно и тратим деньги эффективно, мы обязательно сможем увеличить количество людей, которых мы привлекаем в церковь. Из общего числа людей, приходящих в церковь, найдутся те, кого затронет богослужение, кто найдет тут утешение и обратит свое сердце к Богу. Таким образом, я считаю, что если мы бездумно сорим деньгами, которые Господь посылает Церкви, мы делаем это себе на погибель.

Для меня это кажется понятным, потому что я занимаюсь историей, а в исторической науке мы имеем дело с доказуемыми данными. Если данные не доказуемы, то они не являются историческими фактами. Они могут быть очень важными и происходить из уважаемых источников, но не будут являться историей, если нет возможности их доказать. Я думаю, ваш опыт в бизнесе может помочь вам рассмотреть нашу Русскую Зарубежную Церковь как человеческую организацию. Теперь я бы хотел, чтобы вы дали оценку пути Русской Зарубежной Церкви с 1970-х годов до сегодняшнего момента, если возможно.

Я думаю, я могу прокомментировать обобщенно. Я полагаю, что любая организация должна устанавливать для себя стратегические цели. Это относится и к светским и к церковным организациям, так как по определению, если не ставить перед собой цели, то и невозможно ничего достигнуть. Если же поставить стратегические задачи (причем задачи сложные) и ознакомить с ними людей, которые управляют церковью, тогда эти люди будут лучше понимать, в чем заключается их миссия и чего именно необходимо достичь и в общем и в частном порядке. Таким образом, будет понятно, как наиболее эффективно можно привести наибольшее число людей к спасению и, опять же, как можно увеличить фонды и значение церкви.

Мне кажется, возможно, из-за исторических предпосылок, Зарубежная Церковь (как церковь в эмиграции) в основном концентрировала свои усилия на выживании. Я помню истории, которые мне рассказывал мой дед, о том, как он прибыл в США и как он организовывал приход и летний лагерь на 9 недель, потому что родителям было некуда деть детей. Тогда было не до стратегических целей, надо было выживать.

Но на сегодняшний момент, я думаю, особенно после воссоединения с Русской Православной Церковью  (МП), у нас появилась эта удивительная возможность остановиться и решить, какую именно миссию мы бы хотели воплощать в жизнь и как это сделать наиболее эффективным образом. И я думаю, что когда будут найдены ответы на эти вопросы, у церкви неизбежно появится возможность функционировать с большей эффективностью

Лично я хорошо помню нас (церковь) двадцать лет назад. Мы были совсем другими. Я  был редактором издания «Православная Русь», поддерживая наши приходы в России. И это является частью того, чем я был и что я есть теперь. Не могли бы Вы немного поразмышлять на тему своего личного развития, если уместно?

Мне кажется, что когда я родился в 1964 году, в самый разгар холодной войны, миссия нашей церкви заключалась исключительно в сохранении Русского Православия и в выступлении против хоть какой-то доли несправедливостей, которые терпела Церковь от Советского правительства. Когда же Советский Союз рухнул, мне представляется, что Зарубежная Церковь еще долго по инерции продолжала преследовать те же цели. Благодаря усилиям некоторых глубоко духовных и мыслящих людей удалось преодолеть эту инерцию и показать членам церкви пользу объединения. С другой стороны, это лишило церковь основной стратегической цели и поставило перед вопросом: чем ее заменить?

Отлично. Вы как раз подошли к нашему следующему вопросу о миссии церкви или, как Вы формулируете, стратегическому плану Русской Зарубежной Церкви.

Не секрет, что я пришел из бизнеса, поэтому мой подход заключается в том, что когда рассматриваешь какую-либо организацию, задаешься вопросом о том, как сделать так, чтобы эта организация функционировала наиболее эффективно. И я понимаю, что церковь есть церковь, и иногда определенные эффективные подходы воплотить бывает трудно. Например, почему никто не принимает в расчет демографию? Мне очень трудно понять, почему у нас в Америке есть маленькие городки, в которых три русскоязычных прихода. Это, по определению, невероятно неэффективно. Это означает четыре маленьких прихода и четыре священника, которые едва сводят концы с концами. Ни церковной школы, ни церковного зала. Объедините эти четыре прихода, и у вас сразу окажется большой приход с двумя или тремя священниками, о которых хорошо заботятся, которым не приходится работать, с церковной школой или залом, и все начинает постепенно расти, и те ресурсы, которые тратились на четыре прихода, можно использовать иначе, и вы открываете приход там, где есть много новых русских и нет церкви. Так можно перераспределять доходы, основываясь на демографии. И я думаю, что кое-что из этого происходит естественно, но существует стратегический подход. Демографические исследования никто не проводил. Где нам надо располагать наши церкви, чтобы уловить большинство людей?

Есть еще одна вещь, которую я считаю крайне неэффективной. Я понимаю, что это очень трудный и сложный вопрос, потому что он касается юрисдикционных дел, а также канонов. Но если смотреть с точки зрения эффективности, то у нас есть три организации с русскими корнями и русской историей, которые практически пытаются осуществлять ту же самую миссию на той же самой территории. А это по определению не может быть эффективным. И это не считая церквей Московского Патриархата. Так что это уже четыре организации на одной территории, которые пытаются осуществлять одну и ту же миссию. Я не знаю, существует ли какая-нибудь волшебная формула, по которой все могли бы начать работать вместе, но я никогда не слыхал, чтобы кто-нибудь утверждал, будто наличие четырех организаций с одинаковыми целями – наиболее эффективный метод. По-моему, если есть какой-то способ, если бы люди нашли способ, отложив на секунду каноны…

На самом деле, это было бы в соответствии с канонами.

Я не канонист, так что не могу это обсуждать, но я знаю, что есть четыре организации, пытающиеся делать одно и то же на той же территории. Это ужасно неэффективно. И если бы эти четыре организации работали как одна, под любым покровительством – называйте как хотите, но оставались бы единой, то это была бы более могущественная организация, с гораздо лучшими фондами, и я гарантирую, что благодаря ее эффективности количество людей, которым она давала бы утешение, которым бы она помогала, которых она привела бы в церковь, как минимум бы удвоилось.

Я вижу, что Вы очень вдохновлены нашим воссоединением с Московским Патриархатом, но я не уверен, что с другими церквами русской традиции существуют подобные общие основания.

Ну, я не призываю ни к какому определенному союзу. Но когда я стал казначеем, то самое большое усилие было бороться с Московской Патриархией. Мы судились с Американской Православной Церковью (АПЦ), мы принимали приходы, мы теряли приходы, мы проигрывали судебные дела, теряли собственность в Святой Земле, мы работали с политическими деятелями. И русские делали то же самое. На это тратилось огромное количество сил. После воссоединения все это прошло. В каком-то смысле мы потеряли эту стратегическую миссию. В другом смысле, все эти ресурсы высвободились для того, чем церковь и должна заниматься, вместо того чтобы вести имущественные тяжбы. Она должна нести людям утешение. Она должна вести людей к спасению.

Это могла бы быть формулировка миссии?

Это могла бы быть формулировка миссии. И у нас у всех есть формулировка миссии. У каждой русской православной организации с одинаковыми корнями – ровно та же формулировка миссии. Все они делают одно и то же, но никак не могут разобраться, как помогать друг другу и работать сообща. Если бы они смогли…

Это весьма высоко поставленная цель, как вы сказали. Планка взята очень высоко. Какие подходы можно было бы применить для достижения этой цели?

С одной стороны, высокая. Но с другой стороны, все достигается маленькими шажками. Нет причин, мешающих молодежному отделению Архиерейского Синода начать работать сообща или даже объединиться с молодежным отделением АПЦ. Они делают ровно то же самое. Зачем два разных молодежных отделения?

Потому что у Вас будет два совета директоров, которые могут оказаться в конфликте между собой.

Но ведь у них та же самая миссия.

Понимаю. Может быть, когда-нибудь, в далеком будущем.

На самом деле, не в таком далеком. В ближайшем: у нас есть православная молодежь, и нужно постараться сохранить их в православии. У нас есть церковное общение с АПЦ, так что мы принимаем их «тип» православия.

И этим все ограничивается. Мы в общении, но мне не кажется, что мы хотим какого-либо административного подчинения или участия.

Я не призываю никому подчиняться. Я призываю к сотрудничеству.

Сотрудничество – это слово могло бы сработать. Это не страшное слово.

Что же еще? И чем больше вы начинаете сотрудничать, тем больше начинаете понимать, что на самом деле вам не нужны два совета директоров для молодежи, потому что миссия одна и та же. Вам надо устраивать для них паломничества. Вам надо обеспечивать летние лагеря. У нас есть англоязычные летние лагеря, так что даже язык не является препятствием. Наличие двух советов директоров для молодежи не эффективно. Если вы сольете их бюджеты и результаты их кампаний по сбору средств и объедините сами советы директоров, то сможете охватить гораздо больше молодежи.

А что насчет «инфильтрации», как любил выражаться покойный митрополит Виталий? Может быть, те люди из АПЦ, которые считаются модернистами, инфильтруют и соблазнят нашу молодежь. Может быть, нам следует продолжать наше самосознание «башни из слоновой кости»?

Я хорошо знал митрополита Виталия. Я считаю, что он был совершенно замечательный человек. Я думаю, что те перемены, которые произошли в России, к сожалению, произошли в то время, когда он был уже слишком стар, чтобы полностью осознать, что происходит. Он застрял где-то в 50-х. Мне кажется, что РПЦ сегодня в России достаточно велика, чтобы иметь как консервативных людей, так и относительно модернистски настроенных. Церковь в своей мудрости принимает и тех и других. Хотя РПЦЗ более консервативна и АПЦ более модернистская, у нас с ними есть общение, а общение самая важная вещь. Почти бессмысленно быть в общении с кем-то и вести молодежные программы отдельно.

Может быть, нам следует также делиться с ними нашими традициями благочестия?

Я считаю, что очень редко встречаешь человека, от которого невозможно было бы ничему научиться. Я уверен, что в АПЦ есть масса чудесных людей, от которых мы многому могли бы поучиться. Это отнюдь не значит, что нам надо стать модернистами и принять все их традиции. Но я считаю, что охват Русской Православной Церкви достаточно велик, и я думаю, что Церковь это говорит. Самое главное в Церкви – это причастие. Если они не православные, мы не должны находиться в общении с ними. Если мы в литургическом общении, почему я не могу послать своих детей в их летний лагерь?

В общих чертах, вы представляете это себе как движение снизу.

Я думаю, что есть практические места, где следовало бы постараться начать сотрудничество. Я думаю, что Зарубежная Церковь может предложить много чудесных вещей. Наши места в Иерусалиме способны изменить человеку жизнь. Люди, которые приезжают туда, которые останавливаются в наших монастырях, зачастую испытывают духовное перерождение. Если мы сможем привести туда больше молодежи из АПЦ, то не думаю, что это сделает нас более модернистскими. Скорее, многие из этих ребят увидят хоть отчасти красоту древнего православия. Я помню, как я впервые поехал туда и увидел те места, о которых читают. Места, где ходил Христос. Это невероятно сильно. Я не понимаю, почему мы не можем работать вместе, чтобы привести “евлогиан” и ребят из АПЦ, – я даже не хочу касаться всей легальной структуры.

Меня очень вдохновляют ребята, которые посвящают себя церковной жизни. Они проводят годы от двадцати до тридцати в учении и подготовке к священству – те годы, которые люди вкладывают в свое будущее. Какое вознаграждение они получат, когда выйдут из семинарии? У нас не существует никакой помощи в трудоустройстве, никаких пенсий или планирования обеспечения в пенсионном возрасте. Мне просто интересно – разве так и должно быть? Практически каждому человеку нужно приобретать второе образование, второй диплом; от Церкви они не получают никаких денег. Можно ли что-нибудь сделать по поводу этой весьма, по моему мнению, печальной ситуации?

Я думаю, что здесь мы опять возвращаемся к эффективности. Нет никакого сомнения, что более эффективен священник, у которого нет второй, светской работы. Как человек, который служил в церкви и имел полную нагрузку на второй работе, могу сказать, что это ужасно трудно,  особенно если у вас дети. Невозможно выполнять и то и другое хорошо. Когда мы не даем нашим священникам такой возможности, когда мы требуем, чтобы они жили в нищете, или вынуждаем их работать на светской работе, чтобы они могли прокормить своих детей, – это со всей очевидностью подчеркивает неэффективность нашего способа управления церковью. Мы опять возвращаемся к вопросу о четырех маленьких приходах. А существует ли у нас план привлечения студентов в семинарию? Есть ли стратегический план обеспечения этих людей? Стратегический план того, как мы отправляем молодых мессионеров в места, где нужен православный священник? Оказываем ли мы им какую-нибудь помощь, когда они основывают приход, организуют людей? Обеспечиваем ли мы хотя бы минимальную материальную поддержку для них, чтобы они могли не беспокоиться о том, как прокормить детей?

Я помню, как мой тесть рассказывал, как они бедствовали, когда он стал священником,  и как они не могли бы прожить, если бы им не привозили каждую неделю из Джорданвилля молоко и хлеб. У него не было денег; ему нечем было кормить детей. Для меня это неприемлимая ситуация. Говоря откровенно, если вы хотите талантливых людей – а всегда найдется человек, который предан своему делу, – но если вы хотите привлечь талантливых людей, которые привнесут свой вклад, создадут новые приходы, будут благоприятствовать росту церкви, то я думаю, только справедливо было бы, чтобы они получали хоть какую-то минимальную материальную помощь. Я считаю, что это ответственность церкви – позаботиться об этом и организовать.

Насколько это реалистично?

Это очень трудная задача. Но если не поставить себе это стратегической целью, если не думать об этом и не обсуждать это, если не пытаться понять, как решить эту проблему, то она никогда и не будет решена. Я считаю, что важно об этом говорить. Я считаю, что важно понять, почему у нас четыре маленьких прихода в одном небольшом городе. Это неприемлимо. Я думаю, что те люди, которые перессорились друг с другом и открыли все эти приходы, должны понять, что строительство еще одной церкви в этом городке не способствует их спасению. Наоборот, это препятствует их спасению. Они закрывают дверь перед другими людьми, которые могли бы иметь доступ в церковь.

Вы бы хотели добавить что-нибудь еще?

Мне кажется, я все сказал. Я только хочу подчеркнуть, что не надо это воспринимать как критику. Я знаю, как трудно работать в церковной администрации, и что некоторых хлебом не корми, дай только покритиковать тех, кто там работает. Я испытаваю глубокое уважение к тем, кто работает в церковной администрации. Это очень трудная работа. Так что мои слова отнюдь не подразумевают никакой критики в адрес прежних, нынешних или будущих администраторов. Это просто мысли, которым я предаюсь в свободное время, потому что шестнадцать лет я был казначеем и часть моего сердца всегда будет болеть о церковной казне. И кроме того, каждый из нас может выкладываться на работе чуть-чуть больше. И я мог бы работать лучше, и те, кто руководит церковью, могли бы работать лучше. Чем больше мы будем думать о стратегическом развитии церковной миссии и об эффективном использовании наших ресурсов, тем лучше будет нам всем.

•  Вестник Германской Епархии ном. 4, 2004
• Татьянин День