На видеозаписи о. Герман разсказывает, как он отправился в Нью-Йорк помочь своему тяжко страждущему душей, другу Александру Пернику. Этот же рассказ воспроизводится здесь из ном. 34 за 2005 г. Русского паломника, С. 111-112, где он составляет часть предисловия в Автобиографии Архиепископа Леонтия Чилийского.
Лето. Город Нью-Йорк. Синодальное здание на Парк Авеню. Для меня то было трудное время. Мне срочно нужна была помощь, т.к. друг мой Александр был в бедственом состоянии. Он блестяще учился в семинарии, страдал от крайней депрессии, и в панике бросал семинарию, убегал домой в Сан-Франциско и через некоторое время, бросив все там, возвращался начинать все заново. Его терзания приводили в ужас как родителей, так и всех в семинарии, которая находилась при Свято-Троицком монастыре в штате Нью-Йорк. Поучившись немножко, он сбегал и прятался на чердаке, не приходил в храм, дулся и ни с кем не разговаривал. Духовенство поговаривало не бесноваты ли он. Зная хорошо его лично, я смущался такими разговорами и уцепился за саломнику, когда узнал, что его бывший духовник по Шанхаю, Архиепископ Иоанн (Максимович) не считал его бесноватым. Я решил воспользоваться случаем, что в Нью-Йорке заседал Собор епископов попросить о нем соборных молитв трех архиереев хорошо знавших моего друга: Архиепископа Иоанна, Архиепископа Аверкия, ректора семинарии и Архиепископа Тихона Сан-Францисского, хорошо его знавшего и всегда молившагося за бедную душу юного подвижника Александра.
Я прибыв в Синдальное здание к моему архиерею, только что рукоположившему меня в чтецы, Архиепископу Аверкию и попросил устроить молебное пение архиереев, дабы ушло наваждение бедного Шуры. Поднимаясь по лестнице к Владыке Аверкию, я встретил спускавшагося мне навстречу неизвестного архиереея в сером подряснике с удивительно приветливым лицом. Я прямо таки наткнулся на него, и он мне что-то сказал как приветствие. Раздался как колокольчик удивительно красивый высокий голос, сразу же наполнивший мраморную лестницу выдающимся тенором. С тяжкой думой на душе, я недоумевал, как уговорить святителей собраться вместе и вымолить душевное здравие Шуре. Видно, что это было у меня на лице. Повстречавшийся архиерей, заметив это, взял меня за руку и спросил в чем дело. Тут же на мраморной лестнице я поведал мою скорбь, не зная с кем разговариваю. Мой незнакомец сразу понял в чем дело и сказал, что он идет к Архиепископу Иоанну и мы встретимся в соборе, и чтобы я поднимался в покои обоих архиепископов Аверкия и Тихона просить их спуститься для молебна в собор. Тут я узнал, что мой новый благодетель известный миссионер Южной Америки, Архиепископ Леонтий Аргентинский и Чилийский, о котором я слышал много, как о бесстрашном стоятеле за старый календарный стиль и как о лучшем представителе гонимой в России Церкви. Поднявшись в покои старого Владыки Тихона, глубоко переживавшего за судьбу Шуры, я поведал мою просьбу, но он, по состоянию здоровья, не смог спуститься вниз, но сказал, что через 15 минут он начнет молиться у себя в покоях и будет духом вместе с другими на молебне. То же самое сказал Владыка Аверкий, глубоко вздыхая со слезами на глазах.
Когда я спустился в собор, то там уже были Архиепископы Иоанн и Леонтий. Они стояли у аналоя посреди храма. На аналое лежало Евангелие и крести неподалеку Курская Коренная икона Божией Матери. Владыка Иоанн в темно-синей епитрахили (которую мы впоследствии унаследовали) благословив меня сказал, что Бог услышит наши молитвы. Я опустился на колени. Владыка Иоанн покрыл меня своею епитрахилью, а Владыка Леонтий сжал мою голову. С обоих сторон близко стояли святители: Владыка Иоанн служил, а Леонтий пел. Тут я услышал в голосе Владыки Леонтия плач и почуствовал что-то особенное, т.к. в этот момент происходило некое изменение в моей жизни, не совсем понятное, но явно ощутимое. Пробежали мурашки по спине. Мне подумалось, что оба архиерея были чем-то глубоко озабочены, и как бы воспользовались моим случаем умолять Бога за нашу гонимую Русскую Церковь. Я ощущал молитвы двух отсутствующих епископов, которые тоже в этот момент молились.
Я тоже плакал, но не от горя, а от ощущения радости такой отеческой заботы, пролившейся на меня случайно пришедшего. В этом соборе на иконостасе были иконы, на которых нимбы были написаны моей рукой. Собор епископов, который совещался в это время, решал важные проблемы, касающиеся свидетельства Истины для всего цивилизованного мира, ибо ради распространения Православия среди отступнического неоязычества и находились наши святители-апостолы в разсеянии сущие.
После молебна Владыка Иоанн мне сказал, что Шура не бесноватый, и что надо найти православного психиатора. Благословляя, обнял меня по-отечески и ушел. А Владыка Леонтий еще остался подольше и расскзал мне немножко о своей жизни, как у него был тоже близкий друг в беде, и он тоже молился со слезами о нем, погибшем в лагерях. И заключил свою маленькую речь пламенными словами из Евангелия о силе братской любви. Я надолго запомнил это и вспоминал, когда впоследствии мы с ним встречались в Сан-Франциско.
