д. Андрей Псарев: Мы с Вами говорили больше года назад, и я вот только смог добраться сейчас снова, чтобы продолжить наше общение, если Вы не возражаете.
Юрий Руднев: Да, пожалуйста.
АП. В прошлый раз когда мы беседовали, Вы рассказали о встрече с владыкой Леонтием, что Вы жили в Мюнхене при Архиерейском синоде…
ЮР: Да.
АП:… и тогда с ним познакомились. И тогда…
ЮР: Нет-нет, не тогда. Я с ним познакомился ещё до того, в Гамбурге. Там, где служил иеромонах Виталий, будущий митрополит.
АП: Это в Фишбеке было?
ЮР: Это было в 45-ом году… В 46-ом.
АП: Это в лагере Фишбек было?
ЮР: Да… Там было три лагеря рядом. Самый большой лагерь – Бельведор, потом Фишбек, а третий сейчас уже не помню… Бельведор – я находился в том лагере, и там служил иеромонах Виталий, и тогда там же я тоже познакомился с – тогда архимандритом -Нафанаилом, архиепископом, – он уже умер, и Виталий тоже умер…
АП: Да.
ЮР: Да. Ну хорошо. Дело в том… Знаете что, Вы что хотите…Хм, нет, я бы не так сказал… Вы хотите писать о владыке Леонтии как о выдающемся архиерее…
АП: Нет-нет!…
ЮР: … ну и, скажем, как об исповеднике?
АП: Нет-нет, я пишу чисто, знаете, портрет современника, я не пишу житие его. Я с владыкой Леонтием уже знаком двадцать лет, потому что я начал собирать о нём…
ЮР: Подождите, знакомы?…
АП: Конечно, заочно!
ЮР: Да-да-да…
АП: Потому что я стал собирать о нём материалы в 91-ом году: будет следующий год уже двадцать лет. И я чисто занимаюсь историей, я как бы стараюсь, насколько возможно, восстановить его образ, потому что это многое говорит об истории, о времени; и это – что важно.
ЮР: Да. Ну видите, хм… Такой был… как его… Умер в Иерусалиме…
АП: Игнатий?
ЮР: Нет, он зам…
АП: Архимандрит Дмитрий?
ЮР: Он, может быть, уже был архимандритом, но когда я его знал, он был игуменом…
АП: Он начальником Миссии был, Дмитрий Биакай его фамилия, он из Киева был родом.
ЮР: Да, вот он. Знаете, я Вам расскажу, что произошло, а остальные данные я не могу, потому что я отказался…
(Долгая пауза.)
АП: Алё?
ЮР: Когда я жил при Синоде там появился этот игумен Дмитрий. Мы с ним побеседовали: он узнал, что я в группе владыки Леонтия – владыка уже уехал, с о. Вениамином, а я еще остался. Там еще остались о. Иоанн Легкий, который потом был епископом, о.Николай Масич, если Вы слышали о нём…
АП: Да. В Сан-Франциско умер он.
ЮР: Да-да. И ещё, другой о. Николай… Ну, во всяком случае, эта группа, которая ехала в Южную Америку. И вот этот о. Дмитрий раз говорит вдруг спросил или предложил, «Я хочу вам рассказать о епископе Леонтии. Он сделал много зла для Церкви ещё во время оккупации немцев.» Я сказал, что я его духовный сын – я не хочу этого слушать. Что он хотел сказать не знаю, но этот разговор произошёл. А потом на Святой Земле я искал его, но он там был на Елеонской горе, но не в монастыре – там женский монастырь ниже, на половине горы – а на самой горе, это место, которое возвышается над местом вознесения Господня. Но там это запущено вход там – такие железные проходы, но их не запирали, замков не было, а я так его и не увидел… Вот это.
Что касается владыки истории, «всё плохо», – говорит – не хорошо. Я бы сказал так: что владыка Леонтий не доверял людям. В первые моменты казалось что он обособленный, а потом он подозревал не знаю что в людях и контактов у него хороших не было. Его жизнь во время немецкой оккупации на Украине?.. Ну, я знаю что он был рукоположен тогда, уже при оккупации, так что он не был, скажем, епископом при советской власти до этого. А потом он сразу же, когда Красная Армия наступала, он уехал: помогли ему на грузовиках. Вы там об этом пишите. Ну, я не знаю, что… У нас с ним одно время были очень хорошие отношения, потом… испортились. Я думаю, что, скажем, я был плохой послушник. Он любил что-то говорить – обязательно я что-нибудь говорю не то, что ему нравилось. Именно получилось какое-то недопонимание. Но я уехал собственно от него тогда, когда он ушёл в Американскую Митрополию. Ну я уехал тогда в Аргентину, – это было в Парагвае – стал жить в нашей епархии, тогда одно время когда архиеписком Пантелеимон, потом приехал архиепископ Иоасаф, умер там, в Аргентине… Потом ещё я с ним [Архиепископом Леонтием] встречался здесь, в Аргентине… Вот, знаете, что я могу сказать положительное: да, он хороший монах, чистой жизни, в порядке.. Но что я заметил потом – я уже оставил служить и митрополит Анастасий посчитал, что, скажем, моё положение он будет считать недействительным [имеется ввиду разрешит выход из монашества А.П.]. .. Алё?
АП: Я слушаю Вас, Юрий Петрович. А как он Вас увлёк, владыка Леонтий, что Вы решились с ним поехать, и монашество принять?
ЮР: Это было в Гамбурге, но я говорю, что я стал христианином. Это помог мне будущий владыка Виталий. Почему я и считался его духовным сыном. Правда, когда владыка предложил мне с ним ехать в Южную Америку… в общем, считал, что Господь ведёт меня так. Но я остался для благословения владыки Виталия: если он благословит – да, если нет – тогда останусь здесь. Он благословил, ну и… Год или полтора прожили в Германии. Ну, там были затруднения чисто формальные на выездах. Не было посольства тогда ещё в Германии аргентинского или парагвайского, а было Бразилии в Бельгии, а переехать прямо из Германии в Бельгию нельзя было. Нужно было переехать через Францию. Ну и возня: нужно было туда ехать, сюда ехать… Но всё-таки уехали. Правда, владыка Леонтий раньше, а я позже с группой, сам…
АП: Они тоже поехали во Францию получать визу вначале, владыка Леонтий?
ЮР: Не во Францию: через Францию – в Бельгию.
АП: И владыка Леонтий также ездил через Францию в Бельгию?
ЮР: Да-да. Там был какой-то известный священник у которого останавливались. Как он себя вёл, как он разговаривал… Зноско-Боровский, нет – там другое было, по-моему. Это можно установить: это был 47-ой год.
АП: Это в Мюнхене священник был вот этот?
ЮР: Нет-нет, в Брюсселе.
АП: Понятно.
ЮР: В Мюнхене был владыка Анастасий, и потом этот, владыка… как его имя было?…
АП: Александр.
ЮР: Нет, Александр был епископом, он был викарным у митрополита Серафима. Нет, он был ректором в Джорданвилле.
АП: Ага, владыка Аверкий, отец Аверкий?
ЮР: Отец Аверкий, да. Он глухой был, помню. Когда служба шла, нужно было ему что-то сказать, так приходилось практически кричать.
АП: У владыки Леонтия это неправильно называть, то, что было на Капитан Миранда, что это монастырь: это был скорее архиерейский дом больше, в общем?
ЮР: Да, это архиерейский дом. Правда: там был послушником и пострижен в монашество покойный владыка Савва.
АП: Да.
ЮР: Сарашевич.
АП: Да.
ЮР: Ну, жили отец Николай Масич, – но он был на приходе, в Миранде он не жил… Там был ещё один иеромонах Варлаам.
АП: Да.
ЮР: Но он там старожил: он ещё до войны переехал в Парагвай, а при владыке Леонтии он (неразборчиво 15:07) владыка его рукоположил, он стал иеромонахом, но потом я слышал, что он в Америку уехал. Жив-ли? Я думаю, что нет, потому что он лет на десять или больше старше меня – а мне уже 86, так что…
АП: Он на приходе здесь был и умер.
ЮР: Вы знаете?
АП: Да, слышал про него.
ЮР: Ну, что я могу сказать… Я удивляюсь, что Вы хотите… Я бы побоялся писать о нём. О жизни до рукоположения… Года три он совершенно в подполье жил: это он говорил, рассказывал. Что его искали – тогда это было НКВД. Не знаю. Но, в общем, его искали. И уже при немцах он вышел на свободу, это я знаю. Он страдалец, он исповедник, если хотите [неразборчиво 16:40] . но о его жизни побоялся бы писать. Вы сами говорите, что источников, в общем, немного. Но отец Вениамин, я думаю, он ещё такого не замечал, он ещё, во-первых, был очень молод, потом он уехал с владыкой из Житомира, – послушником или диаконом , но, я с ним познакомился он уже был иеродиаконом. В общем, его почитали и считали, что он святой жизни человек. Алё?
АП: Я здесь, Юрий Петрович. Значит, Вы три года прожили в Парагвае с ним вместе?
ЮР: Да, три года: 47-ой, 48-ой, 49-ый. В 50-ом я переехал в Аргентину. Я там жил несколько месяцев, когда переехал из Европы, у отца Константина Изразцова. Был такой отец Георгий Романов, – слышали о нём?
АП: Да, я его сына встречал, отца Герасима Романова.
ЮР: Его тоже встречал. И здесь даже, в Германии. Он давно умер, отец Герасим?
АП: Я думаю, пять лет назад, примерно.
ЮР: А, не так давно?
АП: Да, пять лет назад, я думаю…
ЮР: А Вы с монахами, которые там в Чили жили, встречались, говорили?
АП: Да, я говорил. Я ездил туда, в Чили, и с ними встречался. Но дело в том, что сейчас тоже всё это разделение случилось, и хорошо, что я это раньше сделал, потому что сейчас было бы сложно туда ездить и всё это выяснять, в связи с…
ЮР: А отец Вениамин остался с заграничными?…
АП: Нет, никто не остался.
ЮР: А кому он подчиняется?
АП: Мне кажется, что они подчиняются Агафангелу в Одессе. Это один епископ из епископата зарубежной Церкви, который не признал вот это соединение, то, что было в седьмом году, и они остались с ним.
ЮР: Да, но как они себя называют: «Истинная Православная Церковь»?
АП: Я думаю, что они просто называют себя «Русская Зарубежная Церковь». В Одессе эти называют себя «Истинная», да, а за границей просто «РПЦЗ» называют, по-моему, себя.
ЮР: Очень грустно. Не совсем понимаю не то что политику Патриарха Сергия Страгородского… Я не понимаю вообще, он мог [так неразборчиво 20:50] говорить. Видите ли, я на эту тему, я встречался с митрополитом Питиримом. Он умер.
АП: Да.
ЮР: Он заведовал издательством…
АП: Да. Я его воспоминания недавно читал.
ЮР: Видите ли, я знал, что он даже депутат Совета РСФСР. На политические темы не говорил. Я ему говорю, что я, так сказать, не понимаю их политики, что епископами в Советском Союзе становились люди, которым «светская власть», скажем нежно, давала разрешение, чтобы их ставили во епископы, и из-за этого они не могли быть нерасположенными. Время эти раны загладит, заживут эти раны. При этом мы историю Византийской Церкви, скажем, первого тысячелетия, не совсем точно знаем: там были же свои недоразумения.
АП: Да, это мудро, конечно. Значит, Юрий Петрович, он Вас оставил и уехал в Буэнос-Айрес, и там он присоединился к отцу Изразцову, – ушёл из Зарубежной Церкви?
ЮР: Ну да, к отцу Изразцову, а он присоединялся к Американской митрополии.
АП: Ну, как бы получалось, что Изразцов всё-таки был главный, а не он, хотя он был епископом. Всё-таки у того были и средства, и церковь, и владыка Леонтий…
ЮР: Подождите… Это ещё было при жизни отца Константина…
АП: Да.
ЮР: … но он подчинился, – и отец Константин, он тоже подчинялся Американской митрополии. Вообще, владыка Леонтий хотел быть правящим архиереем в Аргентине: это была его мечта.
АП: Да.
ЮР: Он стал в конце концов.
Он вернулся скоро обратно. Почему – не знаю; вероятно, он заметил, что не может управлять этим приходом отца Константина – а там же, собственно, приход единственный, который подчинялся митрополии Американской.
АП: Он хотел, чтобы вы тоже все пошли за ним? Чтобы братия тоже за ним пошла?
ЮР: Он об этом даже не говорил. Не знаю откуда я узнал, но он об этом не говорил. Когда он вернулся в Парагвай, я сказал: «Владыка, наши пути расходятся». Я был уже диаконом. Он запретил меня в священнослужении, потом Архиерейский Синод разрешил мне, митрополит Анастасий, потом как-то уже при Владыке Иоасафе он приехал, и, в общем, было хуже смерти…
АП: Это уже спустя несколько лет?
ЮР: Ну да. Но дело в том, что я с ним встречался потом, – разговаривали… Но он говорит (я приму твою исповедь, неразборчиво 26:02-26:13) я должен разрешить тебя, потому что ты мною запрещён.» Это было не совсем понятно и мне. Ведь я был запрещён архиереем другой юрисдикции за то, что он ушёл из Зарубежной Церкви.
АП: А он приехал в Парагвай, когда он ещё был в Американской Церкви, то есть, он Вас запретил, когда он был в митрополии ещё, да?
ЮР: Да, он уже подчинялся Американской митрополии, но ещё не переехал в Буэнос-Айрес.
АП: Значит, он Вас запретил, будучи в их юрисдикции?
ЮР: Да.
АП: Понятно.
(Пауза)
ЮР: Ну, хорошо, я скажу: я заметил, что он очень увлекается мясной едой. Ну, это не такой уж тяжёлый грех, вероятно, монаху… Ну, это его слабость.
АП: Как архиерей, считал, наверное, что он не совсем монах. Может быть, такое он считал?
ЮР: Не знаю: очевидно, это слабость.
АП: У него, владыки, бывали такие перепады, конечно… Вот тоже, в прошлый раз, когда мы беседовали, Вы рассказывали, что, когда он тогда Вас запретил, и он должен был уехать в Буэнос-Айрес, что он не сдержался, – и кричал, и так далее – что у него бывали такие моменты. Но он потом просил прощения после этого, или как-то отходил потом, после таких состояний?
ЮР: Ну да… Видите ли, его нервы потрёпаны были ещё при большевиках.
АП: Понятно.
ЮР: Это понятно: он был молодым…
АП: Вы знаете, что мне удалось найти близкое духовное чадо владыки Леонтия, – его звали Михаил Фёдорович Гиря, знаете?
ЮР: Не знаю…
АП: И он был с ним близок, когда владыка Леонтий скрывался.
ЮР: А-а-а!…
АП: И он даже, владыка Леонтий – что, так сказать, в его духе – постриг его тайно в монашество. А когда немцы наступали на Киев, то его за день до прихода немцев арестовали и отправили в Сибирь. И он не знал никогда – ни тот, ни другой – владыка Леонтий не знал, если он жив, а тот не знал, что с владыкой Леонтием. Но он умер два года назад, Михаил Фёдорович…
ЮР: В Америке?
АП: Нет, он никуда… Его в Сибирь увезли, он ни в какую Америку не попал никуда. Он вернулся в Киев после войны, когда свой срок он отбыл, и так и жил одиноко. И он вот так прожил; и несколько лет назад потом преставился.
ЮР: А он не сказал никакому архиерею, что его постригли?
АП: Нет, он жил как тайный монах. Он никому не сказал: он вообще об этом ничего никому не говорил. Это только последние года как-то он начал разговаривать. Вообще, это была его личная тайна, понимаете?
ЮР: И преставился несколько лет назад?
АП: Да, два года, я думаю.
ЮР: Уже после распада Советского Союза…
АП: Ну, это уже спустя приличное время после этого всего, потому что он преставился, наверное, в пятом году, может быть, или даже позже…
ЮР: А как Вы о нём узнали?
АП: Как я о нём узнал? Дело в том, что отец Вениамин мне передал фотографии владыки Леонтия, которые он с собой вывез – церковной жизни Киева, потому что этот Михаил Фёдорович, он занимался фотографией, и владыки Леонтий очень любил фотографироваться.
ЮР: Да…
АП: И он его снимал всё время, и там люди, которые занимаются историей – они его нашли, потому что нужно было определить, кто изображён на фотографиях. Он прочитал тоже эту работу, которую я написал, которая страдает многими недостатками, и вот так удалось с ним связаться. Я несколько с ним сделал интервью тоже.
ЮР: Его воспоминания – самые давние: он ещё был знаком до того, как отец Вениамин появился.
АП: Да. Ещё есть воспоминания сына отца Адриана Рымаренко, который его помнил по Киеву. Когда отец Адриан Рымаренко жил в Киеве, владыка Леонтий приходил туда к ним, и он его помнил по Киеву.
ЮР: Но помнит иеромонахом?
АП: Ну да, в таком виде, иеромонахом. Потому что у владыки Леонтия тоже была такая вещь: их отец оставил, и у него осталась сестра. Но потом с сестрой связь была потеряна, так что никого больше не было у него…
ЮР: (неразборчиво 38:40-38:48). Адриан Рымаренко, он сейчас в Америке.
АП: Он в Америке, но, по-моему, он тоже преставился не так давно, потому что я… Понимаете, как получилось про владыку Леонтия, что я стал этим заниматься: я пришёл в Зарубежную Церковь, очень увлёкся Зарубежной Церковью, – я вырос в России, и меня её идея очень увлекла. Я очень всё это идеализировал, и прочитал про владыку Леонтия, что он был в Катакомбной Церкви, и был как раз 91-ый год – двадцать лет его кончины. Я подумал, что надо сделать какую-то статью, и я начал собирать про него материалы, и потом я сделал свою дипломную работу в Джорданвилле – вот, что Вы читали. А после этого ко мне стал приходить разный материал от разных людей, кто его помнил, и я подумал, что жалко будет, если это всё не оформить: я уже сам этому был не рад, что я стал рабом таким этой темы. Но я подумал, что для истории воссоздать его образ – это будет много говорить о времени, потому что он именно жил в России, жил за границей, и он с разными событиями был связан, с церковной жизнью; и много говорит о Зарубежной Церкви, о явлениях, которые в ней происходили. И он, наверное, как любой человек, противоречивый – я не говорю, что он однозначный был человек.
ЮР: Я бы не говорил «противоречивый»: у каждого человека есть своя борьба. И это «противоречие»… хм, мне это слово не нравится. Я бы говорил о искушениях, о сомнениях. Я читаю Игнатия Брянчанинова. Игнатий Брянчанинов считает католическую веру ересью – Я боюсь так думать.
АП: Я Вас понимаю, он был ревнителем свят. Игнатий и у него были такие взгляды, как у Киприана Карфагенского – такого типа.
ЮР: Да. Но меня очень интересует владыка Рымаренко: он стал епископом, я его помню священником. У него духовный отец был владыка Концевич.
АП: Нектарий.
ЮР: Да, они бывали там в Оптиной Пустыни. А его брат, Иван, он был преподавателем в Джорданвилле…
АП: А, Иван Концевич? Ну, он очень коротко после войны – по-моему, он меньше года продержался здесь, в Джорданвилле.
ЮР: И умер.
АП: Нет, он уехал в Калифорнию. У него что-то не пошло здесь, в Джорданвилле, как-то он не сошёлся здесь с людьми. Он был старый эмигрант.
ЮР: Старый, да… (неразборчиво 43:07-43:13).
АП: Конечно!
ЮР: Обо мне тоже говорят, что я старый эмигрант, но я протестую, потому что я родился в эмиграции.
АП: Вы родились в эмиграции? Я думал, что Вы родились в России.
ЮР: Нет, я родился в Польше.
АП: Вот как!
ЮР: Мои родители уехали после революции сразу, а мой старший брат ещё родился в России, первый, а второй и я – уже в Польше. Мой отец был инженером, он учился в Австрии, а в Польше, когда проезжал, нашёл работу, и так остался…
АП: Понятно. Но Вы говорите, что стали христианином уже после войны, поэтому я подумал, что Вы тоже из советской России.
ЮР: Нет. Видите ли, у меня, вероятно, было… Старший брат мой, первый, был крещён в России, а второй и я узнали случайно, что мы некрещёные. И меня крестили, – мне было, по-моему, лет десять – одиннадцать… Я говорю, что я стал христианином – я искренне сердцем поверил – я искал. Надеялся, искал, и дошёл уже почти что до отчаяния: я увидел, что я не могу… (неразборчиво 45:23-45:28) мозгами думать, я считаю, что мы не мозгами думаем, но неважно. Во всяком случае: в детстве в моей семье не крестили. Что такими мыслями я не могу о Господе узнать ничего. Во всяком случае в церкви это было, в Германии, уже после войны было – я молился: я знал только одну молитву, «Отче Наш», то есть – даже уже забыл. Я, кстати, всю войну прошёл (неразборчиво 46:02). И всё-таки Господь мне помог восстановить память и я стал молиться «Отче Наш». Потом я целый год (молился неразборчиво 46:21) «я не могу, больше я не знаю как познать Тебя, слышишь!? Такое Тебе возможно, мне – невозможно». И Господь открыл это, открылся чудесным образом: я вдруг свет стал видеть, – всё сияло, люди хорошие стали для меня. (неразборчиво 46:56-47:00). Это было несколько недель и прошло.
АП: Очень сильная история, Юрий Петрович. Спасибо, что Вы поделились этим: это очень меня поддерживает, потому что я унываю тоже сам, и когда такое слышишь, это поддерживает.
ЮР: Несмотря на то, что я знаю, что я грешен до нелЬзя. Я всегда вспоминаю молитву перед Причастием: «Верую Господи исповедую, яко Ты еси воистину Сын Бога Живаго, пришедый в мир грешныя спасти от нихже первый есмь аз.» Я на самом деле думаю, что (неразборчиво 47:52-48:00) . Я читаю много. (…)
АП: А Вы, наверное, знали тоже Анастасию Николаевну Артёмову, с ней работали? Она была очень славная.
ЮР: Как же не знал! Отца Николая мать.
АП: Да, она очень славная была. У меня до сих пор хранится… Я работал долго в «Православной Руси», был редактором, и она мне прислала корректорские знаки. Но я их до сих пор так и не освоил. Я сколько работаю, я так себя и не приучил, чтобы пользоваться корректорскими знаками.
ЮР: Почему?
АП: Ну, какой-то дисциплины не хватает мне, понимаете… Вроде ты сам можешь сделать, от себя что-то указать, а с этими знаками корректорскими нужно посидеть пару недель, их поприменять, и тогда ты их запомнишь.
ЮР: Видите, я бы сказал так: если бы Вам надо было бы работать корректором, это был бы знак.
АП: Да, правильно.
ЮР: А это, видите, я же работал в издательствах… ну, не знаю, лет тридцать! Разных: и в русских, и в аргентинских, и в немецких в Аргентине. Потом меня же выписали в Германию, так что я не то что захотел вернуться – я не хотел больше в Европу возвращаться, но сейчас уже доволен. Господь, знает, что делает.
АП: Да, очень всё по-разному. У меня один друг был иеромонахом – близкий друг, я у него исповедовался – и он женился. И очень у него тяжело: они прожили вместе несколько лет всего, и очень у них тяжело вообще это складывается дело. А другой сейчас, тоже монах, я с ним работал вместе, он тоже женился, – но он женился на инокине, он с ней познакомился…
ЮР: Наши отцы говорят, что нету людей одинаковых: все в чём-то мы разные. И думаю, что пути Господни неисповедимы. Мне это не нужно, я не ищу знаков, знания. Между прочим, у этого… Астахова, да?
АП: Да.
АП: А, понятно. Ну, хорошо конечно, чего ж! Я… (…)
ЮР: Может, получится отдать [книги – А.П.]– у меня много немецких книг, потому что мне более-менее так же легко читать по-немецки, как и по-русски. По-испански хуже, я литературой занимался испанской, но говорю нормально. Мы дома говорим по-испански, и с детьми тоже. Это у нас так завелось: держать вместо Родины – потому что жена моя там родилась и мои дочери в Аргентине родились. Хотя в Аргентине, когда мои девочки рождались, я жене говорю: «У меня родственников здесь нет, у тебя – много. Давай с детьми говорить тоже по-немецки.» Она ходила в немецкую школу, так что она говорила ещё в Аргентине. Но, правда, это трудно было, хотя там была швейцарская школа. Там директор мой знакомый был, и там сразу с первого класса преподавали и французский, и немецкий детям. А английский потом, через несколько лет. Потому что швейцарцы говорят и по-французски, и по-немецки…
ЮР: Видите, дело в том ещё, что владыка Леонтий и о. Димитрий не в одно время, но в разные времена вроде келейниками у Владыки Антония грузина.
АП: У владыки Антония.
ЮР: Да-да. Это все прошло.
АП: Да, у него.
ЮР: Всё прошло уже…
АП: А Вам приходилось потом с владыкой встречаться? Когда Вы последний раз встречались с владыкой Леонтием?
ЮР: Я последний раз, ну, перед смертью, в год смерти…
АП: Его?
ЮР: … приходил иногда, когда ему что-то нужно было, или так, он – «приди», позвонил. Он уже был болен и… не совсем жил в этом мире.
АП: Вы ещё были в Буэнос-Айресе, когда он умер?
ЮР: Да. Я уехал в 72-ом году.
АП: Понятно. А кто же там такую рассказывает версию, что его нашла или матушка отца Валентина Ивашевича…
ЮР: Нет-нет, его нашла такая мадам Кенигсберг.
АП: Кенигсберг?
ЮР: Да. Она состоятельная женщина: у неё был антиквариатный магазин. Она пришла и увидела, что он уже мёртв. Я знаю от отца Вениамина.
АП: Ага! Потому что там был такой Соломон Давидович Дедилашвили.
ЮР: Мой друг большой!
АП: Он был начальником РОВСа в Чехословакии.
ЮР: В Чехословакии, да.
АП: Но он, по-моему, это рассказывал тоже, что именно она нашла?
АП: Ага, значит она его нашла там.
ЮР: Ну, не знаю я знаю это о. Вениамина. Но может быть и от Соломона Давидовича. У нас с ним был тесный контакт.
АП: Понятно. Я тоже взял интервью у Андрюшкевича, когда был в Буэнос-Айресе. Я был в Буэнос-Айресе давно, уже больше десяти лет назад.
ЮР: Это в котором году?
АП: В 98-ом. Нет, в 99-ом! И я с ним беседовал, с Андрюшкевичем…
ЮР: Андрюшкевич?
АП: Да. Который был секретарём у владыки Леонтия в Буэнос-Айресе.
ЮР: Знакомое… Лицо не помню его. По профессии он кто?
АП: Ой, я не помню, что он делал. По-моему, он преподавал военным кадетам. Что-то в этом духе. И…
ЮР: Там был такой ещё общественный деятель, если можно так сказать.
АП: Седляревич?
ЮР: Седляревич Николай, да, но он не такой. Тот потом скаутами занимался… На «Л», по-моему…
АП: Это не Лукин?
ЮР: Лукин, да. Вот, потом тоже уже ушёл. Дети его, самые младшие, Георгий, они ходили с моей дочерью в вечернюю, субботнюю русскую школу. А. Лукин… А другой, Бумгартен, – Вам что-то говорит эта фамилия?
АП: Что-то говорит, но я не помню сейчас, с чем это связано.
ЮР: Отец его – генерал царский. А сам он полковник, и ему Белая армия дала разрешение, чтобы он стал генералом, а он – «Нет, полковником меня сделал царь» – ну, или я не знаю, кто – «приказ подписал».
АП: Возвёл его…
ЮР: Да, возвёл. А если не от него, я не хочу стать генералом.
АП: Ну да.
ЮР: Знаете, у меня два человека, с которыми я очень дружил – это Соломон Давидович, и другой, один немец, родившийся в Бразилии и потом переехавший в Аргентину. Это дядя моей жены. Это два человека, из уст которых я никогда в жизни не слышал лжи!… Они неприятно, неудобно, но говорили правду или ничего не говорили. Алё?
АП: Я здесь. Мне кажется, что у владыки Леонтия этот период аргентинский, последний, он самый хороший был. Потому что, насколько я могу судить, он очень мудро действовал там вот эти два года, что он был. Он как бы вошёл в силу такую, архиерейскую.
ЮР: Вы про кого говорите?
АП: Про владыку Леонтия, его два года перед смертью, последний период, когда он жил в Аргентине.
ЮР: Да, и что в нём было?
АП: Я говорю, что по моей оценке этот период – самый хороший был из его архиерейства.
ЮР: Ну, возможно…
АП: Потому что он очень спокойно там был, он мудро действовал среди всех этих партий, которые там были, и очень хорошее у меня сложилось впечатление от того, что мне рассказывали разные люди о нём.
ЮР: Да, в общем, я со слов самого Соломна Давидовича о нём больше знал, а тут… Видите, я бы сказал тоже: он оставался правящим архиереем в Чилийской епархии, – но там всего два прихода, – и Аргентинской. В общем, он достиг того, чего хотел, и знал, что больше ничего никуда дальше не может уходить. И потом, он все там себе устроил хорошее подворье архиерейское, – Вы там были, да?
АП: Да.
ЮР: На горе?
АП: Ну, в этом, как он там называется?… Араян. Да, точно, на горе!
ЮР: И уже потом он переехал в Буэнос-Айрес, – уже там была построена церковь и духовный дом: нормальные, можно сказать, жизненные…
АП: Условия. (…)
АП: Но Вам пришлось тоже: немцы Вас не взяли на фронт, ничего, как бы…
ЮР: Нет, моя судьба такова, что у меня был друг – он студент политехнического института, и говорил по-немецки, и стал переводчиком. И через него немцы узнали о моих знаниях, и я стал работать переводчиком. Но потом не знаю кто из моего начальства с каким-то немцем из армии, говорю, и меня, в общем, пригласили быть в немецком… ну, я не знаю, команда большая – она в Минске находилась. И потом стал я скитаться с ними…. Многое, с одной стороны, было (неразборчиво 17:54), но легко, – в смысле материальном. Особенные трудности оказались потом, особенно из-за моей матери и братьев. Потому что они даже нормальной жизнью жили, а как появились большевики, я не знаю, что с ними сделали. Потому что было известно, что я был у немцев.
АП: И так Вы не знаете ничего до сего времени, да?
ЮР: Я искал, искал… Только знаю, что они уехали, – удрали из города.
АП: Значит, они были в польской Белоруссии, там, где Гродно, вот в этих местах?
ЮР: Да.
АП: Понятно.
ЮР: Я молюсь, но всё-таки я себя чувствую виноватым.
АП: Я понимаю, Юрий Петрович, я понимаю…
ЮР: Ну, хорошо. С Богом, в общем!
АП: С Богом! Вы тоже поминайте.
- Иерод. Корнилий Руднев и Еп. Леонтий (Филиппович). Монастырь Преп. Феодора Студита. Капитан Миранда, Парагвай, 1948 г.
