Последнее письмо архепископа Харьковского Антония секретарю конференции о Вере церковном устройстве – Роберту Гардинеру, опубликовано под названием “Ответ на третье письмо секретаря Всемирной Конференции Епископальной Церкви в Америке” в журнале Вера и разум, ном. 8-9, 1916, сс. 877-895.
В наше безрелигиозное узко-практическое время, когда богословские и вообще моральные темы задеваются лишь в качестве служебных начал для интересов политических партий или сословных споров, да и то весьма редко, в наше время, когда над миром царствует золотой телец, — как отрадно бывает встретиться с явлением совершенно иного порядка, с работой целого почтенного общества над вопросами, стоящими вне политики, торговли и чувственных развлечений, над вопросами, касающимися не земного благополучия, а вечного спасения.
В частности, я радуюсь тому, что мое прямое слово, хотя и исходящее от искреннего сочувствия и братского уважения, но чуждое дипломатической лести и называющее вещи по их собственному имени, не только не надоело Вам и не обречено на сорную корзинку с ненужными бумагами, но принято с добрым чувством и с доверием к полной благожелательности автора. Душа моя требовала немедленного отзыва на Ваше третье братское послание, но в то время наступила седмица Страстей и Воскресения Христова, когда мы 16 дней подряд совершаем ежедневно богослужения и проводим в церкви от 7 до 10 часов в сутки, начиная с 5 часов утра. После недели Антипасхи я должен был объезжать сельские приходы и только на праздник апостола Иоанна (8 мая) водворился в прекрасном удаленном монастыре «Святые Горы», где среди богослужений могу в продолжение этих четырех-пяти дней начертать Вам свой ответ. Посылаю Вам и вид этого земного рад, где 600 монахов в труде и молитве достигают рая небесного.
По Вашему доброму письму я вижу, что некоторую часть тех трудных для взаимного соглашения проблем мы установили или, во всяком случае, можем заметить тот путь, по которому они должны уясняться. Именно в своем письме Вы переносите вопрос о взаимном отношении вероисповеданий Европы на почву религиозных разделений в эпоху Вселенских соборов и таким образом освобождаете меня от повторения поставленных мною возражений против принятой в светском обществе, но лишенной всяких оснований точки зрения, по которой Церковь была едина до 1054 года, а потом раскололась, и вместо единой благодатной Церкви образовались, вопреки Евангелию и Символу веры, сперва две, а потом 8 или 15 разделенных, но все же благодатных церквей.
Вы не возражаете против того, что единство Церкви осталось такое же, как было до Фотия и Керулария, что по-прежнему на земле существует Церковь и ереси, Церковь и раскольники, что Церковь не разделяется, но от Церкви отпадают еретики и раскольники. При этом — прошу это помнить — я не усиливался доказывать, что истинная Церковь, есть именно наша Церковь Православная, а прочие, именующие себя христианами, — еретики. Я только настаивав на том, что одно из современных вероисповеданий должно составлять собою Единую, Святую, Соборную и Апостольскую Церковь, а прочие — общества еретические или раскольнические.
Если бы эта, хотя бы только одна эта общая мысль получила свое одобрение от богословов, имеющих принять участие в Конференции, то для дела объединения всех желающих быть христианами это было бы несравненно важнее и ближе к цели, чем всякие соглашения о спорных догматах и способах чиноприема в эту Церковь мирян прочих исповеданий.
Но сближая современные разделения верующих во Христа с теми, которые имели место во время Вселенских Соборов и до них, Вы как бы берете под .защиту древних еретиков и раскольников, не в том, конечно, смысле, чтобы одобрять их заблуждения или оправдать их непокорство Церкви, а в том, что не желаете их признать лишенными благодати наравне с язычниками и их таинства — лишенными всякого благодатного действия.
Перенесение наших рассуждений в эту эпоху меня вдвойне радует: во-первых, это дает мне возможность не испытывать того тяжелого чувства, когда необходимо бывает сказать уважаемому собеседнику что-либо обличительное касательно того, что ему дорого и о чем и я с своей стороны желал бы говорить только одно доброе, а во-вторых эта эпоха имеет столь определенные и ясные решения самой Церкви по интересующим нас вопросам, что это освобождает меня от изложения каких-либо собственных идей, а обязывает только сообщить учение Церкви. Впрочем, позвольте при этом оговориться, что я совершенно не понимаю предложения: «Скажите прежде о том-то как человек, а потом как епископ». Я бы никогда не согласился сделаться епископом, если бы прежде не согласовал всех своих убеждений с тем, какие должны быть у православного епископа, и разделения между личным самосознанием и иерархическим у меня нет. Поэтому все то, чему учила Церковь как таковая, т. е. все, что постановлено в ее вселенских канонах или выяснилось, как православное общецерковное предание, все это является и моим личным убеждением, которое проясняется для меня тем ярче, чем более приходится в этой жизни думать и изучать.
Опасаюсь я, впрочем, того, что здесь мне придется только повторять изложенное мною в двух первых письмах: постараюсь, однако, обстоятельнее разъяснять сказанное мимоходом, а также останавливаться на некоторых частных тезисах Вашего послания.
Позвольте всему этому предпослать одно общее положение, со всею ясностью вытекающее из древних канонов, как несомненное верование Церкви. Оно заключается в том, что нужно различать принципиальный взгляд Церкви на раскол или ереси от практических распоряжений о том или ином чиноприеме еретиков и раскольников. В последних вовсе нельзя искать указаний на признание у них благодати. Благодать вне Церкви безусловно отрицалась, и самая мысль Ваша о том, будто еретики и раскольники считались все же входящими в состав Церкви, представляется, простите, парадоксальной, по крайней мере с исторической точки зрения. Что же значит отлучить от Церкви, как не извергнуть из ее ограды? Анафема — значит отделение, схизма (раскол), откалывание, ересь — разделение. От кого отделились, откололись, с кем разделились еретики и раскольники? Конечно, отделились, откололись от Церкви, конечно, отлучены от Церкви. По самой простой логике ясно, что изгнанники, отколовшиеся или оторвавшиеся по собственному желанию, уже не принадлежат к тому телу, к тому учреждению, от которого отделились, а вне этого Дела церковного что остается? Мир, чуждый искупления Христова, который, по учению Апостолов и их Учителя, находится во власти диавола, в царстве князя воздушного, действующего в сынах противления» (Ефес. 2:1-5, 2, Тим. 2:25-26, Колосс. 1:21, 22; 2:13; 3:6). И если Апостол действие даже временного отлучения определяет словами: «Предать его сатане во измождение плоти, да дух его спасется», то не означает ли это возвращения непокорных учеников в царство не-Христово, во тьму внешнюю, где пребывают язычники? То же значение имеют слова ап. Иоанна: «Таковы Именей и Филипп, которых я предал сатане, чтобы научить их не богохульствовать». Неоднократно приведенное мною 1-е правило св. Василия со всею ясностью говорит, что епископы, отлученные от Церкви, соделались «мирянами» и что поэтому в их обществе «прекратилось преемство». О том же безблагодатном характере еретических таинств говорит 68-е правило Карфагенского собора. Ведь каноны суть действующее право Церкви; это не временное распоряжение, а именно принцип и в данном каноне догмат, если уже Вам угодно держаться чрезвычайно произвольного латинского учения, различающего догматы от канонов, действительность таинства от действенности и проч. их талмудические выдумки, перешедшие отчасти и в наше школьное богословие. Вы ставите против этого общецерковного принципа частные возражения: мы к ним еще обратимся, но едва ли какой исследователь будет Вам отрицать, что Церковь семи вселенских соборов никакой благодати, никаких таинств у еретиков и раскольников не признавала, почитая носительницей благодати только себя, т. е. Церковь, от которой они отпали. И это самое лишение благодати обусловливалось вовсе не ложностью их веры, а именно выступлением из ограды Церкви, их злой волей, упорно противившейся увещаниям учителей истины. Вот почему «угодно было древним одному правилу (т. е. новому крещению) подвергнуть их всех», т. е. раскольников, не имевших ложных догматов, с еретиками, как пишет Василий в том же каноническом правиле.
Вы упоминаете о древности сих правил, о том, что католики отрицают значение авторизовавшего их Тульского собора, о том, что существуют правила, потерявшие свое практическое и логическое значение, напр. не брать процентов и не лечиться у евреев, но первый и третий довод одинаково и даже в большей степени касается св. Писания Нового Завета (напр., о покрытии глав у женщин, об умовении другу ног и т. п.), а втором я уже имел случай писать, что отрицать Трульский собор значит отрицать и признаваемый латинянами VII Вселенский, который его подтверждает и подтверждает правила поместных соборов и св. Отцов (Правило 1). Теперь же добавлю, что, отрицая соборы, мы не имеем никаких оснований признавать Новый Завет, различать подлинные 4 Евангелия от 8 неподлинных, признавать богодухновенными 14 посланий ап. Павла и отрицать 15-e (к Лаодикийцам), признавать богодохновенными творения учеников: Марка, Луки, Иакова и не признавать таковыми, хотя и уважать, творения Варнавы, Климента и Учение Двенадцати Апостолов. Кто кроме признаваемого непогрешимым авторитета Церкви положил нам такое различение? Я трижды задавал подобный вопрос нашим баптистам, и они, ответив мне (хотя и неубедительно) на прочие вопросы, ни слова не могли мне написать в ответ на этот вопрос, для них особенно важный: все спасение свое они полагают в св. Библии; отвергают все, кроме нее, и не могут сказать, почему же они считают ее словом Божиим, и только ее? Думаю, что и весь Берлинский университет не может ответить на этот главный вопрос своего упования. Они в худшем положении, чем последователи Корана: последние уверены, что их «откровение» носит доказательство само в себе, ибо, говорят они, всякий, прочитавший его в подлиннике, непременно уверует в него и сделается магометанином. И когда два наших богослова – профессора миссионерских предметов Казанской Духовной Академии пытались уверить магометан, что они Коран прочитали и не стали магометанами, то собеседники, убедившись фактически в первой части этого заявления, не поверили второй и вместе с другими татарами в Казани стали утверждать, что профессора эти тайно признают Магомета и Коран, но скрывают свои убеждения ради житейских выгод.
На этих словах я должен был приостановить свою письменную беседу с Вами и только сегодня, через 5 недель, получаю возможность ее продолжить. 12 мая я выехал из монастыря «Святые Горы» по городам, монастырям и селам своей епархии, а 17 возвратился в Харьков совершенно больной своим обострившимся хроническим бронхитом и среди постоянных богослужений, речей и экзаменов не мог поправиться, пока, по настоянию доктора, не уехал от людей в другой отдаленный монастырь св. Димитрия, где водворился сегодня и чрез два часа по прибытии берусь за перо, чтобы, во-первых, просить прощения за свое опоздание ответом, а, во-вторых, продолжить обмен наших мыслей.
Мы с Вами теперь погрузились в область истории, в область факта, притом настолько ясно определившегося, что перетолковывать его невозможно: можно его не одобрять, признавать древнецерковные воззрения погрешительными, что и принуждены делать, напр., все лютеране как отрицатели иерархии, иконопочитания, молитв за умерших, монашества и проч., но определить, изложить учение Древней Церкви по интересующему нас вопросу всякий искренний исследователь может только одним способом – если он освободится от тех случайных, хотя, несомненно, тоже искренних недоразумений, которые Вы в последнем письме противопоставляете моим выводам. Но возвращаюсь к поставленным Вами вопросам в Вашем третьем письме. Вы спрашиваете, впрочем, о том, на что я определенно и ясно уже имел честь ответить в первых двух письмах не от себя, а словами общепризнанных канонических постановлений. «Признает ли Церковь действенность таинств у еретиков и раскольников?» Я отвечал Вам словами 68-го Правила Карфагенского собора, авторизованного VI Вселенским и словами I Послания св. Василия, авторизованного, тем же Вселенским собором, ясно и определено: нет, не признает. Отвечать иначе значило бы писать заведомую историческую и фактическую неправду. При всем том я совершенно не разделяю Вашего взгляда на бесцельность Конференции при таком убеждении Православной Церкви. Ведь мы не будем там совершать таинств, а будем общими силами доискиваться правильного учения о спорных предметах веры.
Вы не согласны с взглядом древней Церкви на еретиков и раскольников и стараетесь убедить себя в том, что такого взгляда она не имела и во всяком случае не проповедовала его как догмат по крайней мере по отношению к тем еретикам, которые имели правильное крещение «во имя Отца и Сына и Святого Духа». В первом и втором письме Вы более настаивали на другом принципе, определяющем принадлежность к Церкви или по крайней мере некоторую солидарность с нею — на вере в Божество Иисуса Христа.
Смею Вас уверить, что правильно произнесенная крещальная формула имеет еще меньшее значение. Благодать Божия есть духовное сокровище Церкви, она изливается в ней, как в духовном Христовом теле. Низводить ее на степень волшебства, которое совершается вне всяких других условий по одному заклинанию, как по слову «сезам» отверзалась мифологическая пещера с бриллиантами в арабских сказках «Тысяча и одной ночи», — это право не согласно с духовным характером нашей веры. Еще ап. Петр говорил о том, что «не плотской нечистоты омытие, а обещание Богу доброй совести спасает нас» (I, 3, 21). Точно так же в Богословии Иоанна Дамаскина, которое до последнего столетия заменяло восточным христианам учебный катехизис, прямо говорится, что в крещении, принятом без правильной веры и покаяния, не подается благодать, и вода омовения остается для такого человека обыкновенной водой.
Вы утверждаете, что при подобной точке зрения еретики и раскольники во всем уподобляются язычникам, и не без горечи упоминаете о моей ссылке на евреев и магометан. Но ведь я уже имел случай пояснить, что хотя в известном смысле к ослушнику Церкви (даже без наличности ереси), т. е. к раскольнику, Сам Господь в Евангелии велит относиться как к язычнику и мытарю, но уподобление это не может быть всецелым, поскольку язычнику чужды те возвышенные настроения, которые свойственны верующему в Евангелие, чужда первому и молитва к И. Христу, и личная к нему любовь, а еретику и раскольнику все это доступно.
Вы спрашиваете: является ли отрицание благодатности таинств у еретиков официальным учением Православной Церкви? Увы, современная Православная Церковь, порабощенная в России Петром I государственной власти, не имеет такого органа, через который могла бы вновь оглашать свое учение, ибо она лишена возможности собирать соборы епископов из Турции, России и Австрии. Во всяком случае могу ответить Вам так: никто у нас не сомневался в том, что древняя неразделенная Церковь таинства у еретиков отрицала, и это отрицание не было и не могло быть изменено в дальнейшие времена жизни Церкви.
Вы пишете: «Если инославные таинства недействительны, то я не могу себе объяснить практику русской Церкви по отношению к латинянам», которых русские не перекрещивают, а принимают даже как священников и епископов. Но я посильно предупредил такой вопрос, изъясняя 1-е правило св. Василия. У еретиков нет ни преемственного священства (они все «миряне»), ни таинств, но если некоторые из них принимаются в качестве священников и тем более без повторения водного крещения, то не потому, чтобы они признавались крещенными или посвященными в сан священника, а потому, что в таинстве миропомазания или даже простого покаяния им воздается и благодать крещения и священства.
Только таким способом возможно пояснить, почему одни и те же еретики принимались то крещением, то миропомазанием, то просто покаянием (ср. Апост. 46, 1 собор. 8, 11, 7, VI, 95, Карф. 68, Василия Вел. 1 и т. д.), а равно и то, почему различные поместные церкви одних и тех же еретиков принимают различно — первым чином (чрез крещение), вторым (чрез миропомазание) или третьим (чрез таинство покаяния). Это зависит и зависело, вовсе не от эволюции ереси, как Вы пишете, а от духовной икономии, как поясняет св. Василий в первом правиле: если ересь является нападающей, то ее последователей принимают строгим чином, дабы всем показать ее погибельность; если же она является устаревшею, исчезающею, то внешний чин принятия еретиков облегчают от первого до третьего, «дабы не ставить затруднения для обращения многих», как поясняется в первом каноническом правиле св. Василия. По этой именно логике и русская Церковь в начале XVII века, когда она обуревалась польской и латинской пропагандой, принимала католиков чрез крещение, а когда Россия стала одолевать Польшу и отторгать от нее захваченные русские провинции, то для облегчения возврата униатов к православию, стала принимать их третьим чином. Но при этом, заметьте, принятый православной Церковью латинский священник только тогда может у нас священствовать без повторения хиротонии, если таинство покаяния совершал над ним епископ, который, следовательно, воздал ему и таинство священства; если же его принимал в Церковь священник, то бывший католический священник может вступить в нее только, как мирянин.
Думаю, что вопрос по существу исчерпан, а теперь считаю долгом рассмотреть те частные недоумения и возражения, которые Вы приводите касательно отношения Церкви к еретикам.
Вы опираетесь на различение канонов, имеющих догматическое значение, от не имеющих такового. Различие это существует только в схоластическом богословии латинян и последователей их школы, а не в Церкви. Но если и принять это разделение, придуманное ими для их талмудических изворотов, то нельзя же отрицать догматического, принципиального значения за теми определениями Церкви или Вселенских Соборов, где высказывается общее суждение о действенности Таинства только в Церкви и о чисто греховном значении подобных таинств у всех еретиков (68-е правило Карфагенского собора), даже принимаемых в Церковь через возложение рук (ibidem). Таков же совершенно ясный отзыв о прервании иерархического преемства не только у еретиков, но и у раскольников, изложенный в 1-м правиле св. Василия. Вы пишете, что я ссылаюсь на авторитет св. Василия; простите, авторитет личности тут ни при чем. Это правило канонизировано Церковью, т. е., признано, как правило общецерковное. «Не имеют догматического значения, т. е. подлежат изменению и многократно изменялись правила о чиноприеме кающихся еретиков», но учение о безблагодатности их и их таинств — это учение высказано «неразделенной» Церковью с такой ясностью, что нужно либо его принять, либо признать древнюю Церковь ложною и всех вообще древних христиан, и именовавших себя христианами, заблуждавшимися, что и делают вполне последовательно с своей точки зрения лютеране, реформаты и баптисты. Насколько это ясно, настолько же мало сохраняют значение изречения якобы противоположного характера отдельных церковных отцов и писателей, на которых вы ссылались. Ведь и Ориген имел много ложных мыслей, и великий отец Церкви Григорий Нисский, учивший о апокатастазисе, и Феодорит, и многие другие. Впрочем, приводимые Вами подобные изречения почти все, если не все, касаются не вопроса о благодати у еретиков и спасительного значения их таинств, а практического вопроса о способах их чиноприема, различное решение которого мы встречаем и в тех приведенных выше постановлениях Церкви, в которых совершенно ясно выражена мысль о безблагодатности таинств у еретиков и раскольников и в то же время прямо говорится, что в вопросе о чиноприеме еретиков «подобает последовати обычаю каждой страны». В частности, повторяемое выражение в этом 1-м правиле св. Василия о раскольниках «ἔτι έκ τής έκκλησίας όντων» имеет совершенно иной смысл, чем Вам представляется. Предлог έκ означает выделение откуда-либо.
«От начала бывшим отцам угодно было крещение еретиков совсем отметати, крещение раскольников, как еще из церкви бывших, приимати». Речь идет о том поколении раскольников, которое в древнейшие времена христианства, «при отцах, бывших от начала», отпало от Церкви (έκ τής έκκλησίας) и затем снова просило о возвращении в нее. Такой смысл этого изречения выясняется из дальнейшей речи Василия: «Кафары суть из раскольников, но угодно было древним, как то Киприану (половина III века, значит не «из начала сущим»…) единому определению подчинить всех сих, ибо хотя начало отступления произошло чрез раскол, но отступившие от Церкви уже не имели на себе благодати Св. Духа <…> и отторженные, соделавшись мирянами (sic), не имели власти ни крестити etc. Почему приходящих от них к Церкви, яко крещенных мирянами, древние повелевали вновь очищать истинным, церковным крещением». Такое крещение, конечно, не могло совершаться над первым поколением раскольников, имевшим его до своего отпадения от Церкви, но совершалось над теми, кто был крещен раскольниками же, т. е. вне Церкви. Если же впоследствии видимое действие крещения и не совершалось над ними, как пишется дальше в том же правиле, то только ради назидания многим: благодать крещения преподавалась им в таинстве миропомазания или покаяния. Отсюда видно, что убеждения Св. Церкви слишком ясны для того, чтобы они еще нуждались в истолковании из Феодора Студита; последний говорит о тех еретиках, которые даже по началам инономии не могут быть приняты в Церковь без водного крещения; о таковых говорит 95-е правило VI Вселенского coбоpa. Почему? Потому, во-первых, почему нельзя принимать без водного крещения еврея или магометанина. Ведь все такие неофиты, а равно и крещенные во имя Монтана и Прискилы, и сами не будут претендовать на вступление в Церковь без погружения с произнесением слов: «Во Имя Отца» и проч. Такую претензию по неясному пониманию церковной благодати могут иметь только те раскольники и еретики, которых крещение, богослужение и иерархический строй по внешности мало отличается от церковного: им очень обидно при обращении к Церкви становиться на одну доску с язычниками и иудеями. Вот поэтому Церковь, снисходя к их немощи, не исполняла над ними внешнего действия крещения, воздавая им эту благодать во втором таинстве.
Пр. Феодор Студит, на которого Вы ссылаетесь, так резко отзывался о таинствах еретиков, что я не решился бы приводить его отзыва, если бы Вы сами не заговорили об этом отце. Он пишет: «Причащение еретиков не есть тело и кровь Христовы, но пища демонов». Фотий писал о неповторении крещения и миропомазания над еретиками, самолично отпавшими от Церкви, а едва ли о тех, которые были крещены вне ее.
Ведь, конечно, Вам известно, что среди древних христиан весьма часто раздавались голоса о необходимости вторично крестить отпавших в ересь после церковного крещения, а затем возвращавшихся к истине. Против них-то и направлены слова Символа веры «исповедую едино крещение во оставление грехов». Подобное требование раздавалось о новом посвящении отпавших ересь и затем покаявшихся, епископов и клириков, но этот вопрос развила так называемая ересь или раскол Люцифера.
Не буду останавливаться на цитатах позднейших писателей, которые вовсе не говорят о благодатности латинских таинств, а только о том, что нет необходимости совершать над ними внешнего действия крещения, заменив его миропомазанием (Нил Родосский) наряду с древними еретиками, но желаю указать на то, что Церковь не знает никакого миропомазания со словами «Печать дара Духа Святого», кроме того таинства, которое установили апостолы; повторение внешнего действия сего таинства св. Нилом над латинянами означает непризнание им их латинской иерархии и их конфирмации. Такой же взгляд на безблагодатный характер этого таинства у еретиков именно и излагается у латинского писателя XVIII века Шардона в тех самых словах, в которых Вы находите как раз обратный смысл: «Употребляя эти обряды (т. е. обряды конфирмации) для воссоединения еретиков, мы совсем не имели в виду их снова конфирмовать, но только сообщить им благодать Св. Духа, дабы внутренне и плодотворно присоединить их к телу Церкви». Отсюда вывод: таинство это у еретиков благодати Св. Духа не сообщало, и телу Церкви они не принадлежали. Неужели Вы не замечаете у Шардона софизма и при том с оттенком сарказма; ведь это совершенно то же, что сказать: «Мы вас не убьем, а только отрубим голову». Такой же взгляд на руковозложение при принятии еретиков, но уже без сарказма, изложен в цитированных Вами словах св. Льва Великого, а равно и в приведенных Вами словах в общем вовсе не авторитетного и неученого генерала Киреева о латинской церкви: «Часть Православной Церкви, которая оторвалась от Вселенской церкви (и след., перестала быть частью Церкви) и впала в «ересь», — определение, вполне приложимое и к арианству, и к монофизитству. Поэтому для меня является совершенно непонятным Ваше выражение о том, будто учение о безблагодатности еретических таинств не восходило раньше XVIII века. Напротив, вся Церковь во всех своих определениях Вселенских соборов учила о безблагодатности еретиков, о прекращении у них иерархического преемства, и христианами еретиков не именовала, следуя известному слову Спасителя, и никакой монах Авксентий не мог отвлечь Церковь от истины, если ее не могут одолеть врата ада. Заявлять подобные парадоксы мог только «профессор Лебедев», занимавшийся в продолжение всей своей жизни плагиатированием немецких сочинений, напечатавший десятки томов чужой мудрости (вернее, глупости), а своего едва ли не две только маленькие брошюры «Неделя в Константинополе» и «Биографический очерк ректора Академии протоиерея Горского».
Впрочем, касательно латинян нужно сделать еще одну оговорку по поводу нескольких Ваших цитат из православных писателей XI и XII вв. Латинство есть ересь, но определялась оно прежде как раскол, как своеволие, а потому до известного времени более добрые греки, начиная с Фотия, взирали на это разделение, как на кратковременное, которому скоро наступит конец, и давали широкий простор иреническому направлению в переписке с ними, а грозные взаимные анафемы 1054 г. долгое время рассматривались более как иерархический конфликт, нежели как типичный раскол или ересь. Такое радикальное отношение к событию укоренилось только в ХIII веке, после 4-го крестового похода с его жестокостями и кощунствами над православием и похищением драгоценнейших православному сердцу святынь, т. е. нетленных мощей св. апостолов и великих святителей. Около того же времени появились, как мы упоминали, латинские патриархи для четырех апостольских кафедр Востока на положении in partibos infidelium. Впрочем, и здесь было более раскола, чем ереси. Последняя отравила латинский Запад вместе с Ренессансом, т. е. возрождением древнего язычества, а не наук, и псевдоклассицизмом, когда латинство превратилось в смесь христианства с язычеством, а энергия церковных руководителей, развращенных Гомером, Овидием и древними философами, устремилась на то, как бы при христианских догматических верованиях устроиться с языческой нравственностью. Отсюда началось стремление заменять этические начала религии юридическими, а аскетические требования ее — ритуальными формами при сокращении последних до минимума, потому что прежняя полнота ритуала — бдения, посты и эпитимии — требовала тоже аскетического подвига.
Протестантство явилось первоначально реакцией против такого отрицания евангельской веры, но оно восприняло от латинства его узко-юридические отношения к Божеству и формальные понятия о священнодействиях. Отсюда, простите, и Ваше различение действенности и действительности таинств, чрезмерное значение крещальной формулы, различение догматических и канонических вероопределений и проч. Вы признаете действительность еретических таинств и готовы отрицать в них освящающую силу. Да что же тогда от них останется? Очевидно от Вас недалеко латинское понимание таинства, правда, не высказываемое в их курсах во всей ясности, но подразумеваемое ими всюду. Они взирают на таинства как на волшебную силу, вливающуюся в тело человека и через него уже переходящую в его душу с тем или иным последствием для его нравственной жизни, но последнее есть дело второстепенное, а первое — главное: в нем заключается действительность таинства и последнее не зависит от настроения принимающего таинство, ни преподающего последнее, но ставит человека в новые, лучшие юридические отношения к Богу. Вот почему их учение о формулах таинства, об opus operatum, вытеснило собой церковное значение таинства как излияния в душу христианина благодатного луча из сокровищницы духовного света, наполняющего Церковь, и только ее.
Вот в этом унижении нравственного начала религии, в замене его формализмом, в утверждении необязательности для нас достигать христианской святости («сия есть воля Божия — святость ваша», а у католиков «ваше освящение» в юридическом смысле) и заключается разность западных религий от Православия и других Восточных исповеданий.
О Восточных православных церквах у Вас тоже нет полной осведомленности. Болгарскую церковь Российская вместе с греками не принимает в общение; правда, наша иерархия, подавленная деспотизмом обер-прокурора Д. Толстого, медлила дать свой голос во время объявленного в 1872 г. отлучения болгар, но когда их упорный фанатизм не прекратился и с освобождением их от власти турок (в 1878 г.), то русские и их к священнослужению, и самому дружественному России болгарскому митрополиту Клименту в 1893 г. не было разрешено совершать в России богослужения. Я со своей стороны, посвятил в Волынской епархии двух болгарских студентов в сан иерея не прежде, как присоединив их к Церкви через возложение рук и отречение их от схизмы.
Я во всех трех своих ответах пытался выяснить ту мысль, что отрицание благодати у еретиков не связано с требованием о новом внешнем действии их крещения, миропомазания, посвящения в свящ. сан. Тем менее можем мы обязывать инославные церкви изменять свой обряд в тех его частях, которые не получили ясного определения на Вселенских соборах, но в III чине присоединения, т. е. от присоединяемых чрез таинство покаяния, непременно требуется: 1) отречение от ереси и 2) признание определений семи Вселенских соборов. Я не имею решительного и ясного убеждения о том, чтобы англиканского епископа в случае его присоединения к православию нужно было бы вновь посвящать в степень диакона, священника, и епископа, вопрос этот для меня пока открыт. Но присоединяемый должен отречься от прежних своих ересей и может остаться пастырем своего стада лишь в том случае, если и оно присоединится вместе с ним к Церкви. Я почитаю достойными слез и смеха поступки некоторых английских священников около 20 лет тому назад. Раздобыв в Лондоне одного странствующего греческого епископа-авантюриста (кажется, его имя было Ликург), они, сомневаясь в законности своей хиротонии и правдивости своей церкви, убедили его (конечно, посредством денег) вновь посвятить их во диакона и священника, а поелику они находились на территории своих английских епископов, то выезжали с греком на пароходе в море и там в походной церкви принимали от него вторичное посвящение, а потом вновь возвращались в свои англиканские приходы.
Вот до каких нелепостей доводит механический взгляд на таинство. Ведь если их церковь не истинная, то как они могут в ней служить. А если истинная, то как могут принимать посвящение (да еще вторичное) от епископа чуждой им церкви, не находящейся в общении с первою?
Но далеко ли от такого ненормально взгляда на дело стоят те богословы, которые, почитают возможным в будущем объединение верующих во Христа не в смысле присоединения к истинной Церкви (хотя бы третьим чином с сохранением своих иерархических чинов) всех принадлежащих к церквам заблуждающимся, а в смысле простого объединения всех в каком-то религиозном волапюке.
Ведь желать этого — значит не только отказаться от признания своего прежнего заблуждения, но и навсегда отказаться от надежды найти на земле истинную Церковь. Все церкви не могут быть истинными, если они были вне общения, но если я продолжаю считать истинной ту церковь, в которой родился (хотя бы англиканскую), то она теряет свое значение истинной Церкви, если вступит в общение с еретиками, не обратив их хотя бы через покаяние к себе, т. е. к истинной Церкви. Если же истинная Церковь не та, в которой я пребывал доселе, значит, я еретик или раскольник, и в истинную Церковь могу вступить только через осуждение ереси и раскола и через покаяние (минимум).
Эту последнюю дилемму я ставлю совершенно объективно, не заявляя здесь об истинности Церкви православной. Но дозволит ли европейская гордыня подумать о том, чтобы даже при полном сомнении в истинности своей церкви последователи какого-либо исповедания решились бы поступить согласно этому выводу здравого рассудка, согласно этому прямому требований Христова учения? Во всяком случае должно помнить, что ничего великого в жизни и спасительного для своей души нельзя сделать без подвига: «Царствие Божие нудится и нуждницы восхищают е» (Мф. 11:12). Если бы где-либо какое-либо соединение совершилось без внутренней борьбы, без умерщвления гордыни и упорства, это служило бы предвестием непрочности дела или доказательством его неправильности, фальши.
Вы останавливаетесь перед такой мыслью: конференция невозможна, если одни — православные — придут на нее, убежденные в своей правоте и в безблагодатном погибельном положении других. Я, напротив, считаю конференцию возможной и в том случае, если такой взгляд на свою церковь и на прочие будут иметь представители всех церквей, и почитаю последнее положение дела гораздо более близким к цели, чем то неуверенное отношение к понятию о единой Церкви, в неясности которого для себя Вы сами признаетесь в конце письма. Думаю, что Вас совершенно напрасно так беспокоит вопрос об отношении православия к таинствам еретиков и раскольников. Другое дело, если бы оно требовало внешнего акта крещения и хиротонии для всех присоединяемых. Мне думается, что расположенных к нашей Церкви англикан-епископов должен гораздо больше интересовать вопрос: возможно ли на началах духовной икономии присоединять к православию их епископов без повторения хиротонии? И я бы со всею искренностью ответил на этот вопрос, но не люблю говорить о том, в чем я мало компетентен, как не изучавший истории и канонического строя Вашей церкви. Об этом много писали за последние годы pro и contra наши богословы (напр. проф. В.А. Соколов), и в этом деле я считаю особенно авторитетным мнение архиепископа Финляндского Сергия. Только позвольте повторить, что убежденность в правоте собственной церкви и в безблагодатном состоянии всех еретиков и раскольников нисколько не препятствует объективному и терпеливому ведению прений о вере и совершенно не может внушить своим последователям горделивой и презрительной настроенности. Ведь пред нами всегда слова Христовы о языческом сотнике: «Ни во Израиле толикия веры обретох. Аминь бо глаголю Вам, яко мнози приидут от востока и запада и возлягут со Авраамом, Исааком и Иаковом в царствии небесном, сыны же царствия ввержены будут во тьму кромешную» (Матф. 8:10, 11). Вспомним и о том, что сказал Господь о хананеянке, о Корнилии сотнике, как беседовал с самарянкой у колодца и с Савлом с неба.
Уверенные в правоте своей веры православные, напр., находятся всегда в гнетущем сознании собственной греховности, а затем непоколебимо веруя в святость Церкви Православной, можем ли мы, русские, напр., отрицать то постыдное порабощение нашего церковного управления государством, которое началось с Петра I и удвоилось с учреждением Государственной Думы, члены коей взирают на наш Синод как на подчиненную ей канцелярию духовного министерства и диктуют ему свои законы.
Нет, не превозношение себя перед другими, а ревностное желание выяснить дорогую для всех истину будет руководить теми представителями Православной Церкви, которые примут участие в устраиваемой Вами конференции.
Но она может надеяться на какой-либо успех лишь в том случае, если ее члены будут помнить, что язык нам дан для того, чтобы открывать свои мысли, а не для того, чтобы скрывать их. Если же обмен мыслей обратится только в обмен комплиментов, как это часто случалось при совещании русских с англиканами и старокатоликами, то и результаты такого совещания будут столь же бесплодны, как при прежних совещаниях. Я особенно буду рад, если Вашу конференцию посетит талантливый молодой инспектор Московской Духовной Академии Архимандрит Иларион, которого прекрасную диссертацию «Очерк истории догмата церкви в первые три века», а также его брошюру «Христианство или Церковь» рекомендую Вашему взиманию. Вероятно, он вскоре пришлет все это Вам. Я и с своей стороны послал Вам две свои брошюры на французском языке: L’idée morale de dogmes etc. Буду очень рад, если Вы удостоили их своим вниманием.
Господь да помогает Вам в Вашем благородном и святом предприятии. С искренним уважением и преданностью имею честь быть Ваш доброжелатель.
