Российское переиздание воспоминаний протопр. Василия Зеньковского
Я [см. об авторе – прим. Вопросы истории Руссской Зарубежной Церкви] уже рассказывал в своих мемуарах («Пять месяцев у власти») о своих встречах с митрополитом Антонием. Я и там уже упоминал, что в Белграде у меня с ним восстановились (очень добрые) отношения. Я очень жалею, что при обыске у меня французская полиция забрала всю мою корреспонденцию, в том числе и письма митрополита Антония.
Я считал и считаю митрополита Антония замечательным человеком — не только выдающими богословом (см. его этюд «Нравственное значение догмата о св. Троице» и др. статьи), выдающимся наставником пастырей (Чтения по пастырскому богословию), незаурядным мыслителем (см. его магистерскую диссертацию о свободе воли, его прекрасную книгу о Достоевском), но и замечательным церковным деятелем. В нем много было «настоящего», подлинного. Хотя он был человек не всегда уравновешенный, хотя во многих церковно-политических взглядах он был упорный реакционер, но были в нем черты очень высокие. Особенно меня поражала его любовь к молодежи, которая шла к нему с открытым сердцем.
Записки Русской Академической Группы в США, т. 26, 1994 г. С. 9
Митрополит Антоний
Жизнь связывала меня с митрополитом Антонием не раз; об одной «встрече» с ним, когда я входил в состав Гетманского Правительства (1918 г.) я подробно рассказал в своих мемуарах «5 месяцев у власти». О встрече с митрополитом Антонием в Белграде в Движении я тоже рассказал в мемуарах, посвященных Движению. Но всем этим не исчерпывается то, что осталось у меня от м. Антония. Это был едва ли не самый крупный иерарх русский XX века. (Его считали «Антонием малым» в отличие от «Антония Большого» — митрополита Петербургского-Вадковского, человека замечательного; и все же митрополит Антоний Храповицкий, как человек, несравненно больше его.) Уже одно то, что он был ректором трех Академий, его выделяет сразу. Его диссертация (о свободе воли) не утеряла ценности до сих пор, а его заметки к пастырскому богословию являются классическими.
Митрополит Антоний был невысокого роста, широк в плечах, лицо широкое. Слуха у него совсем не было и он никогда не попадал в тон хору; его службы не оставляли большого впечатления. Но помню одну его проповедь (в неделю о «Блудном сыне»); он сам был взволнован ею. Когда он дошел до объяснения слова: «и мил был ему [отцу] его заблудший сын», он так глубого перечувствовал эти слова, эту любовь к Отцу, что слезы потекли по его лицу, и он на время приостановил проповедь.
Две черты в нем хочу еще отметить. Первая (я об ней частично писал в мемуарах о Р.С.Х.Д.) его черта — это исключительная любовь к молодежи. Помимо любви к молодежи в Движении я знал много фактов и в России и в Белграде о том, как всякий молодой человек, приходящий к нему, мог рассчитывать на ласку и внимание, на помощь и работу.
Вторая его черта — его любовь к православному Востоку, его филэллинство. Он несколько раз в беседах со мной говорил на эту тему, во всем он отводил первое место греческой Церкви.
О моих личных отношениях с митрополитом Антонием я уже писал в других мемуарах.
Записки Русской Академической Группы в США, т. 27, 1995 г. С. 4-5
